Поделиться:
  Угадай поэта | Поэты | Карта поэтов | Острова | Контакты

Борис Пастернак - Вступленье
Известность произведения: Средняя



Привыкши выковыривать изюм Певучестей из жизни сладкой сайки, Я раз оставить должен был стезю Объевшегося рифмами всезнайки. Я бедствовал. У нас родился сын. Ребячества пришлось на время бросить. Свой возраст взглядом смеривши косым, Я первую на нем заметил проседь. Но я не засиделся на мели. Нашелся друг отзывчивый и рьяный. Меня без отлагательств привлекли К подбору иностранной лениньяны. Задача состояла в ловле фраз О Ленине. Вниманье не дремало. Вылавливая их, как водолаз, Я по журналам понырял немало. Мандат предоставлял большой простор. Пуская в дело разрезальный ножик, Я каждый день форсировал Босфор Малодоступных публике обложек. То был двадцать четвертый год. Декабрь Твердел, к окну витринному притертый. И холодел, как оттиск медяка, На опухоли теплой и нетвердой. Читальни департаментский покой Не посещался шумом дальних улиц. Лишь ближней, с перевязанной щекой Мелькал в дверях рабочий ридикюлец. Обычно ей бывало не до ляс С библиотекаршей Наркоминдела. Набегавшись, она во всякий час Неслась в снежинках за угол по делу. Их колыхало, и сквозь флер невзгод, Косясь на комья светло-серой грусти, Знакомился я с новостями мод И узнавал о Конраде и Прусте. Вот в этих-то журналах, стороной И стал встречаться я как бы в тумане Со славою Марии Ильиной, Снискавшей нам всемирное вниманье. Она была в чести и на виду, Но указанья шли из страшной дали И отсылали к старому труду, Которого уже не обсуждали. Скорей всего то был большой убор Тем более дремучей, чем скупее Показанной читателю в упор Таинственной какой-то эпопеи, Где, верно, все, что было слез и снов, И до крови кроил наш век закройщик, Простерлось красотой без катастроф И стало правдой сроков без отсрочки. Все, как один, всяк за десятерых, Хвалили стиль и новизну метафор, И с островами спорил материк, Английский ли она иль русский автор. Но я не ведал, что проистечет Из этих внеслужебных интересов. На рождестве я получил расчет, Пути к дальнейшим розыскам отрезав. Тогда в освободившийся досуг Я стал писать Спекторского, с отвычки Занявшись человеком без заслуг, Дружившим с упомянутой москвичкой. На свете былей непочатый край, Ничем не замечательных — тем боле. Не лез бы я и с этой, не сыграй Статьи о ней своей особой роли. Они упали в прошлое снопом И озарили часть его на диво. Я стал писать Спекторского в слепом Повиновеньи силе объектива. Я б за героя не дал ничего И рассуждать о нем не скоро б начал, Но я писал про короб лучевой, В котором он передо мной маячил. Про мглу в мерцаньи плошки погребной, Которой ошибают прозы дебри, Когда нам ставит волосы копной Известье о неведомом шедевре. Про то, как ночью, от норы к норе, Дрожа, протягиваются в далекость Зонты косых московских фонарей С тоской дождя, попавшею в их фокус. Как носят капли вести о езде, И всю-то ночь все цокают да едут, Стуча подковой об одном гвозде То тут, то там, то в тот подъезд, то в этот. Светает. Осень, серость, старость, муть. Горшки и бритвы, щетки, папильотки. И жизнь прошла, успела промелькнуть, Как ночь под стук обшарпанной пролетки. Свинцовый свод. Рассвет. Дворы в воде. Железных крыш авторитетный тезис. Но где ж тот дом, та дверь, то детство, где Однажды мир прорезывался, грезясь? Где сердце друга? — Хитрых глаз прищур. Знавали ль вы такого-то? — Наслышкой. Да, видно, жизнь проста... но чересчур. И даже убедительна... но слишком. Чужая даль. Чужой, чужой из труб По рвам и шляпам шлепающий дождик, И, отчужденьем обращенный в дуб, Чужой, как мельник пушкинский, художник.

The script ran 0 seconds.