Петербург. Михайло Иванович Мошкин, 50-летний чиновник, коллежский асессор, пригласил друзей на обед. Кроме самого Михайло Ивановича и проживающей у него 19-летней сироты Маши, присутствуют жених Маши, 23-летний коллежский секретарь Петр Ильич Вилицкий, («человек нерешительный, слабый, самолюбивый»), тётка Маши, (болтливая кумушка«), да провинциальный небогатый помещик Шпуньдик, (с кое-какими «претензиями на образованность»), с которым Мошкин был знаком лет 20 назад. Жених Маши за компанию привёл приятеля, Родиона Карловича Фонка, титулярного советника, 29 лет. Это существо «холодное», ограниченное, для которого главное деньги, карьера, светские условности.

Скромная квартира Мошкина, неумелая кухарка, и сам Мошкин, доверчивый, небогатый, душевный — все это производит на Фонка впечатление жалкое. А невеста! Отсутствие светского воспитания, застенчивость, доверчивая простота... И прежде всего — отсутствие денег, важных связей. Никакого приданого. Он потом, уже во втором действии, раскрывает свои взгляды Вилицкому: «Ваша невеста очень любезная, очень милая девица... Но вы знаете, самый лучший алмаз требует некоторой отделки».

Потом жених в своём «внутреннем монологе» также высказался: «Робка она, дика... в свете никогда не жила... Конечно. От кого ж ей и было заимствовать... это... ну, эти манеры, наконец... не от Михаила же Иваныча в самом деле... Притом она так добра, так меня любит... Да и я её люблю. (С жаром). Разве я говорю, что её не люблю?.. Только вот... Я с Фонком согласен: воспитание — важная вещь, очень важная вещь».

И насчёт карьеры Фонк наедине с Вилицким говорил откровенно. «Конечно, вы можете, женившись, продолжать службу — спора нет; да вот что, Петр Ильич: до всего можно дойти со временем; но кто же не предпочтёт кратчайшего пути? Трудолюбие, усердие, аккуратность — все это не остаётся без награды, точно; блестящие способности также весьма полезны в чиновнике: они обращают на него внимание начальства; но связи, Петр Ильич, связи, хорошие знакомства — чрезвычайно важная вещь в свете. Я вам уже сообщил моё правило насчёт избежания близких сношений с людьми низшего круга; из этого правила естественно вытекает другое, а именно: старайтесь как можно более знакомиться с людьми высшими. И это даже не слишком затруднительно. В обществе, Петр Ильич, всегда готовы принять чиновника деятельного, скромного, с образованием; а будучи однажды принят в хорошем обществе, он со временем может заключить выгодную партию»...

В первом действии, едва появившись в доме Мошкина, Фонк, улучив момент, спросил жениха: «Ваша невеста... ведь она... не имеет большого состояния?». «У ней ничего нет», — доверчиво признается жених. 

Постепенно душу влюблённого охватывают сомнения. Он сначала терзается, не может ни на что решиться. «Но послушайте, Родион Карлыч,.. Как вы хотите, чтоб я теперь от своего слова отступился?... я теперь должен идти до конца. Как вы хотите, чтоб я сбросил эту ответственность? Да вы первый будете меня презирать...».

И вот уже почти наступил разрыв. Жених подолгу не появляется. Мошкин, искренно привязанный к сироте Маше, дочери умершей соседки, нищей вдовы мелкого чиновника, поверяет Шпуньдику свои сомнения.

«Ну, положим, после того обеда, помнишь, что-нибудь ему не понравилось... Я к нему отправился, объяснился с ним; ну, привёл его сюда; Маша поплакала, простила его... хорошо. Ну, стало быть все ладно, не так ли?.. На другой день приезжает, и гостинчик ещё привёз; повертелся с минутку — глядь... уж и уехал. Говорит: дела. На следующий день не был вовсе... Потом опять приехал, посидел всего с час и почти все время молчал. Я, знаешь, о свадьбе, дескать, то есть, как и когда... пора мол; да, да — и только; да вот с тех пор опять и пропал. Дома его никогда застать нельзя, на записки не отвечает.

Наконец, приходит письмо от Вилицкого. «После долгой и продолжительной борьбы с самим собою» он пришёл к трудному решению: «Я не признаю себя способным составить счастье Марьи Васильевны и умоляю её принять от меня обещание обратно».

Мошкин хочет немедленно бежать к вероломному жениху.

«Как? Вы два года ездите к нам в дом, вас принимают как родного, делятся с вами последней копейкой,... свадьба уже назначена, а вы... о — о — о!.. Это не может так кончиться... Нет, нет...».

Особенно возмутила его приписка в конце письма: «Долги я все мои сполна заплачу». «Да я гроша от него не хочу!». Но объяснение Мошкина с женихом так и не состоялось: жених съехал с квартиры и «не велел сказывать, куда».

А потом ещё Маша заявляет, что «должна съехать» от Мошкина: «Все скажут: он отказался, ну, что ж такое? Она ведь воспитанница, приёмыш; даром хлеб ест... А работать ей видно не хочется?». Мошкин в ужасе: «Да куда же ты пойдёшь?». «Куда-нибудь. Сперва я к тётке перееду, а там посмотрю: может быть место где-нибудь найду». Но тётка, утверждает Мошкин, сама живёт в чужом чулане за перегородкой вместе с разным хламом. «Маша (несколько обиженная). Я не боюсь бедности».

А Мошкин так одинок! «Ты посуди: ведь я только для тебя и живу... Ведь твоё отсутствие меня убьёт... Маша, сжалься над бедным стариком... Что я тебе такое сделал?»

Мошкин хочет её защитить: «либо я все устрою по-прежнему, либо я его на дуэль вызову...»

Маша (задыхающимся голосом). Послушайте, Михайло Иваныч! Я вам говорю: если вы сейчас не откажетесь от своего намерения, я, ей-богу, в ваших же глазах... ну, я не знаю... я себя жизни лишу.

В конце концов, чтобы спасти сироту от скитаний, поисков куска хлеба, от унижения, Мошкин, человек самоотверженный, готов фиктивно жениться на Маше: узаконить её положение.

Но она так верит ему, так любит его, что решает выйти замуж за него не фиктивно, а по-настоящему. Все счастливы.

Итак, расчётливая жадность петербургских чиновников, и на её фоне — островки доброты, искренности. Все в данном случае кончается благополучно, как обычно в пьесах Тургенева; но возможность трагедии все время где-то рядом: таково социальное устройство жизни.