I

Наталья, молочная сестра отца рассказчика, восемь лет прожила в их поместье Лунево как родная, хотя и родилась крепостной. Рассказчика всегда поражала привязанность Натальи к её родине — степному поместью Суходол, родовому гнезду столбовых дворян Хрущёвых, где была она простой дворовой. Вырастив рассказчика и его сестру, Наталья вернулась в Суходол.

Брат и сестра выросли на рассказах о Суходоле, о царивших там странных и диких обычаях. Вскоре поместье стало для них легендарным и таинственным местом.

"А предание да песня — отрава для славянской души!"

Наталья рано осиротела. Её отца за провинность отдали в солдаты, а мать, бывшая птичницей, умерла от страха перед господами, когда всех индюшат убило градом. Рассказчик, которому Наталья была родной, был поражён тем, что «добрые господа» — его дед и бабка — погубили её родителей.

Потом рассказчик многое узнал о тёмном и сумрачном суходольском доме, о его «горячих» хозяевах — сумасшедшем деле Петре Кирилловиче и безумной тётке Тоне — и об остальных Хрущёвых, садившихся обедать с плётками-арапниками в руках на случай ссоры.

Все суходольцы были «горячими приверженцами» поместья. Тётя Тоня наотрез отказалась покидать старый, ещё её дедом построенный дом, хотя и жила там в страшной нищете. Даже отец рассказчика Аркадий Петрович, человек беззаботный, грустил о Суходоле до самой своей смерти.

"Жизнь семьи, рода, клана глубока, узловата, таинственна, зачастую страшна. Но тёмной глубиной своей да вот ещё преданиями, прошлым и сильна-то она."

И младших членов семейства тянуло в Суходол. Но во времена детства рассказчика между Суходолом и Луневом произошла крупная ссора, из-за которой отношение между поместьями почти прекратились.

II

Младшие Хрущёвы попали в Суходол только «в позднем отрочестве». Их встретила похожая на Бабу-Ягу старуха в лохмотьях, с чёрными безумными глазами и острым носом, оказавшаяся тётей Тоней. Затем рассказчик познакомился со вдовой своего дяди Петра Петровича, маленькой, седенькой и институтски-восторженной Клавдией Марковной.

Дом, на крыльце которого молодых Хрущёвых встречала Наталья, был построен из остатков старого, дедовского, сгоревшего давным-давно.

"Всё было черно от времени, просто, грубо в этих пустых, низких горницах, сохранивших то же расположение, что и при дедушке."

Дом был обставлен остатками старинной мебели. Сохранился и большой образ святого Меркурия Смоленского, на обороте которого помещалась родословная семьи Хрущёвых. Вокруг дома шумел старый и запущенный сад.

III

Брат и сестра сразу почувствовали очарование, которым дышала разорённая суходольская усадьба. В пахнувшей жасмином гостиной ещё стояло фортепьяно тёти Тони, на котором она когда-то играла офицеру Войтковичу, товарищу Петра Петровича. Перед отъездом он в сердцах хлопнул ладонью по крышке фортепьяно и раздавил бабочку. От насекомого осталась «только серебристая пыль», но когда дворовая девка по глупости стёрла её, с тётей Тоней «сделалась истерика».

Молодые Хрущёвы бродили по дому и саду и узнавали места, о которых рассказывала им в детстве Наталья. Нагулявшись, поздно ночью они возвращались в дом и частенько заставали Наталью «на молитве перед образом Меркурия».

"Стояла она перед ним, шептала что-то, крестилась, низко кланялась ему, невидному в темноте, — и всё это так просто, точно беседовала она с кем-то близким, тоже простым, добрым, милостивым."

Помолившись, Наталья «неторопливым шёпотом» начинала рассказывать...

IV

По преданию, прадед рассказчика переселился в Суходол из-под Курска. Поместье тогда было окружено глухими лесами. Из поколения в поколение леса вырубались, и местность вокруг Суходола постепенно стала степью.

Прадед Пётр Кириллыч сошёл с ума и умер в 45 лет. Отец рассказчика говорил, что прадед помешался, когда на него, спящего под яблоней, ветер «обрушил целый ливень яблок». Дворня же была уверена, что Пётр Кириллыч тронулся «от любовной тоски» после смерти красавицы-жены.

"И доживал Пётр Кириллыч, — сутулый брюнет, с чёрными, внимательно-ласковыми глазами, немного похожий на тётю Тоню, — в тихом помешательстве."

Целый день неслышно ходил он по дому и прятал в щели деревянных стен золотые монеты — для приданого Тонечке.

Пётр Кириллыч боялся грозы и порой принимался переставлять мебель в гостиной — ждал гостей, которые очень редко приезжали в Суходол. В усадьбе было веселее, когда там жили французы, учителя Тони и Аркадия. Когда детей увезли учиться в губернский город, французы остались ради Петра Кириллыча и прожили в суходоле восемь лет.

Уехали французы, когда дети вернулись домой на третьи каникулы и остались в Суходоле навсегда — Пётр Кириллыч решил, что образование получит только сын Пётр. Дети «остались и без ученья, и без призора». Отец рассказчика в ту пору крепко подружился с дворовым Гевраськой, который считался внебрачным сыном Петра Кириллыча. Гевраська был «коростовый... на каторжные затеи мастер», часто унижал Аркадия и впутывал его в неприятности, но тот всё равно любил своего побратима.

Дом, приглядывать за которым пыталась дряхлая кормилица дедушки, постепенно потерял жилой вид и оказался во власти беззаботной дворни. Дети целыми днями где-то пропадали и домой приходили только переночевать.

V

Вскоре в Суходол вернулся неожиданно вышедший в отставку Пётр Петрович, привёз с собой друга Войткевича и повернул жизнь поместья на праздничный и барский лад. Он хотел показать себя щедрым и богатым, но делал это неумело, по-мальчишески.

Внешне Пётр Петрович тоже походил на красивого, румяного мальчика с нежной смуглой кожей и маленькими руками и ступнями. По натуре он был резким и жестоким, способным надолго затаить злобу. Но даже он не посмел тронуть дерзкого лакея Гевраську, хотя тот постоянно обижал дедушку.

Тоня полюбила Войткевича. Наталья же сразу влюбилась в красавца Петра Петровича.

"Счастье её было необыкновенно кратко — и кто бы мог думать, что разрешится оно путешествием в Сошки, самым замечательным событием всей её жизни?"

Однажды Наталья увидела среди вещей Петра Петровича серебряное зеркальце и была очарована и красотой вещицы, и тем, что принадлежала она молодому хозяину. Девушка украла зеркальце, спрятала его в заброшенной бане и несколько дней прожила, «ошеломлённая своим преступлением». Несколько раз в день Наталья забегала в баню полюбоваться на своё сокровище. Она смотрелась в зеркальце с безумной надеждой понравится Петру Петровичу.

Всё кончилось стыдом и позором. Барин сам открыл Наташкино преступление, превратив его в обычную кражу, приказал остричь ей волосы овечьими ножницами и сослать в Сошки — дальний степной хутор. Этим хутором управляла старуха-хохлушка, которую Наталья заранее боялась.

По дороге Наталья сначала хотела удавиться, потом сбежать, но ни того, ни другого не сделала, так и увезла свой любовь в глушь, поборола первые муки её и сохранила до самой смерти в своей суходольской душе.

VI

В том же году на Покров созвал Пётр Петрович в усадьбу всех знатных людей в округе. Постепенно из офицера он превращался в молодого помещика и брал управление Суходолом в свои руки. Аркадий Петрович во всём уступал брату и большую часть времени проводил вне дома.

Больше всех радовался гостям дедушка. Он вообразил себя радушным хозяином, страшно суетился, был «бестактен, болтлив и жалок» и ужасно мешал сыну. Всем гостям дедушка докладывал, что Тонечка нездорова и уехала в Лунево.

Всей округе уже давно было известно, что Войткович имел по отношению к Тоне серьёзные намерения. Но при каждой его попытке выразить свои чувства девушка «бешено вспыхивала», и Войткович внезапно уехал, так и не сделав предложения. После его отъезда Тоня «заболела тоской», не спала по ночам и впадала в дикие истерики. Пётр Петрович боялся, что соседи объяснят недомогание сестры беременностью, и отослал её в Лунево.

Беспокоил Хрущёва и Гевраська, который сильно вырос и стал самым умным из дворни. Слуги боялись этого здорового, похожего на древнего арийца парня и прозвали его «борзым».

"Боялись его и господа. У господ было в характере же, что у холопов: или властвовать, или бояться."

Чувствуя свою силу, Гевраська вёл себя развязно и грубо, особенно жесток он был с дедушкой.

Перед гостями Пётр Петрович хвалил Гевраську, чем переполнил чашу дедушкиного терпения. Старик начал жаловаться гостям на слугу, который на каждом шагу его унижает, но потом великодушно простил его. Из страха перед Гевраськой старик уговорил гостей остаться на ночь.

Всю ночь дедушка не спал, а рано утром отправился в гостиную и начал «передвигать, расставлять тяжёлую, рычащую по полу мебель». На шум явился заспанный, «злой, как чёрт» Гевраська и прикрикнул на старика. Переборов свой страх, тот попытался воспротивиться наглому лакею, и тогда Гевраська, которому дедушка «надоел хуже осени», «наотмашь ударил его в грудь». Старик упал, ударился виском об острый угол ломберного столика и умер.

Гевраська сорвал с ещё тёплого тела обручальное кольцо, золотой образок и ладанку и «как в воду канул». Видела его после этого только Наталья.

VII

Пока Наталья жила в Сошках, Пётр Петрович женился, а потом вместе с братом Аркадием уехал добровольцем на Крымскую войну. Гевраська явился в Сошки и заявил, что «пришёл от господ по большому делу». Беглого лакея накормили, а потом он рассказал Наталье, что убил дедушку, пригрозил убить и её, если кому расскажет, и к вечеру ушёл.

О Наталье забыли, и в Суходол она вернулась только через два года. Заправлявшая Суходолом беременная Клавдия Марковна приставила Наталью к полубезумной Тоне. Барышню часто охватывали внезапные приступы ярости, но Наталья быстро научилась увёртываться от летящих в неё предметов.

Вскоре Наталья узнала, что это барышня вспомнила о ней, ждала её «как света белого», надеясь, что после её приезда ей полегчает, но этого не случилось. Не помог барышне и лекарь, лечивший её пилюлями да каплями.

Наталья же сторонилась бывших подруг и скучала по управлявшей Сошками семье хохлов, по их беленой хате, украшенной пёстрыми рушниками. Шарый и Марина были «ровны в обращении, совсем не любопытны и не многоречивы».

"И в одиночестве медленно испила Наташка первую, горько-сладкую отраву неразделённой любви."

Именно в Сошках увидела Наталья два сна, которые предсказали ей судьбу. В первом сне головастый и рыжий мужик-карлик в красной рубахе крикнул ей, что будет пожар и строго запретил выходить замуж. А во втором сне к Наталье непристойно приставал громадный серый козёл с горящими глазами, назвавшийся её женихом. Обдумав сны, Наталья решила, «что девичьи годы её кончены... судьба её уже определилась», и, вернувшись в Суходол, взяла на себя роль смиренной богомолки.

VIII

Возвращаясь в Суходол, Наталья заново узнавала родные места, повзрослевших сверстников, и не верилось ей, что дедушки Петра Кириллыча больше нет, а барышня Тонечка превратилась в чёрную, худую, востроносую женщину, то равнодушную, то бешеную.

"Казалось, всё старое, что окружало её, помолодело, как всегда бывает это в домах после покойника."

Наталья затаивала в себе все чувства и мучилась предчувствием неминуемых бед.

Вскоре барыня Клавдия Марковна родила мальчика — нового Хрущёва, и птичница по суходольскому обычаю стала нянькой. Наталья тоже считала себя нянькой Тони.

Весной к барышне привезли знаменитого колдуна — богатого и благообразного мужика. Три раза колдовал он над ней на вечерней зорьке, но облегчил душевную болезнь Тони лишь ненадолго. Из-за тоски и боязни пожаров барышня не могла думать даже о Петре Петровиче, раненном на Крымской войне.

Наступила знойное лето с постоянными грозами и смутными слухами о новой войне, бунтах и воле, которую дадут всем мужикам. Суходол наполнился юродивыми и богомольцами, которых Тоня принимала и кормила вопреки приказам Клавдии Марковны. Явился однажды в поместье и некий Юшка, называвший себя «повинённым монахом».

IX

Юшка был из мужиков, но ни дня в своей жизни не работал, жил «как бог пошлёт», расплачиваясь за хлеб рассказами о своей «провинности». Из-за рахитичного сложения плечи Юшки всегда были приподняты, и он походил на горбуна. Этим он и воспользовался — поступил монахом в Киевскую лавру, откуда его вскорости и выгнали.

Прикидываться странником по святым местам оказалось невыгодно, и Юшка, не снимая подрясника, начал открыто издеваться над лаврой, рассказывать, из-за чего его оттуда выгнали «при посредстве непристойнейших жестов и телодвижений».

"Русь приняла его, бесстыжего грешника, с не меньшим радушием, чем спасающих души: кормила, поила, пускала ночевать, с восторгом слушала его."

Юшка никогда не пьянел, поэтому курил и пил, сколько хотел, и был невероятно похотлив. Появившись в Суходоле, он сразу положил глаз на Наталью. Барышню он поразил своей прямотой и вскоре стал в доме своим человеком, Наталье же Юшка был «гадок... и страшен», но «сознание, что совершается нечто неминучее» лишало её сил и мешало сопротивляться Юшкиной похоти.

Наталья спала одна в коридоре перед спальней Тони. Однажды ночью Юшка пришёл к ней, как «тот самый козёл, что входит по ночам к женщинам и девушкам». Все в поместье знали, что этот же «змий и чёрт» приходит и к барышне, от чего она так страшно стонет по ночам. Наталья считала, что и ей суждено погибнуть вместе с барышней.

Юшка ходил к Наталье много ночей подряд, и она отдавалась ему, «теряя сознание от ужаса и отвращения». Наконец, Юшке стало скучно, и он внезапно исчез из Суходола, а через месяц Наталья поняла, что беременна.

В сентябре вернулись с войны молодые господа, а на следующий вечер сбылся и второй сон Натальи — от шаровой молнии загорелся суходольский дом. Тогда же Наталья мельком увидела в саду человека, одетого в красный жупан, и испугалась так сильно, что потеряла ребёнка.

После этого Наталья постарела, поблёкла, жизнь её навсегда «вошла в будничную колею». Барышню свозили «к мощам угодника», и она тоже успокоилась, стала жить как все. Безумие её проявлялось лишь «в крайней неряшливости, в бешеной раздражительности и тоске при дурной погоде». Была у мощей и Наталья, вернулась оттуда «смиренной черничкой» и без трепета «подошла к руке Петра Петровича».

Слухи о воле изменили жизнь в Суходоле.

"Легко сказать — начинать жить по-новому! По-новому жить предстояло и господам, а они и по-старому-то не умели."

В семье Хрущёвых начались «нелады», дошло дело и до плетей-татарок. Чтобы поправить хозяйство, истощённое Крымской войной, братья заложили имение и купили у какого-то цыгана табун захудалых лошадей, надеясь откормить их за зиму и продать, но все лошади передохли. От этого отношения между братьями вконец испортились.

Вскоре погиб Петр Петрович. Зимой он возвращался в Суходол из соседнего хутора, от любовницы, лежал на санях хмельной, и бежавшая сзади пристяжная лошадь размозжила ему копытом голову. Наталье выпало встретить и оплакать всё ещё любимого хозяина.

X

Всякий раз, как молодые Хрущёвы приезжали отдохнуть в Суходол, Наталья рассказывала им «повесть своей погибшей жизни». Уже давно исчезли или погибли в огне оставшиеся от предков вещи и письма. Дом ветшал, «и всё легендарнее становилось его прошлое».

Сын Петра Петровича, продал всю пахотную землю, покинул Суходол и «поступил кондуктором на железную дорогу». В поместье тяжело и бедно доживали свои годы Клавдия Марковна, Тоня и Наталья.

Молодые Хрущёвы забыли историю своего древнего рода, и уже не могли найти даже могилы ближайших предков — дедушки, бабушки, Петра Петровича.

"Только на погостах чувствуешь, что было так; чувствуешь даже жуткую близость к ним. Но и для этого надо сделать усилие, посидеть, подумать над родной могилой, — если только найдёшь её."

Бесконечно далёкими казались брату и сестре времена из рассказов Натальи. Знали они только, что и старый погост, и окрестности Суходола тогда были такими же, как сейчас.