В марте 1912 года, в неаполитанском порту, во время разгрузки океанского парохода происходит странный несчастный случай. Истинное объяснение этому случаю содержится в истории, рассказанной одним пассажиром парохода другому. Повествование ведётся от первого лица.

Я учился в Германии, стал хорошим врачом, работал в Лейпцигской клинике, ввёл в практику новое впрыскивание, о котором много писали в медицинских журналах того времени. В больнице я полюбил одну женщину, властную и дерзкую, которая обращалась со мной холодно и высокомерно. Из-за неё я растратил больничные деньги. Разыгрался скандал. Мой дядя компенсировал недостачу, но моя карьера кончилась.

В это время голландское правительство вербовало врачей для колоний и предлагало подъёмные. Я подписал контракт на десять лет и получил много денег. Половину я послал дяде, а вторую половину выманила у меня в портовом квартале одна особа, удивительно похожая на ту женщину из больницы.

Я покинул Европу без денег и сожалений. Меня назначили на глухой пост в восьми часах езды от ближайшего города, окружённый плантациями и болотами.

Вначале я занимался научными наблюдениями, собирал яды и оружие туземцев. Я один без помощников сделал операцию вице-президенту, сломавшему ногу в автомобильной аварии. Через семь лет из-за жары и лихорадки я почти потерял человеческий облик. У меня появилась особого рода тропическая болезнь, лихорадочная бессильная тоска по родине.

Однажды в мой дом пришла молодая красивая незнакомка. За сделку — тайное прерывание беременности и мой немедленный отъезд в Европу — она предложила крупный гонорар. Меня ошеломила её расчётливость. Совершенно уверенная в своей власти, она не просила меня, а оценила и хотела купить. Я чувствовал, что она нуждается во мне, и поэтому ненавидит меня. Я возненавидел её за то, что она не хотела просить, когда речь шла о жизни и смерти.

У меня помутилось в голове от желания унизить её. Я сказал, что за деньги не буду этого делать. Она должна обратиться ко мне не как к торгашу, а как к человеку, тогда я помогу ей. Она с изумлением посмотрела на меня, презрительно расхохоталась мне в лицо, и бросилась к двери. Моя сила была сломлена. Я бросился за ней, чтобы умолять её о прощении, но не успел — она уехала.

В тропиках все знают друг друга. Я узнал, что она жена крупного коммерсанта, очень богата, из хорошей английской семьи и живёт в главном районе города. Её муж пробыл пять месяцев в Америке и в ближайшие дни должен приехать, чтобы увезти её в Европу. Меня мучила мысль: она беременна не больше двух или трёх месяцев. Мной овладела одержимость, состояние амока, «припадок бессмысленной, кровожадной мономании, которую нельзя сравнить ни с каким другим видом алкогольного опьянения». Причину этой болезни мне выяснить не удалось,

Как «одержимый амоком бросается из дома на улицу и бежит, ‹…› пока его не пристрелят, как бешеную собаку, или он сам не рухнет на землю», так и я ринулся вслед за этой женщиной, поставив на карту всё своё будущее. Оставалось только три дня, чтобы спасти её. Я знал, что должен оказать ей немедленную помощь, и не мог поговорить с ней — моё неистовое и нелепое преследование испугало её. Я хотел только помочь ей, но она этого не понимала.

Я поехал к вице-президенту и попросил немедленно перевести меня в город. Он сказал, что надо подождать, пока мне найдут замену, и пригласил на приём у губернатора. На приёме я встретил её. Она боялась какой-нибудь моей неловкой выходки и ненавидела меня за мою нелепую горячность.

Я пошёл в кабак и напился, как человек, который хочет всё забыть, но мне не удалось одурманить себя. Я знал, что эта гордая женщина не переживёт своего унижения перед мужем и обществом, поэтому написал ей письмо, в котором просил у неё прощения, умолял её довериться мне и обещал исчезнуть в тот же час из колонии. Я написал, что буду ждать до семи часов, и если не получу ответа, то застрелюсь.

Я ждал как гонимый амоком — бессмысленно, тупо, с безумным, прямолинейным упорством. В четвёртом часу я получил записку: «Поздно! Но ждите дома. Может быть, я вас ещё позову». Позже ко мне пришёл её слуга, лицо и взгляд которого говорили о несчастье. Мы помчались в китайский квартал, к грязному домишке. Там, в тёмной комнате стоял запах водки и свернувшейся крови, а на грязной циновке лежала она, корчась от боли и сильного жара. Я сразу понял, что она дала искалечить себя, чтобы избежать огласки.

Она была изувечена и истекала кровью, а у меня не было ни лекарств, ни чистой воды. Я сказал, что нужно ехать в больницу, но она судорожно приподнялась и сказала: «Нет... нет... лучше смерть... чтобы никто не узнал... Домой... домой!».

Я понял, что она боролась не за жизнь, а только за свою тайну и честь, и повиновался. Мы со слугой уложили её на носилки и понесли сквозь ночную тьму домой. Я знал, что помочь ей нельзя. К утру она ещё раз очнулась, заставила меня поклясться, что никто ничего не узнает, и умерла.

Мне было очень трудно объяснить людям, почему умерла здоровая, полная сил женщина, танцевавшая накануне на балу у губернатора. Очень помог мне её надёжный слуга, который смыл с пола следы крови и привёл всё в порядок. Решительность, с которой он действовал, вернула самообладание и мне.

С большим трудом мне удалось уговорить городского врача дать ложное заключение о причине смерти — «паралич сердца». Я обещал ему уехать на этой неделе. Проводив его, я рухнул на пол у самой её постели, как падает гонимый амоком в конце своего безумного бега.

Вскоре слуга сообщил, что её хотят видеть. Передо мной стоял юный, светловолосый офицер, очень бледный и смущённый. Это бы отец её невыношенного ребёнка. Перед постелью он упал на колени. Я поднял его, усадил в кресло. Он заплакал навзрыд и спросил, кто виноват в её смерти. Я ответил, что виновата судьба. Даже ему я не выдал тайны. Он не узнал, что она была беременна от него и хотела, чтобы я убил этого ребёнка.

Следующие четыре дня я скрывался у этого офицера — меня разыскивал её муж, не поверивший официальной версии. Затем её возлюбленный купил для меня под чужим именем место на пароходе, чтобы я мог бежать. На пароход я пробрался ночью, неузнанный, и видел, как на борт поднимали её гроб — муж вёз её тело в Англию. Я стоял и думал, что в Англии могут провести вскрытие, но я сумею сохранить её тайну.

В итальянских газетах писали о том, что случилось в Неаполе. В ту ночь, в поздний час, чтобы не беспокоить печальным зрелищем пассажиров, с борта парохода спускали в лодку гроб с останками знатной дамы из голландских колоний. Матросы сходили по верёвочной лестнице, а муж покойной помогал им. В этот миг что-то тяжёлое рухнуло с верхней палубы и увлекло за собой в воду и гроб, и мужа, и матросов.

По одной версии, это был какой-то сумасшедший, бросившийся сверху на верёвочную лестницу. Матросов и мужа покойной спасли, но свинцовый гроб пошёл ко дну, и его не удалось найти. Одновременно появилась короткая заметка о том, что в порту прибило к берегу труп неизвестного сорокалетнего мужчины. Заметка не привлекла внимания.