---

Фернандо Пессоа - Косой дождь [1914]
Язык оригинала: Португальский
Известность произведения: Низкая
Метки: Серебряный век

I
     Вплывает в окрестность мираж небывалого порта,
     И в купах соцветий сквозит белизна парусов,
     За которыми стелются тенью
     Вековые деревья пронизанной солнцем округи...

     Та гавань, которая снится мне, вечно в тумане,
     Как вечно на солнце окрестные рощи.
     Но где-то во мне это солнце становится портом,
     Прощально туманя залитые солнцем деревья...

     И, дважды свободный, я трогаюсь в путь.
     Портовая пристань - обочина тихой дороги -
     Встает, как стена,
     И в отвесную горизонтальность
     Уходят суда сквозь деревья,
     С каждой ветки роняя швартовы...

     Кто я сам в этом сне, я не знаю...
     Внезапно на рейде становится море прозрачным,
     И в нем, как огромный эстамп,
     Видна вся округа, деревья, дорога на солнце,
     И старинное судно - древнее, чем весь этот порт,-
     Затеняет окрестную явь,
     Подплывает ко мне и мгновенье спустя,
     Всколыхнув мою душу, плывет на другой ее берег...


II
     В дожде загораются свечи,
     И что ни свеча, то новые всплески в окне...

     Сегодняшний дождь - это светом залитая церковь,
     Где отсветы окон становятся отзвуком ливня...

     Алтарь ее - горы, которые еле видны
     Сквозь дождь, золотое шитье на алтарном покрове...

     Идет литургия, и в окна латынью и ветром,
     Стекло сотрясая, вторгается пасмурный хор...

     Секвенция - шум лимузина, который рассек
     Ряды прихожан, в день печали склонивших колени...
     Вдруг ветер сотряс литургию
     На высшей из нот - и все потонуло в дожде,
     Лишь пасторский голос воды отозвался вдали
     Гудению автомобиля...

     И церковь задула огни
     На исходе дождя...

III
     В бумажном листе спит великий египетский Сфинкс...
     Я пишу - и его очертанья сквозят под рукой,
     А поодаль растут пирамиды.

     Я пишу - и, нечаянно глянув на кончик пера,
     Вижу профиль Хеопса...
     Роняю перо.
     Все темнеет. Я падаю в бездну веков...
     В глубине пирамиды я горблюсь под этой же лампой,
     И вся косность Египта хоронит меня и стихи...

     Слышу в скрипе пера
     Смех Великого Сфинкса,
     И огромная, необозримая лапа
     Сметает с бумаги слова -
     И в бумажной пустынности труп фараона
     Не спускает с меня неподвижно расширенных глаз.
     Наши взгляды встречаются,
     И в глубине перспективы
     На пути от меня к моим мыслям
     Плещет Нил и на солнце играют
     Весла, золото и вымпела.

     Это древнее золото - я, саркофаг фараона...

IV
     Тихий угол мой оглох от бубнов!
     Это андалузский перекресток.
     Жар весны и чувственного танца.
     Все на свете разом замирает,
     Цепенеет, ширится, пустеет...
     Белая рука приоткрывает
     В гуще строк заветное окошко,
     Падает фиалковый букетик
     И весенней ночью предстает
     Моему невидящему взгляду.

V
     Где-то солнечный вихрь карусельных лошадок.
     Пляшут камни, деревья, холмы, замирая во мне...
     Ночь в потешных огнях, полдень в лунных тенях.
     И на свет балаганов ворчат хуторские ограды...
     Стайка девушек, радуясь солнцу
     И придерживая кувшины,
     Встречается с буйной ватагой идущих на праздник.
     С мельтешеньем людей, балаганных огней и потемок.
     И обе процессии, та и другая,
     Став одной, остаются двумя...
     А праздник, и отсветы праздника,
     и на праздник идущие люди,
     И полночь, донесшая праздник до самого неба,
     Плывут над вершинами залитых солнцем деревьев,
     Плывут под обрывами выжженных солнцем утесов
     Скользят по кувшинам, венчающим девичью стайку
     И все это вешнее утро - луна над гуляньем,
     И весь этот праздник в огнях - озаренная даль.
     И вдруг будто кто-то тряхнул надо мной решето,
     И пыль этой сдвоенной яви легла в мои руки,
     В ладони мои, где сквозят очертания порта
     И уходят во мглу корабли, не надеясь вернуться
     То белый, то черный песок золотится в ладонях,
     Невесомых, как поступь той девушки, что
     возвращается с тандев.
     Одна, беспечальней, чем эта весенняя даль...

VI
     Дирижерская палочка взмыла,
     И зал наполняет томительно-грустная музыка...

     Она так похожа на детство
     И день, когда в нашем саду
     Я играл у беленой стены и кидал в нее мяч,
     На котором с одной стороны был зеленый пес,
     А с другой - голубая лошадка под желтым жокеем...
     Музыка длится, и вдруг между мной и оркестром
     Вырастает из детства стена, и вращается мяч,
     И носится взад и вперед то зеленый мой пес,
     То моя голубая лошадка под желтым жокеем...

     Весь театр - это сад, мое детство
     Обступает меня, отзывается музыкой мяч
     Все смутней и смутней, и все слитней
     под музыку скачут
     Мой желтый жокей вперегонку с зеленой собакой...
     (Так быстро вращается мяч между мной и оркестром...)

     Я бросаю его в мое детство,
     Он летит по театру, который готов, как ребенок,
     У меня под ногами играть с моим желтым жокеем,
     И зеленой собакой, и вскочившей на белую стену
     Голубою лошадкой... И музыка звонко бросает
     Мячи в мое детство... И так уморительно скачет
     Дирижерская палочка над каруселью жокеев,
     Голубых лошадей и зеленых собак на стене...
     Весь театр - это музыка, ставшая белой стеной,
     Где зеленому псу не угнаться за памятью детства,
     Голубой моей лошадью, загнанной желтым жокеем...
     И на всем протяжении, слева направо - деревья,
     А на нижних ветвях музыканты
     Провожают меня к пирамиде мячей на прилавке -
     И мужчина за ним улыбается в мареве детства...

     Обрывается музыка, словно упала стена,
     И мяч по обрыву скатился на дно сновидений.
     Бросив палочку вслед, обернувшийся черным жокей
     Осадил голубую лошадку
     И с улыбкой склонился, качнув белый мяч на макушке,
     И мяч этот белый исчез у него за спиной.
The script ran 0 seconds.