---

Иосиф Уткин - Повесть о рыжем Мотэле, господине инспекторе,раввине Исайе и комиссаре Блох [1924 - 1925, Иркутск - Москва ]
Известность произведения: Низкая

Глава перваяДО БЕЗ ЦАРЯ И НЕМНОГО ПОСЛЕ

И дед и отец работали.
А чем он хуже других?
И маленький рыжий Мотэле
Работал
За двоих.
Чего хотел, не дали.
(Но мечты его с ним!)
Думал учиться в хедере,
А сделали -
Портным.
Так что же?
Прикажете плакать?
Нет так нет!
И он ставил десять заплаток
На один жилет.
И...
(Это, правда, давнее,
Но и о давнем
Не умолчишь.)
По пятницам
Мотэле давнэл,
А по субботам
Ел фиш.

Жили-были

Сколько домов пройдено,
Столько пройдено стран.
Каждый дом - своя родина,
Свой океан.
И под каждой слабенькой крышей,
Как она ни слаба, -
Своё счастье,
Свои мыши,
Своя судьба...
И редко,
Очень редко -
Две мыши
На одну щель!
Вот: Мотэле чинит жилетки,
А инспектор
Носит портфель.
И знает каждый по городу
Портняжью нужду одну.
А инспектор имеет
Хорошую бороду
И хорошую
Жену.
По-разному счастье курится,
По-разному
У разных мест:
Мотэле мечтает о курице,
А инспектор
Курицу ест.
Счастье - оно игриво.
Жди и лови.
Вот: Мотэле любит Риву,
Но... у Ривы
Отец - раввин.
А раввин говорит часто,
И всегда об одном:
«Ей надо
Большое счастье
И большой
Дом».
Так мало, что сердце воет,
Воет как паровоз.
Если у Мотэле всё, что большое,
Так это только
Нос.
- Ну, что же?
Прикажете плакать?
Нет так нет! -
И он ставил заплату
И на брюки
И на жилет.

. . . . . . . . . . . .

Да, под каждой слабенькой крышей,
Как она ни слаба, -
Своё счастье, свои мыши,
Своя
Судьба.
И сколько жизнь ни упряма,
Меньше, чем мало, - не дать.
И у Мотэле
Была мама,
Старая еврейская мать.
Как у всех, конечно, любима.
(Э-э-э...
Об этом не говорят!)
Она хорошо
Варила цимес
И хорошо
Рожала ребят.
И помнит он годового
И полугодовых...
Но Мотэле жил в Кишинёве,
Где много городовых,
Где много молебнов спето
По царской родовой,
Где жил... господин... инспектор
С красивой бородой...
Трудно сказать про омут,
А омут стоит
У рта:
Всего...
Два...
Погрома...
И Мотэле стал
Сирота.
- Так что же?
Прикажете плакать?!
Нет так нет! -
И он ставил заплату
Вместо брюк
На жилет.

. . . . . . . . . . . .

А дни кто-то вёз и вёз.
И в небе
Без толку
Висели пуговки звёзд
И лунная
Ермолка.
И в сонной, скупой тиши
Мыши пугали скрипом.
И кто-то
Шил кому-то
Тахрихим.

«При чём» и «ни при чём»

Этот день был таким новым,
Молодым, как заря!
Первый раз тогда в Кишинёве
Пели не про царя!
Таких дней не много,
А как тот - один.
Тогда не пришёл в синагогу
Господин
Раввин.
Брюки,
Жилетки,
Смейтесь!
Радуйтесь дню моему:
Гос-по-дин по-лиц-мейстер
Сел
В тюрьму!
Ведь это же очень и очень,
Боже ты мой!
Но почему не хохочет
Господин
Городовой?
Редкое, мудрое слово
Сказал сапожник Илья:
«Мотэле, тут ни при чём
Егова,
А при чём - ты
И я».

. . . . . . . . . . . .

И дни затараторили,
Как торговка Мэд.
И евреи спорили:
«Да» или «нет»?
Так открыли многое
Мудрые слова,
Стала синагогою
Любая голова.
Прошлым мало в нынешнем:
Только вой да ной.
«Нет», -
Инспектор вырешил.
«Да», -
Сказал портной.

. . . . . . . . . . . . .

А дни кто-то вёз и вёз.
И в небе
Без толку
Висели пуговки звёзд
И лунная ермолка.
И в сонной скупой тиши
Пёс кроворотый лаял.
И кто-то
Крепко
Сшил
Тахрихим
Николаю!
Этот день был
Таким новым,
Молодым, как заря!
Первый раз тогда в Кишинёве
Пели
Не про царя!

Глава втораяКИШИНЕВСКИЕ ЧУДЕСА
Чудо первое

Мэд
На базаре
Волнуется.
И не Мэд,
Весь
Ряд:
На вокзал
По улице
Прошёл
Отряд...
Но не к этому
Доводы,
Главное (чтоб он сдох!)
В отряде
С могендовидом
Мотька
Блох!
Идёт по главной улицё,
Как генерал на парад.
И Мэд на базаре волнуется,
И волнуется
Весь ряд.

Чудо второе

Каждому, слава богу,
Каким аршином ни мерь, -
Особая дорога,
Особая дверь.
И - так
Себе,
Понемногу,
В слякоть,
В снег
Идут особой дорогой
Люди весь век.
Радостный путь не многим,
Не всем,
Как компот:
Одни ломают ноги,
Другие -
Наоборот.
Вот!

. . . . . . . . . . . . .

Ветер гнусит у околицы,
Горю раввина вторит.
По торе
Раввин молится,
Гадает раввин
По торе.
Трогает рыжие кончики
Выцветшего талэса:
«Скоро ли всё это кончится?
Сколько ещё осталося?»
Тени свечей,
Проталкиваясь,
Мутно растут
И стынут,
И кажется
Катафалком
Комната над раввином.

«Это прямо наказанье!
Вы слыхали?
Хаим Бэз
Делать сыну обрезанье
Отказался
Наотрез».
Первый случай в Кишинёве!
Что придумал, сукин сын?!
Говорит:
«До-воль-но кро-ви,
Ува-жае-мый рав-вин!!!»

. . . . . . . . . . . . .

Много дорог, много,
Столько же, сколько глаз!
И от нас
До бога,
Как от бога
До нас.

Ещё о первом чуде

И куда они торопятся,
Эти странные часы?
Ой, как
Сердце в них колотится!
Ой, как косы их усы!
Ша!
За вами ведь не гонятся?
Так немножечко назад...
А часы вперёд,
Как конница,
Всё летят, летят, летят...

. . . . . . . . . . . . .

В очереди
Люди
Ахают,
Ахают и жмут:
«Почему
Не дают
Сахару?
Сахару почему не дают?»
«Видимо,
Выдать
Лень ему». -
«Трудно заняться час?
Такую бы жизнь - Ленину,
Хорошую,
Как у нас!» -
«Что вы стоите,
Сарра?
Что может дать
Слепой,
Когда
Комиссаром
Какой-то
Портной?
Ему бы чинить
Рубаху,
А он комиссаром
Тут!..»
В очереди люди ахают,
Ахают
И жмут.

Чудо третье

Эти дни
Невозможно мудры,
Цадики, а не дни!
В серебро золотые кудлы
Обратили они.
Новости каждый месяц.
Шутка сказать:
Жена инспектора весит
Уже не семь,
А пять.
А Мотэле?
Вы не смейтесь,
Тоже не пустяк:
Мотэле выбрил пейсы,
Снял лапсердак.
Мотэле весь перекроен
(Попробовал лучший суп!):
Мотэле смотрит
«В корень»
И говорит
«По су-ще-ству».
Новости каждый месяц,
Шутка сказать:
Жена инспектора весит
Уже не семь,
А пять!
И носик
Почти без пудры.
И глазки -
Не огни...
Эти дни невозможно мудры,
Цадики, а не дни!

. . . . . . . . . . . . .

Много дорог, много,
А не хватает дорог.
И если здесь -
Слава богу,
То где-то -
Не дай бог,
Ох!

...Ветер стих за околицей,
Прислушиваясь, стих:
Инспектор не о себе молится
О других.
Голос молитвы ровен.
Слово сменяется вздохом:
Дай бог
Жене здоровья,
Дай бог
Хворобы Блоху...
Дай бог то и это.
(Многое дай бог, понятно!)
Дай бог сгореть Советам,
Провалиться депутатам...
Зиму смени
На лето,
Выпрями то,
Что смято...
Дай бог и то и это,
Многое дай бог, понятно.

Чудо некишинёвского масштаба

Слишком шумный и слишком скорый
Этих лет многогамный гвалт.
Ой, не знала, должно быть, тора,
И раввин, должно быть, не знал!
Кто подумал бы,
Кто поверил,
Кто поверить бы этому мог?
Перепутались
Мыши, двери,
Перепутались
Нитки дорог.
В сотый век -
И, конечно, не чаще
(Это видел едва ли Ной!) -
По-портняжьему
Робко счастье
И, как счастье,
Неробок портной.
Многогамный, премудрый гомон!..
Разве думал инспектор Бобров,
Что когда-нибудь
Без погромов
Проблаженствует Кишинёв?!
Кто подумал бы,
Кто поверил,
Кто поверить бы этому мог?
Перепутались
Мыши, двери,
Перепутались
Нитки дорог.

Глава третьяНОВОЕ ВРЕМЯ - НОВЫЕ ПЕСНИ
Синагогальная

В синагоге -
Шум и гам,
Гам и шум!
Все евреи по углам:
Ш-ша!
Ш-шу!
Выступает
Рэб Абрум.
В синагоге -
Гам и шум,
Гвалт!

. . . . . . . . .

Рэб Абрум сказал:
«Бо-же мой!»
Евреи сказали
«Беда!»
Рэб Абрум сказал:
«До-жи-ли!»
Евреи сказали:
«Да».

. . . . . . . . .

А раввин сидел
И охал
Тихо, скромно,
А потом сказал:
«Пло-ха!»
Сказал и вспомнил
Блоха.

Почти свадебная

Лебедю в осень снится
Зелень озёрных мест,
Тот, кто попробовал птицы,
Мясо не очень ест.
Мудрый раввин Исайя
Так мудр!
Так мудр!
Почти
Наизусть знает
Почти
Весь талмуд.
Но выглядит всё-таки плохо:
Щукой на мели...
«Мне к комиссару Блоху...»
Его провели.
Надо куда-то деться:
«К чёрту!»
«К небесам!»
«До вас небольшое дельце,
Товарищ комиссар.
У каждого еврея
Должны дочери быть.
И каждому еврею
Надо скорее
Своих
Дочерей сбыть...
Вы - мужчина красивый,
Скажемте:
Зять как зять.
Так почему моей Ривы
Вам бы
Не взять?
Отцу хвалить не годится.
Но, другим не в укор.
Скажу:
Моя девица -
Девица до сих пор».
Белая, белая сажица!
Майский мороз!
Раввину уже кажется,
Что у Блоха...
Короче нос?!
Песня текущих дел
И куда они торопятся,
Эти странные часы?
Ой, как сердце в них колотится!
Ой, как косы их усы!
Ша!
За вами ведь не гонятся!
Так немножечко назад...
А часы вперёд, как конница,
Всё летят.

. . . . . . . . . . . . . .

Этот день был
Небесным громом,
Сотрясением твердынь!
Мэд видала,
Как вышел из дому
Инспектор - без бороды?!
Выбрился,
Честное слово!
Тысяча слов!
И ахал в Кишинёве
Весь Кишинёв.
И собаки умеют плакать,
Плакать, как плачем мы.
Ну, попробуйте, скажем, лапу
Ударить, ущемить?
Да, бывает -
Собака плачет.
А что же тогда человек?
И много текло горячих,
Горьких, солёных рек.
Слёзы не в пользу глазу.
И человек сказал:
«Н-ну!»
Так инспектор потерял сразу
И бороду
И жену.
Хоть жену не совсем утратил,
Но курица стала не та.
Ну, скажем,
Стала его Катя
Курица без хвоста.
«Счастье - оно игриво.
Счастье - сумасброд».
И ждал он терпеливо:
«Наверно назад придёт».
Но... на морозе голого
Долго не греет дым...
И он опустил голову,
Голову без бороды.
Так, окончательно сломан,
Робок, как никогда,
Инспектор
Пришёл к портному,
Чтобы сказать:
«Да».

. . . . . . . . . . . . . .

Маленький, жиденький столик.
(Ножка когда-то была.)
Инспектор сидит и колет
«Текущие дела».
Путь секретарский тяжек:
Столько серьёзных слов!
Сто-лько се-рьёз-ных бу-ма-жек!
И на каждой:
«Блох», «Бобров».
Жутко: контроль на контроле.
Комиссия вот была...
Инспектор сидит и колет
«Текущие дела».
И... он мечтает - не больше
(Что же осталось ему?),
Как бы попасть
В Польшу
И не попасть
В тюрьму...

В общем фокусе

Что значит:
Хочет человек?
Как будто дело в человеке!
Мы все, конечно, целый век
Желаем
Золотые реки.
Все жаждем сахар, так сказать,
А получается иначе;
Да, если хочешь
Хохотать,
То непременно
Плачешь.
Но дайте жизни...
Новый век...
Иной утюг,
Иная крыша,
И тот же самый человек
Вам будет
На голову выше.
Для птицы главное - гнездо.
Под солнцем всякий угол светел.
Вот Мотэле -
Он «от» и «до»
Сидит в сердитом
Кабинете.
Сидит как первый человек.
И «нет как нет»
Здесь не услышишь.
В чём фокус? Тайна?..
Новый век.
Иной утюг,
Иная крыша...
О-о-о время!
Плохо... Хорошо...
Оно и так
И этак вертит.
И если новым
Срок пришёл,
То, значит, старым -
Время смерти!

Погребальная

Комната... тихо... пыльно.
Комната... вечер... синь.
Динькает
Будильник:
Динь...
Динь...
Динь...
Час кончины -
Он приходит
Тихо-тихо,
Не услышишь.
И уходит молча счастье,
И уходят
Мыши.
Только горе неизменно.
Заржавел пасхальный чайник!
И задумаются стены.
И -
Молчанье.
Он заснежит, он завьюжит
В полночь, ветер белорукий...
И совсем теперь не нужен
Ни талмуд,
Ни брюки.
Тихо.
Сумрак нависает.
Не молитва
И не ужин...
Пусть по-новому, Исайя,
Стол тебе послужит.
А потом - к иному краю.
В рай, конечно, не иначе...
Тихо!
Свечи догорают.
Тихо.
Сарра плачет...
О-о-о время!
«Плохо»... «Хорошо»...
Оно и так
И этак вертит,
И если новым
Срок пришёл,
То, значит, старым -
Время смерти...
Да, если новым срок пришёл,
То, значит, старым -
Фэртиг...

Послесловие

До Кракова -
И до Варшавы -
Сорок.
Но лучше, чем всякий город,
Свой, родной город.
Разве дворцом сломите
Маленькие, заплатанные,
Знаете, домики,
Где смеялись и плакали?
Вот вам
И меньше и больше.
Каждому свой мессия!
Инспектору
Нужно Польшу,
Портному -
Россия.
Сколько с ней было пройдено,
Будет ещё пройдено!
Милая, светлая родина,
Свободная родина!
Золото хуже меди,
Если рукам верите...
И Мотэле
Не уедет,
И даже
В Америку.
Не-ет, он шагал недаром
В ногу с тревожным веком.
И пусть он не комиссаром,
Достаточно -
Че-ло-ве-ком!
Можно и без галопа
К месту приехать:
И Мотэле будет штопать
Наши прорехи.

. . . . . . . . . . . .

Милая, светлая родина,
Свободная родина!
Сколько с ней было пройдено,
Будет ещё пройдено!!!
The script ran 0.001 seconds.