Первой книге предпослано обращение к читателю, где Монтень заявляет, что не искал славы и не стремился принести пользу, — это прежде всего «искренняя книга», а предназначена она родным и друзьям, дабы они смогли оживить в памяти его облик и характер, когда придёт пора разлуки — уже очень близкой.

Книга I

Глава 1. Различными способами можно достичь одного и того же

Изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо — человек.

Сердце властителя можно смягчить покорностью. Но известны примеры, когда прямо противоположные качества — отвага и твёрдость — приводили к такому же результату. Так, Эдуард, принц Уэльский, захватив Лимож, остался глух к мольбам женщин и детей, но пощадил город, восхитившись мужеством трёх французских дворян. Император Конрад III простил побеждённого герцога Баварского, когда благородные дамы вынесли из осаждённой крепости на своих плечах собственных мужей. О себе Монтень говорит, что на него могли бы воздействовать оба способа, — однако по природе своей он так склонен к милосердию, что его скорее обезоружила бы жалость, хотя стоики считают это чувство достойным осуждения.

Глава 14. О том, что наше восприятие блага и зла в значительной мере зависит от представления, которое мы имеем о них

Всякий, кто долго мучается, виноват в этом сам.

Страдания порождаются рассудком. Люди считают смерть и нищету своими злейшими врагами; между тем есть масса примеров, когда смерть представала высшим благом и единственным прибежищем. Не раз бывало, что человек сохранял величайшее присутствие духа перед лицом смерти и, подобно Сократу, пил за здоровье своих друзей. Когда Людовик XI захватил Аррас, многие были повешены за то, что отказывались кричать «Да здравствует король!». Даже такие низкие душонки, как шуты, не отказываются от балагурства перед казнью. А уж если речь заходит об убеждениях, то их нередко отстаивают ценой жизни, и каждая религия имеет своих мучеников, — так, во время греко-турецких войн многие предпочли умереть мучительной смертью, лишь бы не подвергнуться обряду крещения. Смерти страшится именно рассудок, ибо от жизни ее отделяет лишь мгновение. Легко видеть, что сила действия ума обостряет страдания, — надрез бритвой хирурга ощущается сильнее, нежели удар шпагой, полученный в пылу сражения. А женщины готовы терпеть невероятные муки, если уверены, что это пойдёт на пользу их красоте, — все слышали об одной парижской особе, которая приказала содрать с лица кожу в надежде, что новая обретёт более свежий вид. Представление о вещах — великая сила. Александр Великий и Цезарь стремились к опасностям с гораздо большим рвением, нежели другие — к безопасности и покою. Не нужда, а изобилие порождает в людях жадность. В справедливости этого утверждения Монтень убедился на собственном опыте. Примерно до двадцати лет он прожил, имея лишь случайные средства, — но тратил деньги весело и беззаботно. Потом у него завелись сбережения, и он стал откладывать излишки, утратив взамен душевное спокойствие. К счастью, некий добрый гений вышиб из его головы весь этот вздор, и он начисто забыл о скопидомстве — и живёт теперь приятным, упорядоченным образом, соразмеряя доходы свои с расходами. Любой может поступить так же, ибо каждому живётся хорошо или плохо в зависимости от того, что он сам об этом думает, И ничем нельзя помочь человеку, если у него нет мужества вытерпеть смерть и вытерпеть жизнь.

Книга II

Глава 12. Апология Раймунда Сабундского

Слюна паршивой дворняжки, забрызгав руку Сократа, может погубить всю его мудрость, все его великие и глубокомысленные идеи, уничтожить их дотла, не оставив и следа от его былого знания.

Человек приписывает себе великую власть и мнит себя центром мироздания. Так мог бы рассуждать глупый гусёнок, полагающий, что солнце и звезды светят только для него, а люди рождены, чтобы служить ему и ухаживать за ним. По суетности воображения человек равняет себя с Богом, тогда как живёт среди праха и нечистот. В любой момент его подстерегает гибель, бороться с которой он не в силах. Это жалкое создание не способно управлять даже собой, однако жаждет повелевать вселенной. Бог совершенно непостижим для той крупицы разума, которой обладает человек. Более того, рассудку не дано охватить и реальный мир, ибо все в нем непостоянно и изменчиво. А по способности восприятия человек уступает даже животным: одни превосходят его зрением, другие слухом, третьи — обонянием. Быть может, человек вообще лишён нескольких чувств, но в невежестве своём об этом не подозревает. Кроме того, способности зависят от телесных изменений: для больного вкус вина не тот, что для здорового, а окоченевшие пальцы иначе воспринимают твёрдость дерева. Ощущения во многом определяются переменами и настроением — в гневе или в радости одно и то же чувство может проявляться по-разному. Наконец, оценки меняются с ходом времени: то, что вчера представлялось истинным, ныне считается ложным, и наоборот. Самому Монтеню не раз доводилось поддерживать мнение, противоположное своему, и он находил такие убедительные аргументы, что отказывался от прежнего суждения. В собственных своих писаниях он порой не может найти изначальный смысл, гадает о том, что хотел сказать, и вносит поправки, которые, возможно, портят и искажают замысел. Так разум либо топчется на месте, либо блуждает и мечется, не находя выхода.

Глава 17. О сомнении

Всякий всматривается в то, что пред ним; я же всматриваюсь в себя.

Люди создают себе преувеличенное понятие о своих достоинствах — в основе его лежит безоглядная любовь к себе. Разумеется, не следует и принижать себя, ибо приговор должен быть справедлив, Монтень замечает за собой склонность преуменьшать истинную ценность принадлежащего ему и, напротив, преувеличивать ценность всего чужого. Его прельщают государственное устройство и нравы дальних народов. Латынь при всех ее достоинствах внушает ему большее почтение, нежели она того заслуживает. Успешно справившись с каким-нибудь делом, он приписывает это скорее удаче, нежели собственному умению. Поэтому и среди высказываний древних о человеке он охотнее всего принимает самые непримиримые, считая, что назначение философии — обличать людское самомнение и тщеславие. Самого себя полагает он личностью посредственной, и единственное его отличие от других состоит в том, что он ясно видит все свои недостатки и не придумывает для них оправданий. Монтень завидует тем, кто способен радоваться делу рук своих, ибо собственные писания вызывают у него только досаду. Французский язык у него шероховат и небрежен, а латынь, которой он некогда владел в совершенстве, утратила прежний блеск. Любой рассказ становится под его пером сухим и тусклым — нет в нем умения веселить или подстёгивать воображение. Равным образом не удовлетворяет его и собственная внешность, а ведь красота являет собой великую силу, помогающую в общении между людьми. Аристотель пишет, что индийцы и эфиопы, выбирая царей, всегда обращали внимание на рост и красоту, — и они были совершенно правы, ибо высокий, могучий вождь внушает подданным благоговение, а врагов устрашает. Не удовлетворён Монтень и своими душевными качествами, укоряя себя прежде всего за леность и тяжеловесность. Даже те черты его характера, которые нельзя назвать плохими, в этот век совершенно бесполезны: уступчивость и покладистость назовут слабостью и малодушием, честность и совестливость сочтут нелепой щепетильностью и предрассудком. Впрочем, есть некоторые преимущества в испорченном времени, когда молено без особых усилий стать воплощением добродетели: кто не убил отца и не грабил церквей, тот уже человек порядочный и отменно честный. Рядом с древними Монтень кажется себе пигмеем, но в сравнении с людьми своего века он готов признать за собой качества необычные и редкостные, ибо никогда не поступился бы убеждениями своими ради успеха и питает лютую ненависть к новомодной добродетели притворства. В общении с власть имущими он предпочитает быть докучным и нескромным, нежели льстецом и притворщиком, поскольку не обладает гибким умом, чтобы вилять при поставленном прямо вопросе, а память у него слишком слаба, чтобы удержать искажённую истину, — словом, это можно назвать храбростью от слабости. Он умеет отстаивать определённые взгляды, но совершенно не способен их выбирать — ведь всегда находится множество доводов в пользу всякого мнения. И все же менять свои мнения он не любит, поскольку в противоположных суждениях отыскивает такие же слабые места. А ценит он себя за то, в чем другие никогда не признаются, так как никому не хочется прослыть глупым, суждения его о себе обыденны и стары как мир. Всякий ждёт похвалы за живость и быстроту ума, но Монтень предпочитает, чтобы его хвалили за строгость мнений и нравов.

Книга III

Глава 13. Об опыте

Нет ничего более прекрасного и достойного одобрения, чем должным образом хорошо выполнить своё человеческое назначение.

Нет более естественного стремления, чем жажда овладеть знаниями. И когда недостаёт способности мыслить, человек обращается к опыту. Но бесконечны разнообразие и изменчивость вещей. Например, во Франции законов больше, нежели во всем остальном мире, однако привело это лишь к тому, что бесконечно расширились возможности для произвола, — лучше бы вообще не иметь законов, чем такое их изобилие. И даже французский язык, столь удобный во всех других случаях жизни, становится темным и невразумительным в договорах или завещаниях. Вообще от множества толкований истина как бы раздробляется и рассеивается. Самые мудрые законы устанавливает природа, и ей следует довериться простейшим образом — в сущности, нет ничего лучше незнания и нежелания знать. Предпочтительнее хорошо понимать себя, чем Цицерона. В жизни Цезаря не найдётся столько поучительных примеров, сколько в нашей собственной. Аполлон, бог знания и света, начертал на фронтоне своего храма призыв «Познай самого себя» — и это самый всеобъемлющий совет, который он мог дать людям. Изучая себя, Монтень научился довольно хорошо понимать других людей, и друзья его часто изумлялись тому, что он понимает их жизненные обстоятельства куда лучше, чем они сами. Но мало найдётся людей, способных выслушать правду о себе, не обидевшись и не оскорбившись. Монтеня иногда спрашивали, к какой деятельности он ощущает себя пригодным, и он искренне отвечал, что не пригоден ни к чему. И даже радовался этому, поскольку не умел делать ничего, что могло бы превратить его в раба другого человека. Однако Монтень сумел бы высказать своему господину правду о нем самом и обрисовать его нрав, всячески опровергая льстецов. Ибо властителей бесконечно портит окружающая их сволочь, — даже Александр, великий государь и мыслитель, был совершенно беззащитен перед лестью. Равным образом и для здоровья телесного опыт Монтеня чрезвычайно полезен, поскольку предстаёт в чистом, не испорченном медицинскими ухищрениями виде. Тиберий совершенно справедливо утверждал, что после двадцати лет каждый должен понимать, что для него вредно и что полезно, и, вследствие этого, обходиться без врачей. Больному следует придерживаться обычного образа жизни и своей привычной пищи — резкие изменения всегда мучительны. Нужно считаться со своими желаниями и склонностями, иначе одну беду придётся лечить при помощи другой. Если пить только родниковую воду, если лишить себя движения, воздуха, света, то стоит ли жизнь такой цены? Люди склонны считать, что полезным бывает только неприятное, и все, что не тягостно, кажется им подозрительным. Но организм сам принимает нужное решение. В молодости Монтень любил острые приправы и соусы, когда же они стали вредить желудку, тотчас же их разлюбил. Опыт учит, что люди губят себя нетерпением, между тем у болезней есть строго определённая судьба, и им тоже даётся некий срок. Монтень вполне согласен с Крантором, что не следует ни безрассудно сопротивляться болезни, ни безвольно поддаваться ей, — пусть она следует естественному течению в зависимости от свойств своих и людских. А разум всегда придёт на помощь: так, Монтеню он внушает, что камни в почках — это всего лишь дань старости, ибо всем органам уже пришло время слабеть и портиться. В сущности, постигшая Монтеня кара очень мягка — это поистине отеческое наказание. Пришла она поздно и мучит в том возрасте, который сам по себе бесплоден. Есть в этой болезни и ещё одно преимущество — здесь ни о чем гадать не приходится, тогда как другие недуги донимают тревогами и волнением из-за неясности причин. Пусть крупный камень терзает и разрывает ткани почек, пусть вытекает понемногу с кровью и мочой жизнь, как ненужные и даже вредные нечистоты, — при этом можно испытывать нечто вроде приятного чувства. Не нужно бояться страданий, иначе придётся страдать от самой боязни. При мысли о смерти главное утешение состоит в том, что явление это естественное и справедливое, — кто смеет требовать для себя милости в этом отношении? Во всем следует брать пример с Сократа, который умел невозмутимо переносить голод, бедность, непослушание детей, злобный нрав жены, а под конец принял клевету, угнетение, темницу, оковы и яд.