1 2 3 4 5 6 

  
   
Аркадий и Георгий Вайнеры
   
Я, следователь…
  
  
   
    
Крым
   
   
    
     
Лист дела 1
    
    
Я давно приметил забавную особенность: в какую бы длинную очередь я ни встал, после меня уже никто не занимает. Нельзя даже отойти, сказав следующему: «Предупредите, что я здесь стою». Наверное, это случайность. Беда только, что на работе у меня получается то же самое. Стоит появиться какому-нибудь нудному запутанному делу, как сразу же выясняется, что вести его, кроме меня, некому. У Якова Мироныча своих дел полно, Коля Лавров уходит в отпуск, а у Ларисы Гореловой — маленький ребенок… Сколько я ее знаю, у нее всегда маленький ребенок. Поэтому все противные дела попадают ко мне. Все это само собой, относительно, поскольку приятных дел у нас как-то не случается. А уж у меня — тем более…
    
Но самые интересные вещи происходят с моими отпусками. Заявление я ухитряюсь подать последним, и тут начинается всякая чертовщина: Коля Лавров еще не вернулся из отпуска, Яков Миронович уезжает в санаторий, а у Ларисы… у Ларисы маленький ребенок. Короче говоря, сейчас уходить нельзя. И пошла волынка — до ноября. Однако на сей раз все вышло просто. Написал рапорт и сразу получил резолюцию: «В приказ с пятого сентября».
    
А четвертого утром меня разбудил телефонный звонок. Еще не совсем проснувшись, я мятым голосом отвечал: «Да, да, понял, да, буду, высылайте…» И только положив трубку, сообразил, что завтра должен уезжать в отпуск. Но радиограмма уже пришла…
    
     
РАДИОГРАММА
     
4 сентября в 8 часов 05 минут жителями поселка Солнечный Гай на тридцать восьмом километре шоссе Ялта — Карадаг в придорожном кустарнике обнаружен труп мужчины с огнестрельными ранениями головы.
     
До прибытия опергруппы организованы неотложные мероприятия и охрана места происшествия…
    
   
   
    
     
Лист дела 2
    
    
Оперативная машина уже приехала, и шофер сигналил нашим позывным: «та-та, та-та-та». Я разозлился — чего он там, дурак, разгуделся! Подавать сигналы в городе вообще нельзя. И Наташа прекрасно знает этот сигнал — «та-та, та-та-та». Он значит — тревога, он значит — отпуска не будет.
    
Я как-то глупо суетился, без толку слоняясь из кухни в столовую и обратно. Потом сказал неуверенно:
    
— Нат, может, это не надолго… Понимаешь, министерство посылает… На несколько дней, ну?.. Специалист, видишь, им нужен… Я откручусь…
    
Она чиркнула зажигалкой, нервно затянулась и сухо сказала:
    
— А мне это совершенно безразлично. Нигде не сказано, что муж с женой обязательно должны ездить в отпуск вместе. Уверяю тебя — я и одна не умру от скуки.
    
— Нат, не заводись! Ведь это работа…
    
Она обернулась и яростно посмотрела мне в глаза:
    
— Ах, рабо-ота?! Позволь напомнить тебе, мой дорогой, что помимо высокой чести быть твоей супругой я ведь тоже работаю! И отлично знаю, что такое работа! А твой цирк мне надоел! Все!
    
Ой, как мне не хотелось ругаться! И ужасно обидно — даже она не хочет этого понять. Я пожал плечами:
    
— Ладно. Почему-то у меня в жизни так получается, что я никогда не могу оплатить всех долгов.
    
— Об этом надо думать, перед тем как женишься!
    
Наверное, все жены рано или поздно говорят такие вещи. Надо бы промолчать, но я уже втянулся в свару:
    
— Хорошо, в следующий раз обязательно подумаю!
    
— Советую поторопиться. Со «следующим разом»!.. — Наташа смотрела на меня сухими злыми глазами, и я понял, что она сейчас заплачет.
    
Я испугался, потому что не могу видеть, как она плачет. Она почти никогда не плачет. И чтобы опередить ее, сказал:
    
— Если не смогу поехать, позвоню — сдай мой билет.
    
— Обойдешься! Не сможешь — поезжай сам в аэропорт и сдавай…
    
Шофер на улице снова загудел: «та-та, та-та-та». Я отворил дверь и, обернувшись, сказал:
    
— Глупо. И грубо. Там ведь человека убили…
    
     
ПОСТАНОВЛЕНИЕ о возбуждении уголовного дела.
     
4 сентября. пос. Солнечный Гай.
     
Я, Следователь, рассмотрев материалы обнаружения 4 сентября в районе поселка Солнечный Гай трупа неизвестного мужчины с признаками насильственной смерти и принимая во внимание необходимость производства по данному факту предварительного следствия, — постановил:
     
Возбудить уголовное дело об убийстве и приступить к расследованию.
     
Копию постановления направить прокурору области…
    
   
   
    
     
Лист дела 3
    
    
Тучи обложили солнце влажными компрессами, и свет был тихий, слепой, испуганный. Иногда дымящиеся солнечные столбы прорывались сквозь облака, но все равно не проходило ощущение, что это временно, что сейчас начнется дождь, и будет идти он долго, долго, и никто не знает, когда будет настоящее солнце.
    
Слабо шуршала под ногами высохшая трава, глухо звучали голоса людей вокруг, и меня охватила тоска. Я почувствовал, что вся эта история — надолго. И есть что-то более глубокое, важное в том, что мы не можем с Наташей понять друг друга. Сколько семейных людей проводят отпуска врозь! Из-за этого не разводятся.
    
Убитому было на вид лет тридцать. Он лежал ничком в зарослях кустарника, недалеко от дороги. Руки мучительно прижаты к груди. И в затылке три небольшие дырочки, расположенные почти правильным треугольником.
    
Эксперт Халецкий неодобрительно похмыкал:
    
— Три пули в затылок. Заголовок для американского боевика. Неинтеллигибельно!
    
Халецкий любит редкие слова. Мне кажется, что иногда он придумывает их сам. Оперативник Климов сказал:
    
— Уж куда как! Парень-то, похоже, иностранец.
    
— Почему? — спросил я.
    
— Да на нем вся одежда заграничная. Вон даже на рубашке этикетка с импортными буквами.
    
— С импортными буквами, говорите? — переспросил Халецкий. — Ну-ну. Все-таки, несмотря на эти самые буквы, полагаю, что он не иностранец.
    
— Почему? — снова спросил я.
    
Халецкий пожал плечами:
    
— Думаю, и все. Лицо у него русское.
    
— А вы уверены, что отличите финна от чеха, а чеха от русского?
    
— Нет, не уверен. Поэтому я не утверждаю, а высказываюсь гипотетически.
    
— На фронте у всех… убитых… лица были одинаковые… — неожиданно сказал Климов.
    
Около тела торчала небольшая лопатка, вогнанная в землю почти на половину штыка. Рядом с вывернутыми карманами брюк жалобно блестела в траве мелочь — пятиалтынный, гривенник, три двушки. Ограбление? Почему же не сняли с руки золотые часы?
    
     
ПРОТОКОЛ осмотра места происшествия,
     
4 сентября, пос. Солнечный Гай.
     
…В заднем кармане брюк убитого обнаружена пластмассовая расческа коричневого цвета со штампом и обрывок рецепта от 20 августа сего года с малоразборчивыми надписями и неясным оттиском круглой печати.
     
На расстоянии 120 сантиметров от обочины шоссе трава хранит контуры человеческого тела. На листьях и почве в этом участке обнаружены множественные брызги темного цвета, по-видимому, крови. Отсюда и далее, в направлении убитого, — четкие следы волочения тела до места его нахождения; смятая в направлении волочения трава, на почве — борозды от обуви потерпевшего.
     
При тщательном осмотре этого участка, в двух метрах от контуров тела, в траве обнаружены три стреляные гильзы пистолетных патронов типа «ТТ». Здесь же находится обломок сигареты с фильтром, с надписью латинским шрифтом «Люкс». Прямо на обочине найден окурок такой же сигареты с четким следом прикуса.
     
Непосредственно на обочине шоссе, в 25 сантиметрах от асфальтового покрытия, обнаружен след автомобильного протектора длиной 70 см, шириной 16 см. В тридцати шести метрах от этого места по шоссе, в сторону Судака, на той же обочине обнаружены два следа автопротектора аналогичного вида длиной 62 и 20 см, шириной 16 см.
     
В окружающем здесь обочину кустарнике найдены и изъяты еще три окурка сигарет с фильтром, имеющим характерный след прикуса.
     
Следы протекторов сфотографированы, с них сделаны гипсовые слепки. Неподалеку от тела, а также вдоль обочины шоссе лежат многочисленные бухгалтерские документы, из которых усматривается, что они принадлежат тресту «Крымспецстрой».
     
Произведена фотосъемка тела: общего вида, лица в фас и профиль, раненых частей головы; труп дактилоскопирован и направлен на судебно-медицинскую экспертизу
     
Обнаруженные в ходе осмотра предметы, имеющие значение вещественных доказательств, обозначены в схематическом плане, упакованы, опечатаны и изъяты.
     
Осмотр окончен в 16 часов 50 минут…
    
    
…К концу осмотра места происшествия дождь пошел. И потом, все долгие трудные дни и ночи, шел дождь, дождь и не было просвета…
   
   
    
     
Лист дела 4
    
    
Надо узнать: кто такой убитый? Хорошенькое выраженьице есть для этого — «установление личности потерпевшего». Без этого дальше делать нечего.
    
Я приехал в райотдел милиции, где мне дали обшарпанный маленький кабинет с ржавой решеткой на окне и тусклой, без абажура, лампой. На стареньком замызганном столе, сильно порезанном перочинным ножом, кто-то написал фиолетовыми чернилами: «Косякин дурак». Мне подумалось, что пока дурак вовсе я, а не этот самый Косякин. По делу не видно перспективы — неизвестно не только кто убил, но и кого убили. Очень может быть, что убитый был прекрасным парнем, а может быть — последней сволочью. Но, если честно говорить, меня это тогда совсем не интересовало. Мне надо было знать только его имя, отчество, фамилию, место жительства и работы. Иначе дело стопорилось намертво. Ничего не попишешь — профессия подавляет чувствительность.
    
Я постоял у окна, глядя, как солнце проваливается в дымные дождевые облака, и подумал: «Дело — табак. Я от своей работы помаленьку зверею…».
    
Климов деликатно кашлянул. Я обернулся.
    
— Фотографии убитого, наверное, уже готовы?
    
Климов кивнул.
    
— Вам предстоит трудная работа. Надо обойти каждый дом в поселке…
    
     
СПРАВКА
     
Опросом местных жителей установлено, что обнаруженный на шоссе убитый мужчина ни в Солнечном Гае, ни в окрестных населенных пунктах не проживал и никому здесь не известен.
     Инспектор Климов
    
   
   
    
     
Лист дела 5
    
    
Мне часто приходит в голову, что запутанные дела похожи на книги без конца и без начала. Происходили какие-то значительные события, кипели страсти, сталкивались характеры, мечтали и страдали люди, а разрешилось все это драмой. У меня в руках всего несколько страниц, и в них написано только, что убили человека. Почему? Кто? Когда? И, наконец, кого? Кто он сам-то — убитый?
    
Мне надо все дописать до конца. Но для этого нужно разыскать все странички начала. Тогда начнут появляться фамилии, за которыми для меня никто не стоит, и люди, которых я увижу впервые, и события, о которых никто не должен был знать. Все это — загадки. И чтобы дописать конец книги правильно, надо отгадать их точно. Но даже найденные страницы не имеют нумерации, хотя сложить их нужно по порядку. И главное, чтобы сюда не попали страницы из другой книги…
    
Я думал об этом, когда пришел Климов.
    
— На негативе проявляются первые лица, — сказал он значительно. Видимо, сказывалось общение с Халецким.
    
— Что же это за лица?
    
— Юрка Прокудин. Гультепа, хулиганье…
    
     
СЛЕДОВАТЕЛЮ
     
СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА
     
Докладываю, что житель поселка Солнечный Гай — Прокудин Юрий Иванович — по сообщению односельчан, продал вчера на Ялтинском рынке новые заграничные вещи: светлого цвета пиджак и коричневую спортивную куртку.
     
Прокудин характеризуется отрицательно: прогуливает работу, пьет, хулиганит. По непроверенным данным, может иметь оружие.
     
Полагал бы: задержать Прокудина по подозрению в убийстве.
     Инспектор КЛИМОВ
     4 сентября
    
   
   
    
     
Лист дела 6
    
    
«Без умения строить версии, то есть способности воспроизводить точные картины уже минувших событий из осколков фактов — нет следователя, поскольку следователь должен быть сподобен этому искусству от природы. Следователю нужна высокая требовательность в отборе материала, трезвая критичность в его оценке и свободное пространственное воображение». Это я записал много лет назад на лекции профессора криминалистики Адамовича. Тогда я относился к себе гораздо строже, чем сейчас, и, естественно, не сомневался, что я «сподобен от природы».
    
Но, видимо, как следователя меня сейчас все-таки нет. Никаких версий у меня нет. Как сказала бы моя жена — гиперфункция требовательности и полное отсутствие «свободного пространственного воображения».
    
Просто я запомнил, что убитый был в одной рубашке, без пиджака. И одет только в импортные вещи. И еще — неизвестный мне Юрий Иванович Прокудин продавал заграничный пиджак и куртку.
    
А потом подкинули анонимку. Подкинули буквально — в кабинет через окно, когда я вышел на пару минут. На полу лежал грязный конверт без марки с надписью:
    
     
СЛЕДОВАТЕЛЮ
     
Вы не там ищити! Хочу вам помочь. Федька Асташев позавчера в павильени в месте пили с парнем, у парня денег куча. Потом на шосе обое пошли Федька его и обчистил. Денежки с Нонкой в Коктебле прогуляит? Фамилие свое не пишу, узнает — убьет Федька.
    
   
   
    
     
Лист дела 7
    
    
Шелестел в листьях дождь, остро пахло осенними цветами и перезрелыми дынями. Против моего окна, на скамейке под старой раскидистой акацией, растворяясь в дымных сиреневых сумерках, сидели две девушки и парень. Девушки взволнованно хихикали, а парень снисходительно предлагал: «Чего хотите, то и сыграю!»
    
Я стоял у окна, положив подбородок на ржавую перекладину решетки, думал о Наташе, о себе, смотрел на ребят и остро завидовал им. Одна из девушек заметила меня и толкнула подругу в бок:
    
— Гляди, вон в окне, арестант за решеткой!
    
Та засмеялась:
    
— Скажешь тоже! Это какой-то начальник из города. Сама видела, как он утром на черной «Волге» приехал.
    
Я отошел от окна, а они сразу забыли обо мне, потому что парень заиграл на гитаре и запел теплым голосом:
    
     
      
Стоит камень в степи,
      
Под него вода течет,
      
А на камне написано слово:
      
Кто налево пойдет — ничего не найдет,
      
Кто направо пойдет — никуда не придет,
      
А кто прямо пойдет — ни за грош пропадет…
     
    
    
Да-а, неплохая перспектива. Юрий Иванович Прокудин, который торгует на рынке заграничными пиджаками и которого Климов до сих пор не может разыскать, Федька Асташев, который «пил в павильени в месте с парнем» и за которым уже поехал участковый. И бухгалтерские документы треста «Крымспецстрой», разбросанные на месте убийства. Кто же писал анонимку? Помочь хотел или сбить с толку? Или просто кляузник, анонимщик-профессионал? Ой, не люблю я анонимки, не люблю. Но, может быть, все-таки это след?
    
     
      
А гитара звенела за окном:
      
Перед камнем стоят
      
Без коней и без мечей
      
И решают: идти иль не надо…
     
    
    
     
ВЕСЬМА СРОЧНО
     
СЛУЖЕБНАЯ ОРИЕНТИРОВКА
     
Всем городским и районным органам внутренних дел области.
     
…4 сентября в 8 час. 5 минут на тридцать восьмом километре шоссе Ялта — Карадаг обнаружен труп неизвестного мужчины с тремя огнестрельными ранениями головы.
     
Приметы убитого: возраст 28–30 лет, рост 181 см, телосложение среднее, волосы темно-русые, волнистые, густые. Одежда импортная: рубашка и брюки серого цвета, полуботинки черные, остроносые, золотые часы «Докса».
     
К месту происшествия потерпевший и убийца прибыли, по-видимому, на автомашине, судя по следам протекторов, — «Волге». Убийство совершено из пистолета «ТТ».
     
Используя перечисленные данные и прилагаемую фотографию убитого, примите все меры к срочному установлению его личности. Организуйте поиск преступника, в частности, активизируйте выявление лиц, имеющих огнестрельное оружие…
    
   
   
    
     
Лист дела 8
    
    
Асташева привели около девяти часов вечера. Это был первый допрос по делу. И когда я услышал шаги в коридоре — его и участкового, — я быстро перекрестил пальцы на правой руке, закрыл глаза и загадал: «Если у Асташева морда противная — то все кончится хорошо, дело быстро раскрутим. А если…» Дверь заскрипела, я зыркнул на Асташева — морда у него была великолепная. И ужасно злая.
    
Я еще пытался обмануть себя — лицо, мол, грубое, дикое очень. Потом присмотрелся — чего там: хорошее, четкое, только очень рассерженное лицо.
    
Он вошел и вместо «здрасте» сказал:
    
— Чего пристаете? Я, начальник, завязал. Все. И навсегда…
    
     
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
     
Я, Следователь, 4 сентября, в 21 час. 10 мин допросил Асташева Федора Ивановича.
     
…Вопрос. Почему Вы не были на работе третьего и четвертого сентября?
     
Ответ. Третьего — это мой выходной день, а потом у меня был отгул.
     
Вопрос. Как Вы провели день второго сентября?
     
Ответ. До пяти я работал. Потом дома пообедал, переоделся и пошел на танцы в клуб. Часов в двенадцать вернулся домой и лег спать.
     
Вопрос. Выпивали ли Вы в этот день?
     
Ответ. Да, немного.
     
Вопрос. Точнее: когда, где, сколько, с кем, на чей счет?
     
Ответ. Часов в семь вечера, в «Голубом Дунае». Выпили мы с приятелем из Симферополя бутылку водки и две кружки пива. Он и платил.
     
Вопрос. Кто он, Ваш приятель?
     
Ответ. Рожков Константин, из геологической партии…
    
    
— …Опишите его подробней, — сказал я Асташеву.
    
Видно было, как он весь сосредоточился, собрался. Говорил медленно, осторожно, будто сначала взвешивал слова на языке.
    
— Выше среднего роста. Серый костюм у него. Рубашка, рубашка… не обратил внимания. Туфли, по-моему, коричневые. А может быть, и черные. Я точно не помню.
    
— Деньги и часы у него были?
    
— Были деньги, рублей двести, а то и больше. Часы, по-моему, золотые.
    
Мы помолчали. Потом я спросил:
    
— Вы уже были судимы, Асташев?
    
Он зло посмотрел на меня и сказал:
    
— Был, ну и что?
    
— Нет, ничего. Я просто поинтересовался.
    
— А вы не поинтересовались, что я сейчас лучше всех в совхозе работаю?
    
— Еще поинтересуюсь. Скажите-ка, а где сейчас Рожков?
    
— Не знаю. Костя мне говорил, что поедет в Симферополь. Когда я утром уходил из дома, он еще спал.
    
— А вы очень спешили?
    
— Да, спешил.
    
— Позвольте узнать, куда? — быстро спросил я.
    
— В Коктебель, — так же быстро ответил Асташев.
    
— Что вы там делали?
    
Асташев сбросил темп разговора, подумал.
    
— Со знакомой встречался. А что, нельзя?
    
— Можно, даже нужно, — сказал я невозмутимо. — Имя, фамилия вашей знакомой?
    
— Это неважно.
    
Вот тут притормозил я. Посидели, помолчали, потом я спокойно сказал:
    
— Вы уж мне отвечайте на вопросы-то, гражданин Асташев. Разговор у нас серьезный. А Нонна вас не осудит за то, что говорили о ней.
    
Асташев этого никак не ожидал. Лицо у него стало растерянное, беззащитное:
    
— А откуда вы знаете?..
    
— Как видите, знаю.
    
— Хорошо. Конькова Нонна. Вечером мы ходили на танцы в Литфонд, а потом еще погуляли.
    
— Когда вы расстались?
    
— В общем… мы до утра гуляли. В семь она на работу побежала, а я пошел к морю, хотел поспать на пляже. Часа в три пришла Нонна, мы пообедали, позагорали, а потом она проводила меня до шоссе, и я уехал домой.
    
— У вас деньги есть?
    
— Где? — сказал он удивленно.
    
Я хмыкнул:
    
— Вам виднее, где могут быть ваши деньги.
    
— Ну, при себе у меня копеек тридцать… — неуверенно заявил Асташев.
    
— А остальные?
    
— Остальные я в Коктебеле истратил.
    
— Сколько же вы истратили?
    
— Рубля три примерно. Больше у меня не было.
    
— Вы в Коктебеле выпивали?
    
— Что вы! Я при Нонне в рот не беру, она этого не признает…
    
     
…Вопрос. Что Вам известно про убийство на шоссе?
     
Ответ. Про этот случай я от людей слышал. Да беспокоюсь: не Костю ли убили?
     
Вопрос. Почему Вы так думаете?
     
Ответ. Да я ничего не думаю, просто опасаюсь.
     
Вопрос. Вам предъявляется фотография убитого. Рожков ли это?
     
Ответ. Нет. Я этого человека впервые вижу.
     
Вопрос. Есть ли у Вас в поселке враги?
     
Ответ. Враги?! По-моему, нет. Не должно быть: вроде бы никого не обижал, а меня самого не очень-то тронешь.
     
Протокол допроса мною прочитан, записано с моих слов правильно. Асташев.
     Допросил Следователь
    
    
Я сказал ему:
    
— Если вы, Асташев, действительно не имеете отношения к убийству на шоссе, почему вы так напряженно держитесь?
    
— Ха! У вас тут не цирк небось, веселиться нечего…
   
   
    
     
Лист дела 9
    
    
Когда Асташев вышел из комнаты, участковый Городнянский — молодой, толстощекий, старательный — протянул мне исписанный лист. Я пробежал его глазами и разозлился:
    
— Что же вы, сержант, до сих пор молчали?
    
— Та вы же заняты разговором были!
    
— Неужели вы не соображаете, что это очень важно?
    
— Та допрос же?
    
— Ладно, — махнул я рукой. — Поезжайте за этим парнем…
    
     
СЛЕДОВАТЕЛЮ
     
РАПОРТ
     
По Вашему поручению произвел проверку. Установил, что за последние три дня в нашем районе было одно происшествие:
     
Позавчера, 2 сентября, шофер Нигматуллин из треста «Крымспецстрой» ехал в Судак и на повороте у сорок третьего километра увидел в зеркало, как из кузова его машины, где он вез инструменты и бухгалтерию, выпрыгнул человек. Шофер остановил машину и догнал его. Оказался — Дахно Михаил из Солнечного Гая, сказал, что в кузов залез просто так, доехать. Нигмтуллин заметил, что пиджак у Дахно был вымазан в крови.
     
Дахно — тунеядец, собутыльник Прокудина Юрия. Мною дважды предупреждался, чтобы шел работать.
     Участковый инспектор старший сержант Городнянский
    
    
…Это уже на что-то похоже. До сообщения участкового я никак не мог составить хоть какую-нибудь, пускай рваную, цепочку: похожий на иностранца убитый парень, бухгалтерские документы треста «Крымспецстрой», пьяница Прокудин, продающий на рынке заграничные вещи. А теперь появился Дахно в перепачканном кровью пиджаке, приятель Прокудина.
    
Климов привел Прокудина в половине двенадцатого ночи.
   
   
    
     
Лист дела 10
    
    
Вид у Прокудина был какой-то неуверенно-залихватский: эхма, давай, вали, где наша не пропадала! Плевать — совесть чиста, бояться нечего! И говорил он быстро-быстро, и все время шарил глазами по стенам, смотрел в забрызганное дождем окно, и я никак не мог поймать его взгляд. Ну, никак! От этого я злился, старался говорить еще медленнее и спокойнее. И все время хотелось забросить в разрез между двумя нейтральными вопросами (как говорится — «не для протокола»): «Вещички-то убитого парня загнал? А?»
    
Но идет допрос. Наводящие вопросы задавать нельзя. А этот — уж совсем провокационный. Да и не умею я давить на подследственных. Хотя это иногда, наверное, надо?.. Не умею я и не люблю. И все. А он спокойно врет тебе в глаза…
    
     
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
     
Я, Следователь, 4 сентября допросил Прокудина Юрия Ивановича в качестве подозреваемого.
     
…Вопрос. Что Вам известно об убийстве на шоссе около поселка?
     
Ответ. Об убийстве? Ничего не известно, первый от Вас слышу.
     
Вопрос. Но ведь это общеизвестный факт?
     
Ответ. Возможно. Но я ни с кем не виделся. Только к дому подъехал, слез с велосипеда, а меня уже оперативник встречает. «Пойдем, — говорит, — к следователю, на допрос».
     
Вопрос. В каких отношениях Вы находитесь с Михаилом Дахно и встречались ли с ним с позавчерашнего дня?
     
Ответ. Ни в каких. Знаю, что живет такой в поселке, а дел у меня с ним нету. Не встречался я с ним.
     
Вопрос. По официальным сведениям, Вы часто встречаетесь с Дахно, вместе выпиваете. Почему Вы скрываете это?
     
Ответ. По злобе на меня наговаривают. Ни с кем я не выпиваю. Я — сам по себе. Нечего мне скрывать, а весь на виду…
    
    
Я отложил ручку и снова постарался поймать его взгляд. Но Прокудин смотрел в угол, будто его больше всего интересовало, заест ли паук насмерть тонко звеневшую в паутине муху.
    
Монотонным голосом я спокойно сказал Прокудину:
    
— Следствие располагает данными о том, что вчера вы были на ялтинском рынке и продавали там кое-какие вещи. Расскажите об этом.
    
Не отрывая глаз от паука, Прокудин ответил:
    
— Я уже сказал, где я вчера был. А в Ялте я не был, и продавать мне там нечего было. Нет у меня ничего для продажи.
    
Я кивнул и с упорством трактора повторил:
    
— Напоминаю вам о том, что следствию надо показывать правду.
    
Он сразу же согласился:
    
— Я и говорю, что был на полевом стане. Не торговал я на рынке. Так можете и записать.
    
Я записал. Помолчали немного, и мне стало казаться, что это звенит не муха, а тишина.
    
— Скажите, Прокудин, есть ли у вас оружие?
    
— Есть. Ружье-централка. Нож-секач, для рыбы. Не-е.
    
— А нарезное оружие? Пистолет, например?
    
Он усмехнулся и в первый раз быстро, прострелом, взглянул на меня:
    
— Нет. Был когда-то пугач немецкий. «Вальтер», что ли. Но я его давно выбросил. Мне лишних приключений не надо.
    
Я повернул на сто восемьдесят градусов и «поехал» назад:
    
— Расскажите снова, где вы были и чем занимались со второго до четвертого сентября?
    
— Второго, то есть позавчера, я весь день был на седьмом полевом стане — ладил столовую для рабочих. Там и ночевал. Это видел тракторист Тоценко Василий, и он может подтвердить. Утром третьего числа я на велосипеде уехал к девятому вагончику — это самый дальний наш стан — чинил там стенки и крыльцо. Там же обедал и ночевал. Сегодня продолжал там работать и в поселок приехал часа полтора назад.
    
— Кто может подтвердить ваше пребывание в девятом вагончике?
    
— Сегодня там был наш бригадир Тришин, он принимал мою работу.
    
— А вчера?
    
— Вчера там никого не было, ведь стан — отдаленный, а работ никаких пока не ведется.
    
— Где же вы обедали вчера и сегодня?
    
— С собой были помидоры и хлеб. А вода там есть…
   
   
    
     
Лист дела 11
    
    
Не спеша, лениво истекала ночь, как смола из перевернутой бочки, звенели на жестяном карнизе окна дождевые капли, тусклым пятном маячила над головой мутная лампа. Я смотрел в лицо Прокудину, а он уставился в пол и уже не хорохорился…
    
Когда перелистываешь уголовное дело, возникает ощущение, будто без спросу открыл дверь в чужой дом, где поселилось горе, и много людей, которых это горе свело вместе. Одни люди это горе сотворили, другие — претерпели, третьи его увидели. И хотя вся моя работа связана с человеческим горем, я никогда не видел в уголовных делах таких уместных слов, как добрый или злой человек. Нет таких процессуальных фигур. Есть обвиняемые, потерпевшие, свидетели. И еще есть — подозреваемые.
    
Вот если сто раз повторить какое-нибудь слово, он потеряет форму, смысл, расплавится, как воск в ладонях. А с этим словом — «подозреваемый» — беда. Я просто пользуюсь им, но почему-то оно не деформируется от этого, не теряет своей жесткости и злобности. Когда мне приходится говорить кому-то: «Вы являетесь подозреваемым по делу…» — я боюсь, чтобы он не заметил как я внутренне вздрагиваю.
    
Ну, с обвиняемым — понятно. Этому уже наступили на жало. А если подозреваемый — подозревается напрасно? Тяжело, противно подозревать. Даже — подонка…
    
Прокудин врет все. Или почти все. Он отрицает даже общеизвестные факты. С ним надо разобраться глубже.
    
     
«САНКЦИОНИРУЮ»
     
Прокурор Верхне-Крымского района Крымской области
     
ПОСТАНОВЛЕНИЕ о производстве обыска
     
Я, Следователь, рассмотрев материалы уголовного дела № 4212, нашел:
     
Житель поселка Солнечный Гай — Прокудин Ю. И. — 3 сентября продал на рынке новую одежду импортного производства, которой у него ранее не было, — пиджак и куртку.
     
Из протокола осмотра места происшествия усматривается, что у погибшего, одетого в новые заграничные вещи, отсутствует пиджак.
     
Указанное обстоятельство, с учетом крайне отрицательной характеристики личности Прокудина, дает основания для подозрения его в причастности к убийству на шоссе.
     
Принимая во внимание, что в квартире Прокудина могут находиться предметы, имеющие значение вещественных доказательств по делу, постановил:
     
Произвести обыск в квартире гр-на Прокудина Юрия Ивановича, проживающего по адресу: поселок Солнечный Гай, дом 41.
     Следователь
    
    
…Если бы у Прокудина нашли какие-то вещи убитого, это могло бы пролить свет на многие обстоятельства…
   
   
    
     
Лист дела 12
    
    
Участковый Городнянский пошел к Прокудину домой — делать обыск.
    
За окном давно замолкла гитара, из дежурки приглушенно доносились голоса милиционеров, неразборчивые слова, бесформенные, неузнаваемые. Я сидел, откинувшись на стуле, прикрыв глаза, и пытался построить какую-то схему. Но все рассыпалось, сочилось между пальцами, как белый речной песок. Все это похоже на домики, которые дети строят поутру в песочнице. К обеду домики рассыпаются.
    
Прокудин ведет себя непонятно. И приятель его, Дахно, видимо, тот еще гусь. Но какая может быть связь между ними и убитым? Завтра Наташа улетит. В два часа дня… А может, погибший — все-таки иностранец? Возможно, возможно. Но там была машина. Его машина? Или чья? Катал он их, что ли? Да нет, ерунда все это. А может быть, он остановился на обочине, эти деятели подошли и ограбили, а потом убили? Вряд ли, чепуха. Хорошо бы позвонить сейчас Наташе. Спит уже. Говорить не захочет. Ладно, поеду завтра, провожу, постараюсь объяснить.
    
Отворилась дверь, и вошел Климов. Ему было неудобно уйти сейчас домой и очень хотелось спать, а по набрякшему лицу с мешками под глазами было видно, что он чертовски устал, и вообще эта петрушка ему совсем ни к чему. Я искренне сочувствовал Климову — в этом тихом месте сроду не бывало преступлений тяжелее, чем пьяная потасовка двух подгулявших курортников.
    
Я хотел ему сказать, чтобы он шел домой, но Климов опередил меня:
    
— Совсем замаялись?
    
— Ничего, я привычный.
    
— Давно такого не бывало. Отвыкли мы здесь от такого. А борцы мои по молодости и вовсе не слыхивали.
    
— Какие борцы?
    
— Да работнички мои. Они же все время борются: первую половину дня — с аппетитом, а вторую — сном, — и, довольный своей шуткой, Климов засмеялся, тяжело колыша животом. Потом, посерьезнев, грустно сказал — Вот только с пьяницами плохо. Никак мы это родимое пятно не выведем. Я слыхал, что в Москве указ против них готовят. Как там, у вас, ничего об этом не слышно?
    
По коридору затопали шаги, и в комнату ввалился Дахно, за ним вошел Городнянский.
    
Климов сказал:
    
— Вот он. Полюбуйтесь на него, пьяница проклятущий, бездельник! Ты у меня, Дахно, отгулял свое! Все! Отпелись твои песенки! Вот разберутся с тобой сейчас — или в тюрьму отсюда пойдешь, или работать. Другой дороги у тебя нету!
    
Лицо у Дахно было острое, наглое и испуганное. Косясь на меня, он одним духом, на высокой ноте, заблажил:
    
— За все оскорбления за ваши, дорогой начальник синих шинелей, я на вас не жалуюсь в высшие органы только потому, что люблю вас больше папы родного, поскольку я с детства круглый сирота!
    
— Нахал ты и пьяница, а не сирота! — крикнул Климов. — Давно пора самому детей кормить на свои трудовые денежки, а не захребетничать!
    
В их перебранке было что-то домашнее, семейное, и я видел, что Климов искренне переживает из-за того, что Дахно бездельник и пьянчуга, что так и не сумел он заставить Дахно идти работать, а теперь Дахно может попасть в тюрьму, и что он не верит в его причастность к убийству на шоссе. Тогда я сказал отчетливо и негромко:
    
— Расскажите, Дахно, откуда на вашем пиджаке кровь.
    
Климов сердито сопел и от волнения все время расстегивал и опять застегивал пуговицы пиджака. Дахно торжественно поднял перевязанную грязным бинтом ладонь и сказал голосом трагическим, но нежным:
    
— Из руки. Из моей руки эта кровь…
    
— Точнее?
    
Дахно воздел другую руку и на мгновенье замер, а затем бросил их вниз, как дирижер в заключительном пассаже. Огромный, остро выпирающий кадык прыгнул на худой грязной шее.
    
— Точнее некуда, — сказал он с искренней жалостью к себе. — На грузовике руку поранил. О грубый железный засов на борту. В момент перелезания через вышеуказанный борт в кузов. Во время движения вышеупомянутого грузовика по шоссе. И брызнула кровушка на мой красивый пинжачок.
    
— Вышеуказанного перелезания… — пробормотал я. — А почему на ходу?
    
Дахно повернулся ко мне, скривил губы:
    
— А с кем, простите, имею честь?..
    
— Ты отвечай, когда спрашивают, — сказал грозно Климов. — Небось не в гостях расселся. Объясняй по-человечески!
    
— Объясняю, — сказал Дахно высокомерно. — Не имею обыкновения отвлекать от работы водителей попутного транспорта. Пользую их без отрыва, так сказать, от производства.
    
— Вон что… — и я пододвинул к себе лист бумаги. — Как вы думаете, Дахно, зачем я вас об этом спрашиваю?
    
— А я об этом не думаю, — быстро сказал Дахно. — Не было такого указания.
    
Признаться, манера Дахно вести себя и смешила, и злила меня.
    
— Тогда считайте, что указание есть. Думайте! — сказал я ему.
    
Дахно сдвинул выгоревшие брови, собрал морщинки на узком загорелом лбу, прищурил глаза и открыл рот — изобразил полную сосредоточенность. Помолчав немного, вдруг выкрикнул:
    
— А-а-а!
    
— Ну?! — подался к нему Климов.
    
— Па-а-нятия не имею, — ухмыльнулся донельзя довольный Дахно.
    
— Что ж ты врешь! — взорвался Климов. — Весь поселок об этом говорит!
    
Дахно пожал плечами, сокрушенно покачал головой:
    
— Делать им нечего…
    
— Это им-то нечего делать, — сквозь зубы сказал я, ощущая прилив недостойных чувств. — Это им-то нечего делать? А ну-ка, снимайте пиджак!
    
У Дахно округлились глаза, он быстро вскочил, закричал визгливо:
    
— Не имеете права! Телесные наказания запрещены!
    
С трудом подавив смех, я серьезно сказал ему:
    
— И зря, — и, помолчав, добавил: — Мы ваш пиджак на экспертизу пошлем.
    
Дахно сделал вид, будто до него только сейчас дошло, о чем речь. Он хитро посмотрел на меня:
    
— Понял. Это вы насчет убийства спрашиваете. Так вот — если вы думаете, что я к тому убийству причастен, то ошибаетесь. Моя кровь на пиджаке, можете ее проверить, сами убедитесь. А покойничка-то я и в глаза не видел…
    
     
ПРОТОКОЛ допроса Михаила Дахно
     
…Вопрос. Что Вам известно об убийстве на шоссе?
     
Ответ. Да, наверное, то же самое, что и Вам: убили парня, а за что да кто — неизвестно. Болтают, правда, что Асташева Федьки это работа…
     
Вопрос. Кто именно это говорит?
     
Ответ. Да в павильоне кто-то брякнул, будто Федька споил парня и ограбил его потом. Только навряд ли это.
     
Вопрос. Почему?
     
Ответ. Да ведь Асташев позавчера в павильоне рядом со мной выпивал со своим дружком из Симферополя. Когда ж ему было того парня спаивать? Нет, болтают просто. Может, зуб на Федьку кто имеет, вот и пустили слух. А в народе известно, слух держится, как песок на вилах.
     
Вопрос. Расскажите подробно, где Вы были и что делали позавчера, второго сентября?
     
Ответ. У меня в дому живут курортники. Первого сентября они заплатили мне за жилье сорок рублей. Я пошел к павильону, встретил там Юрку Прокудина, и мы с ним распили бутылку и еще по две кружки пива. Потом еще дочку с мамой и сколько-то пива, я уже не помню…
    
    
Я удивился:
    
— Что значит «дочку с мамой»?
    
Дахно снисходительно пояснил:
    
— Бутылку, значит, с четвертинкой. Платил за выпивку я. Потом Прокудин ушел, а я выпивал еще с другими несколько раз. На другой день я спал до обеда, потом пришел в столовую, сообразил на троих. Опохмелился и решил поехать к бригадиру Тришину, на сорок третий километр, — он обещал меня на работу взять. А то участковый уже раза три грозился меня за тунеядство оформить. Хотя я всего три месяца не работаю. Так вот, вышел я на шоссе, гляжу — грузовик едет. Дай, думаю, чем пешком пять километров чапать, доеду. Прыгнул на задний борт, перевалился в кузов, да неудачно — левую руку в кровь о скобу разбил. Доехал до 43-го километра — там подъем крутой, с поворотом, машины медленно идут, — выпрыгнул из машины. А шофер вдруг остановился и бегом — за мной. «Зачем, — говорит, — в машину лазил?» В общем, запихал он меня в кабину и в отделение отвез. Пока суд да дело, заснул я там, на лавке прямо. А наутро, третьего, значит, оштрафовали меня и выпустили. Вернулся я домой, выпил с горя бутылку и снова весь день спал.
    
— А вечер?
    
— Вечером я к Юрке Прокудину зашел. Он как раз с Ялты приехал. Большой человек — при деньгах был. Он чего-то, говорил, на базаре продал. Мы с ним, конечно, понемногу выпили и тихо-мирно разошлись по домам.
    
Я остановил Дахно:
    
— Вы это точно помните?
    
— Точно. Выпили-то красного, да и того по полбутылки…
    
     
…Вопрос. А что Прокудин продал в Ялте?
     
Ответ. Не знаю. Он только сказал, что был на «барахолке», а чем торговал — не говорил.
     
Вопрос. Есть ли у Вас оружие?
     
Ответ. Нет, и не было никогда. Удочек штук пять да сачок — это держу, а оружие мне ни к чему. Я человек мирный…
    
    
Я отодвинул протокол допроса.
    
— Ну, что ж, мы это все проверим…
    
— Тогда я пойду пока? — оживился Дахно.
    
— Не стоит, — ласково сказал я. — Пока воздержитесь…
    
Вот такие пироги. А Прокудин утверждает, что он ни с кем не выпивал и с Дахно почти не знаком.
   
   
    
     
Лист дела 13
    
    
Я отправил Дахно на судебно-медицинскую экспертизу. Необходимо было, во-первых, выяснить группу крови на его пиджаке и сравнить с группой крови убитого. Во-вторых, хотя бы приблизительно установить время, когда он порезал ладонь.
    
Конечно, не скажу, чтобы этот Дахно вызвал во мне бурю гражданского негодования. Не было бури в моей душе. Да и устал я уже к тому времени здорово. Но вот чувство досады он у меня вызвал, это точно.
    
Меня иногда упрекают в нетерпимости, но я считаю, что с такими барбосами возиться надо поменьше. И никто меня в этом не переубедит. Вот мы боремся с преступностью. Боремся организованно. Причем начинаем борьбу грамотно — с изучения причин, порождающих преступность. Даже институт такой специальный есть.
    
А вот этому Дахно наплевать и на институт, и на всю нашу борьбу. Он сам, может быть, не совершил еще преступления. Но такие ребята — прекрасная среда для возникновения преступности.
    
— Ну-у, фрукт, — сказал я Климову. — Слушайте, а чего вы, в самом деле, с ним тут чикаетесь? Он же форменный тунеядец!
    
— Оно конечно, — согласился Климов. Потом сказал осторожно: — Глупый он еще…
    
Я удивленно посмотрел на Климова. А он продолжил:
    
— Двадцать пять лет мужику, а все с пацанами запруды на речке ставит…
    
— Ну, и что?
    
— Безобидный он. И все же, действительно сирота, — тихо сказал Климов.
    
— Да что вы такое говорите, Климов? — сказал я с искренним недоумением.
    
Климов как-то испуганно, торопливо стал объяснять:
    
— Нет, я что? Я — ничего… Конечно, они, пьяницы, это самое, родимые пятна… значит. Позор… Да-а… Выводить надо… — И, помолчав немного, совсем неожиданно и растерянно: — Родимые… То-то и оно, родимые, ножиком не срежешь…
    
— Что-то я вас не пойму, Климов.
    
— Мы с его отцом почти до Кенигсберга дошли… Я вот, вернулся…
    
Потом приехал Городнянский. Он вошел со свертком в руках, а за ним в косой раме дверного проема маячило бледное запавшее лицо Прокудина на фоне красных милицейских околышей…
    
     
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
     
пос. Солнечный Гай, 5 сентября.
     
Обыск начат в 0 час. 15 мин, окончен — в 2 час. 10 мин.
     
Участковый инспектор Городнянский на основании постановления Следователя от 4 сентября о производстве обыска у гр-на Прокудина Ю. И., в присутствии приглашенных в качестве понятых Николаева М. П. и Грибова В. С., произвел обыск в квартире Прокудина.
     
При обыске обнаружено и изъято:
     
1. Импортного производства свитер новый, синтетический, белый, с ярко-красным прямоугольным рисунком, размер 52, фирмы «Текса де люкс».
     
2. Импортного производства брюки новые, дакроновые, светло-серого цвета, размер 52, в импортном целлофановом пакете.
     
Других вещей импортного производства, а также каких-либо предметов, имеющих значение для уголовного дела, не обнаружено.
     
Жалоб и заявлений при обыске не поступило.
    
   
   
    
     
Лист дела 14
    
    
Все, больше никаких дел сегодня не будет. Прокудин сказал, что разговаривать со мной не желает. Теперь надо ждать до завтра. То есть уже до сегодня, до утра. Если хоть один перемет я забросил правильно, то ответы на мои запросы как раз придут часов через десять.
    
Спать расхотелось. Я вышел на улицу и, запрокинув голову, подставил лицо под струйки дождя. Нет, тот все-таки был еще летний. Теплым был этот ночной дождь, такие идут долго. И я поймал себя на мысли, что надеюсь — дождь задержит самолет и я смогу по-хорошему поговорить с Наташей. Глупо. Глупо вообще что-то объяснять словами. Слова почти всегда мало стоят. Цену имеют только наши поступки.
    
Наташа завтра улетит, а я буду здесь. Буду шелушить зерна правды. Красота!
    
Я вернулся в кабинет, сел за стол и стал с самого начала читать накопившиеся за долгий сегодняшний день бумажки. Было три часа ночи. А потом я уснул, внезапно, как будто на меня накинули сзади черный мешок. Я спал сидя, упершись локтями о стол, закинув голову назад. Наташа стояла передо мной в белом халате, смеялась и показывала мне большой влажный букет роз:
    
— Этим цветам — восемь лет, ты их подарил мне на свадьбу. А я их сохранила…
    
Я хотел спросить, как она ухитрилась это сделать, но не мог и только улыбался. А она сказала:
    
— Когда ты спишь за столом, ты похож на статую Командора… Командора… ора… ора… ора…
    
Я проснулся. Какая-то женщина кричала в коридоре:
    
— Пропустите меня к вашему начальнику!..
    
     
ПРОТОКОЛ допроса Раисы Колесовой
     
…По существу заданных мне вопросов могу показать следующее:
     
Я — родная сестра Юрия Прокудина. Сегодня, вернувшись с работы, я узнала, что у нас в доме был обыск, во время которого изъяли мои вещи, вернее, вещи моего мужа — Колесова Алексея Николаевича: свитер и брюки. Мне разъяснили, что Юрия подозревают в причастности к убийству на шоссе. Я считаю это невероятным, т. к. Юрий вообще не способен на такое преступление. Кроме того, он вчера рано уехал по моей просьбе в Ялту, чтобы продать ненужные нам вещи моего мужа — замшевую куртку и пиджак. Обе эти вещи муж приобрел в заграничной командировке, но не пользовался ими, так как они оказались ему малы. Кстати, брюки, изъятые в нашем доме, составляли вместе с пиджаком целый костюм, но Алексей решил брюки оставить, поскольку они ему нравятся. Весь день Юрий пробыл в Ялте и вечером привез мне деньги. Отлучался он ненадолго и вскоре вернулся, ночевал дома.
     
Юрий не очень хорошо ведет себя: выпивает, недисциплинирован на работе, и нас, его родных, это огорчает, мы все делаем для того, чтобы он исправился. Но, несмотря на свои отрицательные качества, он в глубине души хороший парень и преступления совершить не мог. Поэтому я прошу отпустить его под мое поручительство, а также возвратить мои вещи, которые наверняка никакого отношения к делу не имеют.
     
Записано собственноручно. Колесова.
     Допрос произвел. Следователь
    
    
Натруженными усталыми руками с большими синими узлами вен она мучительно мяла край платка и все время старалась заглянуть мне в глаза, а я смотрел в угол, как это делал недавно Прокудин. Потом мягко спросил:
    
— Раиса Ивановна, деньги, которые отдал Юрий, у вас с собой?
    
Она растерянно сказала:
    
— Нет. — Подумала, помолчала: — Дома они.
    
— А сколько он вам отдал?
    
Колесова стала заливаться тяжелой, как свинцовый сурик, краской, долго молчала, потом, опустив глаза, торопливо проговорила:
    
— Двадцать три рубля.
    
— Это за пиджак и замшевую куртку?..
   
   
    
     
Лист дела 15
    
    
Наталья — человек удивительный. И самое удивительное в ней — что она никогда не врет. А ведь это очень, очень трудно — говорить всегда только правду. Огромное большинство безусловно честных людей достаточно часто вступает с правдой в напряженные отношения. И для этого вовсе не обязательно сотворят ложь, потому что правда и так штука очень хрупкая. Можно промолчать, можно не сделать ударения или позабыть всего лишь одну деталь — и правды не станет.
    
Только много времени спустя я понял, как трудно жить человеку, если он всегда говорит правду — начальству и детям, друзьям и врагам. И меня больше не смешило, когда Наталья говорила мне строго, если я просил сказать каким-то докучливым людям по телефону, что меня нет дома:
    
— Не учись врать! — это мне, старому сыщику, жизнь которого проходит в узких коридорах лабиринта лжи, и, может быть, не только своей работе, где я сталкиваюсь с людьми неожиданно, как с вынырнувшим из-за угла ночным прохожим, где я должен быстро знакомиться с ними, узнавать в них добро и зло и сразу принимать решения, — я обязан сильно развитым чувством правды. Этим все-таки я обязан и Наташиным сентенциям.
    
Как всякое чувство, так и это, шестое, благоприобретенное на службе, несовершенно. Часто оно дает пронзительный сигнал: «Ложь!» Но я не могу сообразить, зачем эта ложь, в чем она и где правда. Ведь мне нужна правда. И только правда! А я сижу лишь с одной стороны стола…
    
И все-таки именно работа убедила меня в том, что бывает ложь, которую нет смысла реставрировать в правду. Никому такая правда не принесет счастья, не даст удовлетворения. Тогда я говорю своему чувству: «Заткнись, тебя не спрашивали!»
    
Так я и сказал ему, когда слушал показания Колесовой. Потому что Прокудин врал, а Колесова не хотела говорить правды. Не давала она Прокудину никаких вещей для продажи. Он их попросту украл у сестры…
    
     
ПРОТОКОЛ ОЧНОЙ СТАВКИ
     
Я, Следователь, усматривая существенные противоречия в показаниях Прокудина Ю. И. и Колесовой Р. И., произвел между ними очную ставку.
     
Общий вопрос. Каковы отношения между вами?
     
Прокудин. Колесова — моя сестра, и она меня очень любит.
     
Колесова. Я подтверждаю показания Прокудина.
     
Вопрос Колесовой. Расскажите, пожалуйста, как провел день третьего сентября ваш брат, Прокудин Юрий?
     
Колесова. Он поднялся в семь утра. Я накормила его завтраком, дала деньги на автобус, и он поехал в Ялту, чтобы продать вещи моего мужа — куртку и пиджак.
     
Вернулся он вечером, часов в шесть, и отдал мне деньги. Из этих денег я ему дала десять рублей.
     
Вскоре к нам зашел его приятель — Миша Дахно, и они вместе ушли, однако ненадолго: минут через сорок Юрий вернулся, сказав мне мимоходом, что они с Мишей выпили бутылку вина.
     
После ужина Юрий лег спать и до самого утра из дома не выходил.
     
Вопрос Прокудину. Вы слышали показания Вашей сестры? Подтверждаете ли их?
     
Прокудин (после длительной паузы).
     
— Выслушав показания своей сестры, я должен признать, что на предыдущем допросе говорил неправду. Сегодня утром я, как и все жители нашего поселка, узнал о происшествии на шоссе. А вчера вечером Дахно рассказал мне, как его накануне, в окровавленном пиджаке, поймал шофер на сорок третьем километре.
     
Так как люди говорили, что тот парень, на шоссе, ограблен, я и подумал, что в первую очередь могут заподозрить меня.
     
Почему? Потому что, во-первых, у меня с милицией отношения плохие, я у них вообще на подозрении. Во-вторых, дружок мой — Мишка Дахно — был пойман в окровавленном пиджаке недалеко от того места, где нашли убитого. И — как на грех — я в тот же день мужские вещи в Ялте продаю. На месте милиции я бы первый сам себя посадил. Поэтому я и врал огулом, надеялся, что пронесет: мол, и в Ялте я не был, и Дахно не знаю, и я — не я.
     
Но поскольку сестра говорит правду, то и я не хочу больше обманывать следствие.
     
При всем том заявляю категорически: к убийству я никакого отношения не имею, убитого никогда не знал и не видел, за что и кем он убит — мне неизвестно.
     
Следователь. Имеете ли вы вопросы друг к другу?
     
Вопрос Колесовой к Прокудину. Скажи, Юрий, вот здесь, перед следователем, когда ты станешь человеком, когда возьмешься за ум?
     
Следователь. Вопрос отводится, так как не имеет отношения к расследуемому делу…
    
    
…Уголовное дело — штука строгая. Следователь не вправе заниматься вопросами, не имеющими прямого отношения к делу. Эти вопросы отводятся. Но ведь из жизни их не отведешь, эти вопросы проклятые?..
   
   
    
     
Лист дела 16
    
    
Пытаться найти убийцу, не зная даже имени убитого, — так же наивно, как прикурить от зажигалки, заправленной томатным соком.
    
Ведь почти никогда не бывает, чтобы один человек подошел к другому и убил его просто так. Что-то важное, очень важное происходило до этого, и только потом один был убит. Но чтобы узнать, что происходило, надо хотя бы выяснить, кого убили. Кто он такой, убитый? Надо, надо узнать. Иначе дело умрет на корню.
    
А ведь прошло больше суток после убийства. Уходит самый благоприятный для следствия момент розыска — «по горячим следам», момент, который мне никогда не удастся восстановить.
    
Часов в девять привезли протокол допроса того парня, с которым, по сообщению анонимщика, «Федька Асташев позавчера в павильени вместе пили…».
    
     
…Я, Рожков К. П., второго сентября с/г. был выходной, и около двенадцати часов дня приехал в Солнечный Гай — искупаться и навестить своего приятеля — Федора Асташева.
     
Асташева я знаю три года. Он работал у меня в геологоразведочной партии в Саянах. Парень он, несомненно, честный и очень добрый. То, что было у него в молодости, — давно прошло и позабыто. Как я знаю, сейчас он работает отлично…
    
    
Начальник отдела «Горгеотреста» Рожков полностью подтвердил показания Асташева:
    
     
…Вечером Асташев мне сказал, что у него два отгула и завтра он собирается съездить к своей девушке в Коктебель. Имя этой девушки — Нонна.
     
Когда утром третьего сентября я проснулся, Федора уже не было, и соседка сказала мне, что он часа полтора назад уехал в Коктебель. Было около девяти часов. Я выпил молока и отправился домой.
     
О происшествии на шоссе я ничего не слышал и не знаю. Ни у меня, ни у Федора огнестрельного оружия нет. В павильоне и на танцах нас видело много народу, и я не сомневаюсь, что люди это подтвердят.
     Записано собственноручно. Рожков
    
    
Теперь надо было узнать, когда Асташев вернулся из Коктебеля.
   
   
    
     
Лист дела 17
    
    
Я позвонил домой по междугородной и сказал Наташе, что приеду ее проводить прямо в аэропорт.
    
— Зачем? — сухо спросила она.
    
— Натка, я хотел поговорить с тобой…
    
— Ну, и говори.
    
— Нат, это не телефонный разговор.
    
— А-а! У нас все разговоры телефонные! — и положила трубку.
    
Да, похоже, моя семейная жизнь дала приличную трещину. Я снова заказал разговор. Наташа долго не снимала трубку, потом звонки ей, видимо, надоели, и она сказала сердито:
    
— Слушаю!
    
— Вот ты и слушай, а не бросай трубку, — сказал я притворно веселым голосом.
    
— Слушаю, — сказала она грустно.
    
— Натка, ты зря сердишься. Я ведь не бездельничаю и не развлекаюсь. Дело паршивое попалось, — и торопливо добавил: — Но я все-таки надеюсь управиться с ним побыстрее и догнать тебя в Гагре.
    
Наташа молчала.
    
— Я прилечу на самолете, ты будешь встречать меня, и мы с тобой будем гулять и потрясающе развлекаться.
    
Наташа молчала.
    
— Ну, что ты молчишь? — не выдержал я. — Скажи хоть одно человеческое слово!
    
— А что я тебе скажу? — спросила она тихо, и я услышал, даже не услышал, а почувствовал, что она плачет.