Поэма носит автобиографический характер.

1

Маяковский начинает свою поэму заявлением, что былинные времена прошли. Пора отказаться от былин, эпосов и эпопей и перейти к краткому телеграммному стилю.

"Телеграммой / лети, / строфа!
Воспалённой губой / припади / и попей
из реки / по имени — «Факт»."

Само время «гудит телеграфной струной» и рассказывает правду о том, что случилось со страной и с самим поэтом.

Маяковский хочет, чтобы эта книга выдернула читателя из его «квартирного мирка», наполнила «строящей и бунтующей силой» и заставила вспомнить день, который поэт считал самым значимым в истории своей страны.

2

Поэт описывает народный бунт. Крестьяне, переодетые в солдатские шинели и насильно согнанные на войну, голодают и больше не хотят слышать обманных обещаний временного правительства. Им обещали свободу, права и землю, но всё оказалось ложью, и народ кричит: «Бей!».

Партии в Думе отдают свои силы и голоса большевикам, а по деревням идёт молва, «что есть за мужиков какие-то „большаки“».

3

В царском дворце, построенном Растрелли, поселился «вертлявый пострел» и «присяжный поверенный» Керенский. Роскошь, слава и власть вскружили ему голову «не хуже сорокоградусной».

«Адъютатнтики» распускают слухи о том, как народ любит Керенского. Когда «премьер проплывает над Невским», «дамы и дети-пузанчики» кидают ему «цветы и розанчики». Если же от безделья Керенский заскучает, то быстро сам себя назначит каким-нибудь министром.

На сообщения о беспорядках у него один ответ: арестуйте, выловите, пошлите казаков или карательный отряд. Зато Керенский мечтает сговориться с Корниловым и отправить императора Николая II не «на воду и чёрную корку», а к английскому кузену королю Георгу.

Керенский «пришит к истории, ‹…› его рисуют — и Бродский и Репин».

4

Маяковский описывает диалог между деятельницей партии кадетов Кусковой и лидером этой партии, министром иностранных дел Милюковым. Разговор пародирует беседу пушкинской Татьяны с няней.

Кускова, которую Маяковский называет то мадам, то старушкой, жалуется на духоту. Милюков вспоминает старинные были и небылицы, и, чтобы утешить плачущую воспитанницу, обещает дать ей «свобод и конституций». Наконец, Кускова признаётся «няне» Милюкову, что пылает страстью к «душке Саше» — Керенскому.

«Усатая няня» Милюков счастлив — «при Николае и при Саше мы сохраним доходы наши».

5

В ресторане пируют «аксельбантами увешанные до пупов» монархист штабс-капитан Попов и некий адъютант-либерал. Попов убеждён, что «Россию жиды продают жидам», и ничего хорошего эту страну не ждёт. Он жалуется на денщика, который в ответ на приказ «наваксить щиблетину, чтоб видеть рыло в ней», послал штабс-капитана к его матушке.

Адъютант возражает: он не монархист, и даже социалист, но «для социализма нужен базис. ‹…› Культура нужна. А мы — Азия-с». Социализм надо внедрять не сразу, а «постепенно, понемногу, по вершочку, по шажку, сегодня, завтра, через двадцать лет». Адъютант недолюбливает тех, у кого «от Вильгельма кресты и ленты», и кто ездит в пломбированных вагонах, но и «Ленина, который смуту сеет», к власти допускать нельзя.

Приятели надеются на помощь казачества и проклинают большевиков, пока не напиваются.

Тем временем в подвалах большевики раздают оружие, патроны и планируют штурм Зимнего.

6

Большевики готовятся к восстанию, «окружая Зимний в кольца». В смольном Ильич и его сторонники думают «о битвах и войске», и «перед картой ‹…› втыкают в место атак флажки».

"Отряды рабочих, / матросов, / голи —
дошли, / штыком домерцав,
как будто / руки / сошлись на горле,
холёном / горле / дворца."

Маяковский представляет взятие Зимнего, как битву двух огромных теней. Тень дворца сжала руками-решётками торс тени толпы. Защитники Зимнего редеют, батальоны сдаются один за другим, «а Керенский спрятался, попробуй вымань его».

А во дворце, в «мягких мебелях», сидят министры. Их уже никто не слушает, и они «готовы упасть переспевшей грушею, как только их потрясут».

И вот дрожат стёкла дворцовых окон — это ударили «форты Петропавловки», а вслед за ними «бабахнула шестидюймовка Авроры». Восстание начинается. Солдаты берут приступом каждую лестницу и комнату Зимнего, «перешагивая через юнкеров».

Тринадцать министров понимают, что сопротивляться глупо, и сдаются.

Председатель реввоенкомитета Антонов объявляет временное правительство низложенным. В Смольном толпа поёт: «Это есть наш последний...», и умолкает пулемёт, а первый трамвай выезжает уже при социализме.

7

Поэт описывает утонувший в сумраке Петербург. На улицах пусто, лишь кое-где у горящих костров греются солдаты. Возле одного из таких костров Маяковский встречает Александра Блока.

Блок жалуется, что крестьяне подхватили песню восстания, спетую в Петербурге, и сожгли в его усадьбе библиотеку. Сёла восстали против лютых помещиков. Партия прибирала к рукам «этот вихрь ‹…› и пожара дым» и строила в ряды.

8

Зима, мороз, но коммунистам жарко — они работают на трудовом субботнике. Они имеют право закончить работу раньше и уйти, но не сделают этого потому, что грузят свои дрова в свои вагоны, чтобы согреть своих товарищей.

Здесь свершается «социализм: свободный труд свободно собравшихся людей».

9

Богачи не могут понять, «что это за „социалистическое отечество“», чем восторгаются живущие в нём люди, за что готовы сражаться. Ведь «можно умирать за землю свою, но как умирать за общую»? Для капиталистов «жена, да квартира, да счёт текущий — вот это отечество, райские кущи», ради которых можно и на смерть пойти.

Поэт отвечает капиталистам:

"Слушайте, / национальный трутень,—
день наш / тем и хорош, что труден."

10

Капиталисты, «ощерившие сытую пасть», понимают, «что если в Россиях увязнет коготок, всей буржуазной птичке пропасть». Поэтому «разная сволочь и стерва шьёт шинели цвета серого» — европейская буржуазия хочет задушить молодое советское государство и шлёт войска на помощь «белым».

Военные суда из Марселя и Дувра плывут к Новороссийску и Архангельску, на них — сытые солдаты. В ход идут подводные лодка, авианосцы и ядовитые газы.

Все моря — и белое, и Чёрное, и Каспийское, и Балтийское — оккупировала «морей владычица, бульдожья Британия». Буржуи гребут жар чужими руками — чёрную работу за них делают «бароны и князья недорасстрелянные».

На Питер идёт войско Юденича с танками и обозами, полными еды. В Сибири хозяйничает адмирал Колчак с чехами, а в Крыму — Врангель. На обедах полковники хвастаются, «прихлёбывая виски», как убивали десятками «чудовищ большевицких».

Страна тонет в крови, горят сёла. Голодающим большевикам некуда деваться, они в Москве, как на острове «с Лениным в башке и с наганом в руке».

11

Проходит время. Маяковский селится в доме ВСНХ, где живут «всякие и люди, и классы». Обитатели дома голодают, отапливают комнаты «томами Шекспирьими», а «картошка — пир им». В этом доме отражена вся жизнь, и поэт варится в ней, как в каменном котле.

"В пальбу / присев / на корточки,
в покой / глазами к форточке,
чтоб было / видней,
я / в комнатёнке-лодочке
проплыл / три тыщи дней."

12

Маяковский описывает голодную московскую жизнь. Возле Главтопа дежурят спекулянты — «обнимут, зацелуют, убьют за руп». В очередях за хлебными карточками стоят лесорубы, им положен только фунт хлеба высшей категории. Но они понимают: сейчас главное — отбиться от «белых».

"Есть захотелось, / пояс — / потуже,
в руки винтовку / и / на фронт."

Самый хороший паёк у «незаменимых» — им «правление выдало урюк и повидло». Богатые питаются в коммерческих ресторанах. Учёным по особому мандату Луначарского полагается масло, сахар, мясо, дрова и «шуба широкого потребления», но от комиссара они получают только «головной убор» и «ногу лошажью».

13

Маяковский живёт на двенадцати квадратных аршинах с друзьями — Лилей и Осей Брик — и собакой Щеником. Взяв салазки и надев оборванную шапчонку, поэт отправляется раздобыть дров и вскоре везёт домой насквозь промёрзшее полено из разломанного забора. Принёс, настрогал перочинным ножиком, растопил печку. Обитатели комнаты уснули и чуть не угорели.

Поэт вспоминает морозную зиму, розовое закатное небо и облака, похожие на корабли.

Только в морозную ночь, «зубами вместе поляскав», поймёшь, что «нельзя на людей жалеть ни одеяло, ни ласку» и невозможно разлюбить землю, «с которою вместе мёрз».

14

Многие умерли в эту зиму. Поэт не хочет касаться «боли волжской» — голодающего Поволжья. На творчество Маяковского вдохновляют только глаза любимой — «круглые да карие, горячие до гари».

Поэту сообщают, что любимая опухла от голода. Врач говорит, что нужны витамины — свежие овощи. Вместо цветов, Маяковский несёт возлюбленной две морковины.

"Я / много дарил / конфект да букетов,
но больше / всех / дорогих даров
я помню / морковь драгоценную эту
и пол-/полена / берёзовых дров."

«Зеленью да лаской» поэт выходил любимую.

О себе поэт не думает: «Мне легше, чем всем — я Маяковский. Сижу и ем кусок конский». Он жалеет сестру, которой приходится менять вещи на еду. Тем не менее, поэт кричит в лицо Америки «круглей ресторанных блюд», что любит свою нищую землю, «с которой вдвоём голодал».

15

Маяковский продолжает рассказывать о голоде, о том, что «нету топлив брюхам заводовым». Поэт описывает, как рабочие в залатанных валенках откапывают занесённый снегом локомотив.

По Москве ползут «обывательские слухи-свиньи» о том, что «Деникин подходит к самой, к тульской, к пороховой сердцевине». «Шептоголосые кухарочьи хоры» поют, что будет много еды. Обыватели ждут Деникина-освободителя. Но город проснулся, партия призвала к оружию, и уже скачут на юг «красные» эскадроны.

В Ленина стреляет Каплан — это «заёрзали длинноносые щуки», враги советской власти. Но «лежит на хищнике Лубянская лапа Че-ка» и ветер уже треплет списки расстрелянных.

Обыватели-мошки прячутся и замолкают, а наутро счастливая весть: Ленин жив. Коммунисты «держали взятое, да так, что кровь выступала из-под ногтей».

Поэт видел щедрые южные края, но только за «землю, которую завоевал и полуживую вынянчил», можно пойти «на жизнь, на труд, на праздник и на смерть».

16

Маяковский описывает бегство интервентов из Крыма, о котором ему рассказал «тихий еврей».

Бегут все, недовольные советской властью, — и «чистая публика, и солдатня». Везде суматоха и толкотня. Полуодетые люди, забыв приличия, кулаками пробивают себе дорогу на теплоходы, невзирая на пол и чины.

«Хлопнув дверью, сухой, как рапорт» из штаба выходит Врангель в чёрной черкеске. Перед тем как сесть в ждущую его лодку, главнокомандующий падает на колени, трижды целует родную землю и крестит город.

Так покидают Родину «вчерашние русские», «оторванные от станка и пахот», чтобы «доить коров в Аргентине» и «мереть по ямам африканским». Уплывают на турецких судах, которых сопровождают «два миноносца-американца». А им вслед несётся: «Спёрли казну и удрали, сволочи».

Советскому правительству отправлена телеграмма: «Врангель опрокинут в море», точка в войне. Коммунисты бросают оружие и расходятся к недопаханным полям и остывшим доменным печам.

17

Поэт не хочет хвалить всё, что сделано. Он «пол-отечества мог бы снести, а пол — отстроить, умыв». Маяковский вместе со всеми «вышел строить и месть». Он счастлив видеть, что много достигнуто, но считает, что большая часть пути ещё впереди.

"Я / планов наших / люблю громадьё,
размаха / шаги саженьи.
Я радуюсь / маршу, / которым идём
в работу / и в сраженья."

Поэт наблюдает, как из-под сора «коммуны дома прорастают ‹…› и поворачиваются к тракторам крестьян заскорузлые сердца». А планы, которые раньше «задерживал нищенства тормоз», встают, «железом и камнем формясь». И поэт прославляет свою республику, «рождённую в трудах и бою».

18

Маяковский описывает Красную площадь, куда часто приходит один, поздно вечером или ночью. Там, у Кремлёвской стены, покоятся те, кто отдал свою жизнь и кровь за СССР. Рядом, «как нагромождённые книги», мавзолей Ленина.

Поэт идёт вдоль могил и вспоминает каждого героя Революции и Гражданской войны. Они умерли «от трудов, от каторг и от пуль, и никто почти — от долгих лет».

Поэту чудится, «что на красном погосте товарищей мучит тревоги отрава» — не предали ли потомки их дело, и скор ли освободят народ «в чёрных Европах и Азиях». Маяковский успокаивает их, говорит, что «страна-подросток» становится всё краше и сильнее, а «в мире насилия и денег» народ будят их тени, и «готова к бою партийная сила».

19

В последней главе Маяковский описывает, какой стала Советская страна. Он рад обильным витринам магазинов со сниженными ценами, обновлённым и украшенным городам, развивающейся кооперации и своей фамилии в поэтической рубрике «книжных груд».

"Я / земной шар
чуть не весь / обошёл,—
и жизнь / хороша,
и жить / хорошо."

Депутаты защищают права советского человека, а милиционеры, уличные регулировщики, красная армия — его жизнь и покой. Страна строится, работают фабрики — ткут ситчик комсомолкам, а колхозники «доят, пашут, ловят рыбицу».

Обрисовав каждое достижение советского народа, Маяковский удовлетворённо восклицает: «Хорошо!».