1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 

  
   
    
АЛИШЕР НАВОИ
    
СТЕНА ИСКАНДАРА
   
   
    
Перевод со староузбекского В. Державина
    
    
Первые главы содержат восхваление аллаха, пророка Мухаммеда, посвящение и наставление сыну султана Хусейна Байкары, наследнику хорасанского престола Баднуззаману
    
    
В следующих главах Навои говорит о своем душевном состоянии после завершения четырех книг «Пятерицы». Он утомлен, но полон решимости приступить к написанию пятого дастана своей Хамсы
    
    
Навои с уважением вспоминает своих предшественников, создавших пятерицы, Низами, Эмира Хосрова Дехлави и своего друга и учителя Джами
    
    
Далее следует краткое изложение истории шахов Ирана — легендарных пишдадидов и кейанидов, ашканидов (исторических аршакидов) и сасанидов
    
    
Начало сказания об Искандаре, ведущее к нахождению истины. Открытие подлинной его истории, в которой запечатлено веление промысла
    
    
Противоречия в родословной Искандара вымышлены летописцами; исследователи, устраняя эти противоречия, узнают правду о его происхождении
    
    
Когда правитель Файлакус ушел в ворота вечности, престол его бренного владения занял Искандар
    
     
      
Тот, кто былое кистью оживил,
      
Завесу над картиной приоткрыл:
     
     
      
Четыре царских рода власть несли
      
В пределах обитаемой земли.[1]
     
     
      
А длилось время их, как помнит свет,
      
Четыре тысячи и триста лет;
     
     
      
И тридцать шесть еще последних лет
      
И десять месяцев еще вослед.
     
     
      
То были открыватели цари,
      
Мирозавоеватели цари.
     
     
      
И мир тысячелетний, и покой
      
Вкусил при тех владыках род людской.
     
     
      
Но, призванные благо утвердить,
      
Цари не все успели совершить.
     
     
      
В сей малый срок, что дан живущим в дар,
      
Взращен был добрым шахом Искандар.
     
     
      
Коль перечислим все его дела,
      
То всякий скажет: «Слава и хвала!»
     
     
      
Теперь я суть вступленья объясню,
      
Происхожденья тайну проясню.
     
     
      
Четыре царских рода было. Он
      
После второй династии рожден.
     
     
      
Когда покинул мир последний кей,
      
Бахман Дара вселенной правил всей.[2]
     
     
      
Дара гордился, что цари земли
      
Ему покорно дань свою несли.
     
     
      
Тогда в Юнане правил Файлакус,
      
Его царем признали Рум и Рус.[3]
     
     
      
Все свойства были царственными в нем;
      
Он — ангел был в обличии земном.
     
     
      
Чтоб знать его историю, возьми
      
Прочти царя поэтов Низами.
     
     
      
В сказанье, что как вечный свет горит,[4]
      
Он так о Файлакусе говорит:
     
     
      
Хоть в мире счастлив был его удел,
      
Наследника он — сына — не имел.
     
     
      
Тоской по сыну был он удручен,
      
Скажи: опоры в жизни был лишен.
     
     
      
И вот однажды, позднею порой,
      
С охоты возвращался он домой.
     
     
      
И увидал в пустыне властелин
      
Столпы и стены сумрачных руин.
     
     
      
Врата и свод обрушились давно,
      
Как сердце, что тоской сокрушено.
     
     
      
В тени руин заснул он, утомлен,
      
И был дыханьем утра пробужден.
     
     
      
Услышав стон, воспрянул он, глядит:
      
Пред ним, мертва, роженица лежит.
     
     
      
И с ней — новорожденное дитя,
      
На гибель обреченное дитя.
     
     
      
Ее мучений день конца достиг…
      
Был жалобен и слаб младенца крик.
     
     
      
Как будто понимал малютка сын,
      
Что вот он — беззащитен и один.
     
     
      
А Файлакус? Живое сердце в нем
      
От состраданья вспыхнуло огнем.
     
     
      
Он кликнул слуг, велел дитя хранить,
      
А мать умершую похоронить.
     
     
      
Найденыша того забрал с собой
      
И стал его счастливою судьбой.
     
     
      
Он Искандаром отрока назвал
      
И трон ему, как сыну, завещал.
     
     
      
Другой хранитель памяти веков[5]
      
Так открывает корни двух родов.
     
     
      
Даре румиец дочь — дитя свое —
      
Вручил, как деревцо из мумиё.
     
     
      
Но дело к недостойному концу
      
Пришло: Дара вернул ее отцу.
     
     
      
Лишь ночь царевна с мужем провела,
      
И некий дар бесценный обрела.
     
     
      
И был жемчужницею перл рожден,
      
И мир был этим перлом изумлен.
     
     
      
Среди преданий, что хранит Иран,
      
Одно открыл неведомый дихкан,
     
     
      
Что будто Искандаров было два.
      
Один из них — как говорит молва —
     
     
      
Разбил Дару, другой же пребывал
      
Всю жизнь в походах и возвысил вал.
     
     
      
Теперь поведал нам иной рассказ
      
Царь мудрецов, живущий среди нас,
     
     
      
Хранитель истины, чье слово — свет,
      
Наставник наш, храни его Изед,
     
     
      
Об Искандаре, о его делах
      
Джами пропел нам в сладостных стихах.
     
     
      
Пошел я той же трудною стезей;
      
И летописи были предо мной.
     
     
      
Но я, от малых знаний был немым,
      
Придя к Джами, советовался с ним.
     
     
      
«Двух Искандаров не было! — сказал
      
Учитель мне и свитки показал. —
     
     
      
Походы все и подвиги его —
      
Деянья человека одного!»
     
     
      
Так говорил правдивый Низами,
      
Так подтвердил и в наши дни Джами.
     
     
      
Открыт источник истины один,
      
Что Искандар был Файлакусов сын.
     
     
      
Исследуя, я правду проверял,
      
В исследованье правду отыскал.
     
     
      
Так говорил истории знаток,
      
Что изучал сей двойственный чертог:
     
     
      
Обретший Искандара Файлакус
      
Его и царства утвердил союз.
     
     
      
Он слуг и войско щедро одарил,
      
Врата дворца для празднеств отворил.
     
     
      
Блюдя порядок царский и завет,
      
Дал оку ясновидящему свет.[6]
     
     
      
Заботясь о наследнике своем,
      
Он ни на час не забывал о нем.
     
     
      
Он воспитанье истиной питал,
      
Достойной пищей разум воспитал.
     
     
      
Не только в царской роскоши, в тиши
      
Его растил он, в глубине души.
     
     
      
Так перл таится в сумраке глубин,
      
Так в руднике скрывается рубин.
     
     
      
Достойными он сына окружил
      
И путь ученья перед ним открыл.
     
     
      
Накумохис приставлен был к нему,[7]
      
Наставником пытливому уму.
     
     
      
Тот, что как небо в знанье был велик
      
И всех явлений мира связь постиг.
     
     
      
Ты скажешь — видел острый взгляд его
      
Зерно и корень сущего всего.
     
     
      
Главой ученых был он в пору ту:
      
Ему был сыном славный Арасту.
     
     
      
После кончины своего отца
      
Стал Арасту светильником дворца.
     
     
      
Был он велик. Минули сотни лет —
      
Ему подобных не было и нет.
     
     
      
И мудрый Файлакус избрал его
      
Учителем для сына своего.
     
     
      
Счел порученье Арасту за честь;
      
Была от звезд ему благая весть:
     
     
      
Когда глаза он к небу обратил,
      
Читая предсказания светил,
     
     
      
Все, что добро и зло сулить могло б,
      
Предугадав, составил гороскоп.
     
     
      
Ища решенья в знаках звезд ночных,
      
Исчислил Арасту значенье их.
     
     
      
«Родился, — прочитал он в небесах, —
      
Счастливый, мудрый, справедливый шах.
     
     
      
Весь мир он обитаемый пройдет
      
И славою наполнит небосвод.
     
     
      
Владыки примут власть его и суд,
      
Ярмо его приказов понесут.
     
     
      
Он мир великодушьем осенит,
      
Ему, как бубен, солнце зазвенит.
     
     
      
Движение светил предскажет он,
      
Заветный узел тайн развяжет он.
     
     
      
Познанье в кровь и плоть его войдет.
      
Он целый мир сокровищ обретет.
     
     
      
Законы звезд он заключит в число
      
И по рукам земное свяжет зло.
     
     
      
Пройдет он по неведомым морям,
      
Проложит путь к безвестным островам.
     
     
      
Судил всевышний на заре времен —
      
Все царства мира завоюет он».
     
     
      
Так, проведя последнюю черту,
      
Свой гороскоп закончил Арасту.
     
     
      
Скрижаль наук он стройно начертил
      
И к обученью шаха приступил.
     
     
      
Плоды столетних поисков и дум
      
Впивал, как влагу, отроческий ум.
     
     
      
Когда он грань науки познавал,
      
Другую грань догадкой раскрывал.
     
     
      
Был в жажде знанья истинно велик
      
От бога одаренный ученик.
     
     
      
Весь век учась, он прожил на земле,
      
Был сведущим во всяком ремесле.
     
     
      
Он также, с первых дней своей весны,
      
Стал привыкать к ведению войны.
     
     
      
Он знал, что милость царская войскам —
      
Разгром и поражение врагам.
     
     
      
И в конном отличался он бою,
      
И в пешем закалялся он строю.
     
     
      
Скажу ль — стрелой пронзал он сеть кольчуг?
      
Нет, мыслью разрывал он сеть кольчуг.
     
     
      
Копьем он ратоборцам нес беду;
      
Метнув копье, он поражал звезду.
     
     
      
Своим мечом он разрубал гранит.
      
Где меч его? Земля его хранит.
     
     
      
Метнув аркан на крепостной отвес,
      
Достиг бы он и крепости небес.
     
     
      
Когда свои войска он в бой пускал,
      
В долину рушились громады скал.
     
     
      
Против дракона обнажая меч,
      
Дракона мог он надвое рассечь.
     
     
      
Он быстрой мыслью, пуще ратных сил,
      
Как молнией внезапною, разил.
     
     
      
Стал наконец державный ученик
      
В искусстве ратном подлинно велик.
     
     
      
А Файлакус в ту пору умирал;
      
И он проститься с сыном пожелал.
     
     
      
Могучий стан годами был согбен,
      
В глазах его земная слава — тлен.
     
     
      
И устремился Искандар к нему —
      
К отцу и властелину своему.
     
     
      
Прощения у бога попросил
      
Шах Файлакус и сыну власть вручил;
     
     
      
Державу завещал его руке
      
И опочил на гробовой доске.
     
     
      
Две было ветви древа: из одной —
      
Гроб сделан, трон вселенной — из другой.
     
     
      
На первой ветви птица песнь поет,
      
А на другой гнездо другая вьет.
     
     
      
Отца оплакивая своего,
      
Готов был шах отречься от всего.
     
     
      
Но после, по внушенью мудреца,
      
Он вспомнил завещание отца:
     
     
      
«Врага в свои владенья не пускай.
      
Мой прах на поруганье не предай!
     
     
      
Пусть именем твоим, твоей рукой
      
Мой будет вечный огражден покой!
     
     
      
Я вырастил тебя в моем саду
      
Затем, чтобы, когда навек уйду,
     
     
      
Меня ты был достоин заменить
      
И нашу славу в мире сохранить».
     
     
      
Шах к завещанью не остался глух,
      
Дабы отцовский радовался дух
     
     
      
И сор не падал в чистый водоем,
      
Веленье долга пробудилось в нем.
     
     
      
Обряд поминок справив по отцу,
      
Он возвратился к власти и венцу.
     
     
      
К престолу сонмы подданных сошлись.
      
Напевы саза стройно полились.
     
    
    * * *
    
     
      
О кравчий, грудь слезами ороси,
      
Прощальную мне чашу поднеси.
     
     
      
Чтобы печаль вином я с сердца смыл,
      
Чтоб слезы по отце моем не лил.
     
     
      
Приди, певец, звенящий чанг настрой.
      
И заиграй, и песнь веселья спой!
     
     
      
Здесь было царство слова мне дано,
      
И во дворце хвалы я пил вино.
     
     
      
О Навои, не поддавайся лжи
      
И блеску мира! С разумом дружи!
     
     
      
Неверность мира — всюду и во всем.
      
Быть в мире лучше нищим, чем царем.
     
     
      
Дервиш свободный выше здесь, чем шах,
      
Чей дух томится в путах и сетях.
     
    
    
Слово о высоком парении царственного благородства, тень крыльев которого образует гнездо на темной горе Каф сказочной птицы Солнца, и в похвалу величия духа, которое укрывает крыльями серебряное яйцо птицы Солнца; и, если тень этих крыльев падет на несчастного, царь будет нищим перед ним, если ж шах лишен этой тени, то и нищий перед ним выглядит шахом
    
    
Рассказ об Искандаре и падишахе, который желал быть нищим, или, вернее, о нищем, достойном быть падишахом; Искандар вызволил нищего из ямы бедственности и хотел посадить на трон; тот отказался от короны царства и предпочел корону отречения
    НАЗИДАНИЕ
    
В этой главе Искандар спрашивает Арасту, как быстрее и как лучше дойти до цели; Арасту указывает путь к совершенству и советует идти налегке
    
    
О том, как Искандар, отрекшись от короны владычества, удалился от престола власти и как народ Рума, склонив перед ним главы, высоко поднял подножие трона и возвеличил ценность венца; и зеркало его справедливости, солнцем ослепив летучих мышей ночи гнета, осветило мир, и жестокие люди вместе с мраком бежали с лица земли
    
    
Рассказ о деяниях Искандара, с сокращением подробностей и подробное истолкование этих сокращений. Посланник Дары приходит к Искандару за золотым яйцом и получает ответ в словах острых, как стальные копья. Молния сияния острия сжигает хирман терпения Дары; он посылает кунжут, мяч и клюку. Искандар этой клюкой отбивает мяч, а кунжут клюют птицы
    
     
      
Так проницательный поведал нам
      
Историк, счет ведущий временам:
     
     
      
В те дни, как Искандар, заняв престол,
      
Строй справедливый у себя завел,
     
     
      
Ему внушил его наставник-пир
      
Мысль — обойти весь необъятный мир.
     
     
      
И всюду справедливость утвердить,
      
Народы от ярма освободить.
     
     
      
Мысль эта в царской памяти жила,
      
Ветвилась, мощным древом возросла,
     
     
      
Но влек его не славы бранной шум,
      
Был мудростью глубок пытливый ум.
     
     
      
Как солнце, поднимаясь издали,
      
Одно блистает над лицом земли,
     
     
      
Так Искандар под сводом древним сим,
      
Ни с кем в делах великих несравним.
     
     
      
Ему сопутствовали чудеса…
      
Пред ним смолкали гордых голоса.
     
     
      
Коль все его деянья описать,
      
Не хватит жизни — книгу прочитать.
     
     
      
Ведь важен каждый день его и час, —
      
Начав писать, нельзя прервать рассказ.
     
     
      
Поэтому я много упущу
      
И повесть нарочито сокращу.
     
     
      
Коль завершу сказание мое,
      
Исполнится желание мое.
     
     
      
Я из забвенья повесть подыму,
      
Столь много говорящую уму.
     
     
      
Немало есть значительного в ней,
      
Но больше удивительного в ней.
     
     
      
Отсеяв ложь, рожденную в веках,
      
Скажу я правду в искренних стихах.
     
     
      
Он — покровитель государства был
      
И в Руме утвердитель царства был.
     
     
      
Освободил народ свой от оков,
      
Страну свою очистил от врагов.
     
     
      
И, убедясь, что власть его крепка,
      
Он за предел страны повел войска.
     
     
      
Магрибским дивам он нанес удар,
      
Завоевал далекий Зангибар.
     
     
      
Большая распря у него была
      
С Дарой — оплотом зависти и зла.
     
     
      
Не медля, как опору бытия,
      
Завоевал он франкские края,[8]
     
     
      
И, с франкским миром заключив союз,
      
Он покорил далекий Андалуз.
     
     
      
Идя обратно, Миср он захватил,
      
И небосвод — царя благословил.
     
     
      
Он там, с войсками ставши на привал,
      
Искандарию-город основал.
     
     
      
Потом, суди его источник сил,
      
Зардуштовы огни он погасил.[9]
     
     
      
Потом в Иран пошел, в иракский край,
      
Чтоб радостно запел иракский най.
     
     
      
Когда иракской он достиг земли,
      
В Ираке люди радость обрели.
     
     
      
Потом он взял Халеб и землю Шам,
      
Принес благополучье беднякам.
     
     
      
Когда Йемену он явил свой лик,
      
Там камни превратились в сердолик.
     
     
      
Потом пред Меккой он предстал святой
      
И в Мекке прах поцеловал святой.
     
     
      
Потом к морским пошел он берегам,
      
Кладя основу славным городам.
     
     
      
Незавоеван оставался Фарс.
      
И что ж — ему без боя сдался Фарс.
     
     
      
И знамением счастья озарен,
      
В поход на Север устремился он.
     
     
      
И цепи гор пустынных увидал…
      
Вернулся и Хорезм завоевал,
     
     
      
Даря, как солнце, милостью своей
      
Простор кипчакских пастбищ и степей.
     
     
      
И он в трудах походных не ослаб,
      
Прошел через Саксин, через Саклаб.
     
     
      
Прошел он стороною Ос и Рус[10]
      
И с ними дружбы заключил союз.
     
     
      
И гурджей и чаркасов посетил,
      
И гурджей и чаркасов покорил.