---

Эдуард Асадов - Галина - Часть II [1958 ]
Известность произведения: Низкая

1 2 3 
1

Хлещет дождь по листьям и по веткам,
Бьёт, гудит, упругий и прямой,
Дальний берег скрыт за плотной сеткой,
Дымчатой, холодной, слюдяной.

Пляшет дождь весёлый, голоногий,
Мутные взбивая пузыри.
Пляшет вдоль просёлочной дороги,
Бьёт чечетку с утренней зари.

Мало стука - он ударит градом.
Лес шумит от ледяной шрапнели...
А они стоят недвижно рядом
Под плащом высокой статной ели.

Дождь застал их на глухом просёлке,
По дороге к лагерю. И вот
Третий час колючие иголки
Их в лесу спасают от невзгод.

С четырёх сторон - стена воды...
Кажется, ни людям, ни зверям
Не сыскать их даже по следам.
Впрочем, в дождь какие уж следы?!

В рюкзаке мешочек с образцами
Да промокших спичек коробок,
Маленький пакетик с сухарями,
Шесть картошин, соль да котелок.

Влажный ветер, рыща по округе,
Холодком колючим донимает
И озябших путников друг к другу
Всё тесней и ближе придвигает.

Как странны невольные объятья.
Всё яснее у груди своей
Грудь девичью под намокшим платьем
Чувствует взволнованный Андрей.

Надо б как-то сразу распрямиться.
Пошутить беспечно, отстраниться.
Только он, как раз наоборот,
Не назад подался, а вперёд.

Что виной тут: тихий посвист птицы?
Ветра ли пьянящего глоток?
Танины ли длинные ресницы?
Он и сам ответить бы не мог.

А Татьяна? Что же нынче с нею?
Где ледок её спокойных глаз?
Почему так ласково к Андрею
Вдруг прильнула девушка сейчас?

Кто сумеет разобраться в этом?
Право, глупо спорить и гадать!
Легче звёзды в небе сосчитать,
Чем сердечным овладеть секретом!

Всё сейчас красноречивей слов:
Тихий вздох, пожатие руки...
Что же это: новая любовь
Иль минутной вспышки огоньки?

С вышины сквозь толщу серых туч
Вниз скользнул весёлый тёплый луч.
А за ним, как будто в море хлеба,
Вспыхнул васильком кусочек неба.

Он был влажный, он был синий-синий, -
Будто взгляд, знакомый с детских лет,
И казалось, он воскликнул: «Нет!»
Крикнул с болью голосом Галины.

Да, конечно, только показалось.
Ну какой там голос в самом деле?!
Только радость словно б вдруг сломалась
И метнулась в гущу старых елей.

Что ж потом? Ведь из любимых глаз
Хлынет столько неподдельной муки!
Огонёк свернулся и погас...
Сжались губы, и ослабли руки...

- Что костёр? Нет, нам не до костра. -
Голос сух и непривычно колок.
- Дождь уже кончается. Пора.
Скоро вечер. Поспешим, геолог!

- Нам, - сказал Андрей, - идти немного,
Лагерь наш вон там, за тем бугром.
Что ж, пошли, пока видна дорога.
Через час, я думаю, дойдём.

Вот и холм. И вмиг застыли двое;
Лагерь словно бурею смело,
А внизу чернело небольшое
Вовсе не знакомое село.

- Заблудились! - ахнула Татьяна. -
Ну, геолог, драть тебя и драть.
Так всегда бывает, как ни странно,
Если карт и компаса не брать.

Где же нам искать теперь ночлега?
- Здесь, - ответил Громов, - решено. -
Позади вдруг скрипнула телега
И раздался зычный голос: - Но-о-о!

На подводе высилась старуха,
В сапогах, в большом дождевике,
В заячьем залатанном треухе
И с кнутом в морщинистой руке.

- Бабка! Далеко ль до Белых Кочек?
И каковнизу село?
- Это вон Аркашино, сыночек...
- Ишь куда нас, Громов, занесло!

- А до Кочек сколько?
- Вёрст двенадцать. -
Бабкин голос - ерихонский бас.
- Бабушка, а вы домой сейчас?
- Да куда же мне ещё деваться?

Медсестру вон отвезла в район.
Вымокла и всё кляла дорогу.
А по мне, что взмокла, слава богу!
Жить в деревне был ей весь резон.

А она, прожив здесь три недели,
Застонала: «Скука, тошнота...
Доктор строг... Все книжки надоели,
Так-де и завянет красота».

Вот и отвезла я стрекозу.
А про вас мне баяли словечко.
Вы тут камни ищете на речке.
Лезьте. Я к себе вас отвезу.

Таня тихо: - Может, неудобно?
Может, мы стесним? У вас семья?
- Я семью вам опишу подробно:
Вся семья - мой серый кот да я...

Только пусть я бабка, пусть седая,
Но силёнки всё ж во мне крепки,
Да и должность у меня мужская.
Я колхозный конюх, голубки.

Вечереет... Солнце кистью яркой
Прикоснулось к каждому листу
И в большую радужную арку
Вставило всю эту красоту.

В маленьком багряном озерке
Алые, в густых лучах заката,
Утка и пунцовые утята
Медленно плывут невдалеке.

Вон берёзка белый стан сгибает
И, стыдливо прячась за кустом,
Свой наряд зелёный отжимает,
Ежась под холодным ветерком,

Да, в тот вечер всё вокруг сверкало
Тысячами радостных огней.
- Хорошо! - Татьяна прошептала.
- Очень! - тихо вымолвил Андрей.

2

Всё небо к ночи снова занесло,
По стёклам зябко покатились слёзы,
Но в хате бабки Аннушки тепло,
Здесь пряный запах меда и берёзы.

Бормочет, остывая, самовар,
С его загаром медным, как ни странно,
Отважно спорит бронзовый загар
Хозяйки дома, моющей стаканы.

У печки на протянутом бруске
Висят костюмы мокрые гостей
А их самих, одетых налегке,
Усталых и прозябших до костей,

Отправила старуха на лежанку,
Сказавши басом: - Грейтесь-ка пока.
Дорога в дождь, конечно, не сладка.
Ну, ничего, зато уж спозаранку -

Куда тебе ненастье иль гроза -
Погода будет ясной, как слеза.
Коль говорю, так вы уж верьте мне,
Ведь мой «баромет» у меня в спине.

Приятно после слякотной дороги,
Поужинав, улечься на печи
И чувствовать, как спину, плечи, ноги
Под шубой согревают кирпичи.

Посуду всю убрав в пузатый шкаф,
Уселась бабка важно за газету.
Вдруг кто-то, в раму часто застучав,
Протяжно крикнул: - Тётка Анна, где ты?!

Хозяйка, перегнувшись через стол,
Взволнованно спросила: - Что ты, Настя?
- Да с нашей Резвой, бабушка, несчастье,
Ей бык на ферме шею распорол!

Где ломота в коленях?! Быстро, споро
Метнулась бабка, будто на пожар.
Схватила телогрейку: - Я не скоро...
Вы отдыхайте... Грейте самовар...

Дверь хлопнула. Прогрохали ступени,
И тишина... Они теперь вдвоём...
И сразу же неловкое смущенье
Их молчаливо стиснуло кольцом.

- Люблю я сказки страшные, Танюша.
Ты б рассказала? - пошутил Андрей.
- Ну что же, пострашней так пострашней,
Могу, геолог, коли хочешь, слушай.

Жила-была принцесса... Впрочем, хватит!
Ты помнишь наш дорожный разговор
О затонувшем сном фрегате,
Про институтский бал и мой позор?

Верней, не про позор, а про обиду
На то, что он не понял ничего,
Пришёл с другой... Взглянул и не увидел,
А я ждала, я так ждала его!

Потом я часто думала о ней.
О той... Другой... Ну чем приворожила?
Ведь я лицом не хуже, ей-же-ей!
Ум? Но и тут я вряд ли б уступила.

- Но ты сказала, - Громов рассмеялся, -
Что он был с бочкой, рыжею, кривой... -
Однако смех мгновенно оборвался: -
Постой, ты плачешь? Таня, что с тобой?!

- Эх ты, геолог! - проглотив слезу,
Сказала Таня с невесёлым вздохом. -
Ведь я же знаю - нынче там, в лесу,
Ты обо мне небось подумал плохо.

Решил, конечно: что ей до того,
Что я женат? Она и крохам рада...
Ты, как всегда, не понял ничего...
Нет, подожди, перебивать не надо.

Сейчас поймёшь. О ней я солгала.
Однако верь мне: вовсе не со зла,
Так было проще. А она иная:
Не рыжая, увы, и не кривая.

Её глаза (и это уж не ложь)
Большие, тёмно-синие и чистые.
А волосы, как перед жатвой рожь,
Такие же густые и пушистые.

Он ею жил, а я - пустой мечтой.
Ну вот тебе и сказочки конец!
Жила-была принцесса, а герой
Пошёл совсем не с нею под венец...

Татьяна попыталась улыбнуться,
Но к горлу снова подступил комок.
- Графин с водой... вон там стоит на блюдце...
Сходи, не поленись, налей глоток...

Мир как-то сразу спутался, смешался...
- Так, значит, Таня... Значит, ты меня?..
- Уже пять лет. А ты не догадался?
Совсем стемнело. Разыщи огня.

- Зачем, Танюша?
- Да уж поздно. Вечер.
В других домах уже давно огни. -
Под лёгкой кофтой так округлы плечи...
А губы близко, рядом... Вот они!..

Он как в чаду. Он всё забыл отныне.
И, как бы вечер ни синел сейчас,
В душе Андрея цвет небесный синий
Закрыли тучи тёмно-серых глаз.

Всё мутит разум: и слова хмельные,
И тонкий запах девичьих волос,
И губы... губы влажные, тугие,
Слегка солоноватые от слёз.

Татьяна Бойко, статно-горделивая,
Краса и гордость институтских стен,
Твоя теперь - покорная, счастливая
И ничего не ждущая взамен...

3

Ночь сползла в овраги. Рассвело.
Во дворах дымятся самовары.
А с плетней гремят на всё село
Петухов победные фанфары.

Щёлкнул за околицей пастух,
Разошлась туманная завеса,
И громадный огненный петух
Медленно взлетел над спящим лесом,

Всё пока истомою объято...
Но, уже проворны и легки,
Солнечные жёлтые цыплята
Понеслись к селу вперегонки.

Через стёкла яркою лавиной
В дом, в уют, в жилую теплоту!
Вот уж двое прыгнули на спину
Серому ленивому коту,

Эти трое бродят по буфету,
Те рядком уселись на окне,
А вон тот забрался на газету
И полез беспечно по стене...

* * *

Дверь открыв, вошла хозяйка в хату,
Полушалок скинула на стол.
- Здравствуйте-ка, с солнышком, ребята!
А «баромет» мой-то не подвёл!

И, повесив ватник возле печи,
Гулко пробасила: - Ну, дела,
Я всю ночь сегодня не спала.
Бык-то крепко лошадь покалечил.

Только что ж вы, милые, молчите?
Может, я не то всё говорю?
Или просто вы так крепко спите?
Ну-ка, ну-ка, дай-ка посмотрю!..

Так и есть: ладони разметав,
Парень спал, плечистый, смуглолицый,
А она, к плечу его припав,
Крепко сжав пушистые ресницы.

Всё во сне губами шевелила.
Что шептал с улыбкой этот рот?
Может статься, говорил он: «Милый!..»
Может... Впрочем, кто их разберёт!

Бабка вдаль задумчиво взглянула,
Видно, что-то вспомнила, вздохнула.
Что ж, и ей когда-то, может быть,
Довелось такое ж пережить...

Ласково гостей перекрестила,
Что-то прошептала горячо
И полой тулупчика прикрыла
Девичье открытое плечо...


Глава VПисьмо

1

- Андрей! Татьяна! Филины лесные!
Как можно трое суток пропадать?
«Колумб» велел уж нынче вас искать.
Ан вон и «выплывают расписные»!

И Лёшка, сдвинув кепку набекрень,
Весь просиял веснушками своими.
Потом со вздохом Тане: - Каждый день
Я повторял в молитвах ваше имя!

Умолк и вдруг воскликнул: - Ну дела!
Да кто ж из вас сегодня именинник?!
Одна, как вишня в поле, расцвела,
Другой блестит, как новенький полтинник?!

А впрочем, хватит, прежде о делах.
Иди, Андрей, на взбучку к Христофору.
Потом склонись передо мной во прах,
Или спляши, иль влезь на ту вон гору.

Что, догадался? Правильно, герой!
Сегодня почту привезли верхами.
«Вас, - говорят, - в чащобине такой
Не сыщут даже черти с фонарями».

Без мала месяц письма пролежали.
- Отдай, Алёшка, ну? Не то сейчас...
- Пусти, дракон! Да, вот письмо от Гали!
От той, что ждёт и не смыкает глаз!

Держи ещё, вот третье... Тут, брат, в пору
С тебя сто грамм... Да шут с тобою, пусть!
Ну, вы ступайте, братцы, к Христофору,
А я пойду в речушке окунусь.

2

Нынче жарко. Сонная река,
Кажется, застыла... Не течёт...
Впрочем, нет: вон там, издалека
Движется огромный длинный плот.

Проплывает чуть зеленоватый,
Будто щука. А за ним вразброд
Брёвна, как весёлые щурята,
Крутятся, носами тычась в плот.

Таня с Лёшкой брызжутся, хохочут,
То ныряют, то плывут к плоту.
Тёплый ветер лица им щекочет,
Осушая кожу на лету.

- Таня, брось меж брёвнами крутиться!
С лесосплавом, знаешь, не шути!
- Ничего, Алёшка, не случится,
Я ж как рыба плаваю, учти!

У палатки на мохнатой кочке
Он сидит недвижный и немой.
Только писем лёгкие листочки
Чуть шуршат в руке его порой.

Взгляд скользит бесцельно по травинкам,
Мчит сквозь лес в далёкие края.
Галя, Галя, милая Галинка,
Звёздочка весенняя моя!

Значит, в час, когда, в толкучке стоя,
Ждал тебя я, пасмурный и злой,
Тихо дверь больничного покоя
Где-то затворялась за тобой...

А сейчас ты ждёшь меня, вздыхаешь
И уж вновь заботами полна
(Нет, так можешь только ты одна),
На сюрприз какой-то намекаешь.

Что там: шляпа? Трубка? Эх, Галинка!
Все сюрпризы мелочь. В них ли суть?!
Да за взгляд твой, за одну слезинку
Я весь мир готов перевернуть!

Впрочем, стоп! Восторги эти прочь!
Ведь и впрямь те слёзы недалече...
Он вдруг вспомнил: дождик, хату, ночь...
Вспомнил Танин шёпот, губы, плечи...

К чёрту ночь. Ночь позади осталась!
Знаю. Пусть всё это не пустяк.
Но ведь и с другими так случалось?!
Ах, да что мне - так или не так?!

Вон глаза: они такие чистые!
В них моря, сады и соловьи...
Галка, Галка, волосы пушистые
И ресницы чёрные твои...

Ты слаба. Так этого ль стыдиться?
Пишешь «подурнела» - ерунда!
Раз мы вместе, всё нам не беда.
Вот вернусь, и съездим подлечиться.

Трудно мне... Ведь я в глуши лесной,
Ах, не то! Не в этом вся причина!
Да, я виноват перед тобой!
Но ведь ты простишь меня, Галина?

Только что я? У неё беда,
Я ж примчусь кудахтать, словно квочка:
«Ах, ошибся...» Глупость! Ерунда!
Ничего тут не было, и точка!

- Ну, геолог, что сидишь в печали? -
Танин голос будто в сердце нож! -
Отчего купаться не идёшь?
Письма, что ли, душу истерзали?

Громов вспыхнул, встал и, помолчав,
Произнёс, не подымая взгляда:
- Я не знаю, кто и в чём был прав,
Только больше нам нельзя... не надо...

Вышло так... Нет, ты не думай, Таня,
Что я трус... Что я не дорожу...
Я не знал... Я не хотел заране,
Погоди... Ты сядь, я расскажу.

С Галей плохо. - И пока, сбиваясь,
Говорил он о своей беде,
Танин взор скользил, не отрываясь,
По кустам, по брёвнам и воде...

Вон пришла к реке купаться ива.
Подошла, склонилась над водой
И струю прохладную пугливо
Трогает зелёною рукой.

Что у ивы, например, за боли?
Веточку сломаешь - отрастёт...
Громов всё рассказывал о школе
И о письмах Галиных на фронт.

Руку взял - руки не отняла.
- Таня, ты ведь добрая, я знаю...
- Да, Андрей, ты прав... Я понимаю.
Ну довольно. - Встала и пошла.

Обернулась. Посмотрела твёрдо.
Нет, прощаясь, взгляд не упрекал,
А, как встарь, насмешливо и гордо
Словно бы два пальца подавал.

Вряд ли Громов сам себе признался,
Что, стремясь к Галине всей душой,
Он тогда почти залюбовался
Горделивой этой красотой.

3

Ночь идёт, планету убирая,
Звёздный ковш наполнила водой,
Отпила и, щёки надувая,
Целый мир обрызгала росой.

Из тумана сшила занавеску,
Чтобы рыбам крепче спать в пруду,
Лунный таз начистила до блеска
И, подняв, надела на звезду.

И повсюду тишина такая,
Будто звуков в мире больше нет.
Ходит ночь, планету убирая,
Звёзды льют свой золотистый свет...

Сон, как потревоженная птица.
Что в испуге вьётся над гнездом,
Над Андреем мечется, кружится,
То вдруг тихо сядет на ресницы,
То умчится с лёгким ветерком.

На душе небось у Гали скверно...
Что вдохнёт ей в сердце теплоту?
Мой приезд! Ведь у неё, наверно,
Каждая минута на счету.

Я вернусь - и вмиг отставка горю,
- Галка, всё печальное забудь!
Улыбайся, собирайся в путь.
Прямо завтра и поедем к морю!

- Извини, Андрей, не помешала? -
Вновь Татьяна. Что за тяжкий рок?! -
Вижу, папироска замерцала
Я и забрела на огонёк.

Ты небось подумал: «Вот дурная!
Как сказать ей, что в конце концов...»
Нет, геолог, не стонать пришла я
И не штопать рваных парусов.

Было б слишком глупо унижаться.
Да и чувств слезами не вернуть.
Просто я пришла, чтоб попрощаться,
Просто, чтоб сказать: «Счастливый путь!»

В двадцать пять уже не верят в чудо.
Вот и всё, геолог... Поезжай...
Ну а если в жизни станет худо,
Помни: я люблю тебя. Прощай!


Часть IIIГлава VIВ Москве

1

Сквозь стайку дач, спеша в Москву,
Состав промчался с грузом хлеба
И, растревожив тишину,
Швырнул гудок, как камень, в небо.

А вот курьерский. Он летит,
Он товарняк перегоняет,
Ведь там Галинка ждёт, не спит,
Он это знае-ет, знае-ет... знае-ет...

Вокзальный свод в лучах сверкает,
Как сказочная стрекоза...
Дома, зевая, протирают
Свои квадратные глаза.

Ночь тёмный спрятала покров
В кусты газона, за скамейку.
Светает... Радугой цветов
Блеснула клумба-тюбетейка.

Тюльпан расправил лепестки,
Пион с плеча стряхнул росинку,
Заря в струе Москвы-реки
Полощет алую косынку.

И от улыбки той зари
В проулок удирает тень.
Смущённо гаснут фонари -
Приходит день.

* * *

- Шофёр! Такси свободно?
- Да, прошу!
- Мне нужно в Тёплый. Знаете дорогу?
- Ещё б не знать! Живу там, слава богу!
- Вот и отлично. Едем. Я спешу!

Шофёр машину ловко развернул,
Потом спросил: - А дом у вас который?
- Дом двадцать шесть. - Тот весело кивнул:
- А знаете, есть странные шофёры.

Волшебники! Вот хоть бы я сейчас:
Хотите, ваше имя угадаю?
Вы муж Галины Громовой. И вас
Зовут Андреем. Так я понимаю?

Андрей воскликнул: - Так! Но кто же вы?
Как вас-то звать? - Максимом Рыбаковым.
- Теперь понятно. Галя из Москвы
Вас часто тёплым поминала словом.

А Варя ваша просто сущий клад.
Сердечный, настоящий человек!
Спасибо вам... Я очень, очень рад...
Такое не забудется вовек!

Максим нахмурил брови: - Ерунда.
С людьми живём, а не в глухом болоте.
Случись с другим такая же беда,
И вы небось ведь мимо не пройдёте?!

Андрей сказал: - Я, кстати, вот о чём:
У вас нога, а вы.... Я извиняюсь... -
Максим кивнул: - Маресьев за рулём! -
И улыбнулся: - Ничего, справляюсь.

- Ну, вот мы и приехали! Пока! -
Галина ждёт. В глазах небось огонь.
Счастливо вам! - И сильная рука
Андрею крепко стиснула ладонь.

2

Как странно всё: не вышла на звонок...
Открыла дверь соседка - тётя Шура.
- Андрей? Входи! Ну как дела, сынок?
Ой, что же это я стою, как дура?!

Иди, иди, совсем ведь заждалась.
Волнуется, поди-ка, ретивое?!
Всё на вокзал звонила... Извелась...
Ах, господи, вот горе-то какое!

- Да будет вам! - Но всё-таки в тревоге
Рванул он дверь, шутливо прогудев: -
- Встречай, жена! Домой вернулся лев! -
И замер, удивлённый, на пороге...

Она сидела боком у стола,
Лица не поворачивая к свету.
Вся жизнь в тот миг, казалось, перешла
Лишь в пальцы, теребящие газету.

Пред ним была она и не она.
И близкая, и словно бы чужая:
Куда девалась нежно-золотая
Её волос пушистая волна?

Уже не пряди, вешним солнцем сотканы,
Теперь, как странно глазу, у жены,
Как после тифа, крохотные локоны
Из-под косынки были чуть видны.

Вдруг обернулась, ко всему готовая,
И тотчас в сердце, как заряд свинца, -
Полоска шрама, тонкая, пунцовая,
От уха к носу поперёк лица...

Хотела встать, но отказали ноги,
Он подскочил к ней, обнял, зашептал:
- Сиди, сиди... И к чёрту все тревоги,
Вот я и дома... Ехал... Тосковал...

Она к нему прижалась головой.
И он умолк. Какие тут уж речи!
И тотчас ощутил, как под рукой
Вдруг задрожали тоненькие плечи.

- Ну, будет, будет... Это ни к чему...
Не так всё плохо... Нет, ты не права. -
Ах, что он говорит ей! Почему?
Куда вдруг делись главные слова?

Те самые, что, сидя у реки,
С любимой разлучённый дальней далью,
Под шум тайги, в минуту злой тоски
Он повторял ей с тихою печалью?

Так что ж, он позабыл их? Растерял?
Иль чем-то, может, вдруг разочарован?
Да нет же, нет! Он попросту устал!
И этой встречей горькою взволнован!

Она, вдруг смолкнув, тихо руку мужа
Сняла с плеча и опустила вниз,
Туда, где пояс с каждым днём всё туже:
- Ну вот тебе, Андрей, и мой «сюрприз»...

Рука его как будто испугалась,
Едва заметно дёрнулась назад...
Но нет, ей это только показалось!
Он крикнул: - Галка, я ужасно рад!

Нас будет трое! Превосходно! Славно!
А я-то там никак не мог понять...
Теперь уж вам, Галина Николавна,
Нельзя слезинки даже проливать!

Ну, я побреюсь, подзарос в дороге! -
Что рассказал, что скрыл любимый взгляд?
И сердце билось в страхе и тревоге:
Рад или нет он? Рад или не рад?..

3

Неделя прошла, а за нею другая,
Жизнь словно бы гладко и мирно течёт.
Ни горя, ни песен, ни ада, ни рая...
Пусть так. Но чего же ещё она ждёт?

Веселья? Да нет же! Она не про это!
С весельем успеем. Веселье потом.
Иной холодок тут средь тёплого лета:
Андрей... Что-то новое прячется в нём.

Нет, внешне он тот же: приветливый, ровный,
С рассветом он в главке, к закату - домой.
Порою обнимет, погладит любовно
И слово сердечное скажет порой.

А то вдруг пошутит: - А ну-ка, Галина!
Ты знаешь: ведь лжи я терпеть не могу.
Ты в самом ли деле подаришь мне сына?
Смотри, коль девчонку, на полюс сбегу.

И всё-таки сердце всё чаще сжималось:
Порою украдкой он глянет, вздохнёт.
И вдруг точно грусть или лёгкая жалость,
Как тень, в его тёмных зрачках промелькнёт.

Мелькнёт, будто птица помашет крылом,
И снова всё ровно, спокойно и складно.
Но женским, но тайным каким-то чутьём
Она понимала: «Нет, что-то неладно!»

Готовилась к школе, над планом сидела,
«Все думы тревожные - глупость, пустяк!»
Но сердце как будто иглой то и дело
Кололо: «Нет, Галка, здесь что-то не так!»

Но что же не так? Может, чувства остыли?
Нет, это неправда! Андрей не такой!
А может быть, недруг преследует? Или
Гнетёт его скука бумаги и пыли
И сердцем он рвётся к работе живой?

Что ж, может быть, пусть он встряхнётся немножко!
Пускай! Ведь живая работа нужна.
Но я тогда как же? А как же Серёжка?
Ведь это уж скоро... А я здесь одна...

Но что, если он и не мрачен нисколько
И это лишь глупые нервы шалят?
Что, если всё это мне кажется только?
Ах, вздох его грустный! Ах, горестный взгляд!

Он сам засмеялся бы: «Сгинь, ураган!
Куда я поеду? Нашла же заботу!
Итак, педагог, доставай-ка свой план!
Поныла, и хватит! Теперь за работу!»

4

Лунный свет лежит на одеяле...
- Спишь, Галина? - Он слегка привстал. -
Знаешь, мне сегодня приказали
Возвращаться к нашим, на Урал.

Только не волнуйся. Я ведь скоро!
Ровно через месяц и назад.
Еду по запросу Христофора.
Что же, он начальство, я солдат.

«Так и есть!» Она тоскливо сжалась.
«Вот он, вздох, и вот он, грустный взгляд!
Значит, ничего не показалось...
Но ведь он не сам, ему велят!»

Прошептала: - Ну а как же я-то?
Ведь теперь уж скоро я должна...
Знаешь, мне немножко страшновато:
Вдруг случится что, а я одна...

- Как одна? Да тут кругом друзья!
Вспомни хоть про Варю Рыбакову.
- Не сердись, Андрей, я просто к слову.
Раз нельзя, ну, значит, и нельзя.

И, обняв порывисто его,
Прошептала ласково и тихо:
- Ничего, конечно, ничего...
Просто я ужасная трусиха.

Он погладил худенькую шею
И сказал с улыбкою: - Не трусь!
Я же через месяц возвращусь
И ко всем событиям успею.

С первым снегом, утренней порошею
Прикачу я. Все сомненья прочь!
Спи, Галинка, спи, моя хорошая...
Спи спокойно... За окном уж ночь...

Тьма вокруг всё гуще, всё плотнее.
Бьют часы - рассвет ещё далёк.
Скверно нынче на душе Андрея,
Он лежит и смотрит в потолок.

Что ж он, сердцем, что ли, измельчился?
Почему он Гале не сказал,
Что «Колумб» ни строчки не писал
И что ехать сам он напросился?

Испугался честных глаз Галины?
Да, пожалуй. Видно, в чём-то слаб.
Но зачем же ехать? Где причины?
Сам себе-то объяснил хотя б?

Объяснять? Но тут бессильны речи
Погоди, когда ж всё началось?
В день приезда. Да, тогда при встрече
Словно б что-то в нём оборвалось.

Галка та и больше уж не та!
Что ж, выходит, и любовь пропала?
Что ж, выходит, только красота
В ней всегда Андрея привлекала?

Нет, конечно, глупость, ерунда!
Тут не это, тут совсем иное!
Ну а что, Андрюша? Что такое?
Разлюбил? Да нет же, никогда!

Шрам? Неужто этакая малость...
Впрочем, нет, пусть это не пустяк,
Только я не поступил бы так.
Просто мне сейчас мешает жалость.

Я ещё привыкнуть не могу.
Ну, да это, право, и понятно.
А отъезд? Но я же не бегу!
Я ведь через месяц и обратно.

Съезжу, поработаю, встряхнусь,
Дело там горячее, живое.
Шум таёжный вмиг развеет грусть.
И домой! И снова я с тобою!

Надо спать. Часы пробили три.
Скоро ночь огни свои потушит.
И зажгутся факелы зари.
Надо спать... И вдруг чуть слышно в душу

Тихий голос... Но зачем? Откуда?
«Да, ты прав, геолог, поезжай.
Ну а коли станет в жизни худо,
Помни: я люблю тебя. Прощай!»

К чёрту! Хватит! Мне не так уж плохо!
Грусть пройдёт, развеется, как дым.
Он затих и с еле слышным вздохом
Прошептал: - Ну ладно, поглядим...

Лунный свет лежит на одеяле,
По ночному столику скользит...
Нет, сегодня он уснёт едва ли.
А Галина спит или не спит?

Только нет, видать, и ей не спится.
И хоть мрак ещё висит ночной,
Но он ясно чувствует щекой,
Как дрожат Галинины ресницы.


Глава VIIНесчастье

1

- Ты что же это, друг, лежишь с газетой?
Жена с работы - прямо в магазины,
Тащи, как лошадь, свёртки да пакеты,
А он пришёл, и нет ему кручины!

Ну, хоть бы ужин разогрел, солдат!
Ведь знаешь, что жена вернётся злая.
Возьму-ка я сейчас вон тот домкрат
Да косточки твои пересчитаю!

Максим накрылся в ужасе газетой:
- Постой, не бей младенца, пощади!
Всё разогрел: и кашу и котлеты.
Вон там снимай подушку и гляди!

- Ах, господи! - Варвара застонала. -
Ну как тебе хозяйство доверять?
Кастрюлю прямо дном на покрывало...
Помог. Спасибо. Нечего сказать!

Потом, надев домашний сарафан
И доставая свёртки из корзины,
Частила: - Вот сосиски, вот сазан,
А это вот севрюга для Галины.

Смотри какая, правда, хороша?!
А то ведь Галка ну буквально тает.
В чём, право, только держится душа?
Не спит, не ест, всё мужа поджидает...

А муж хорош: не пишет и не едет.
Копает где-то камни у ручья.
Эх вы, мужчины! Нет у вас, медведи,
Где надо, настоящего чутья!

- Но-но! - Максим с улыбкою сказал. -
Давай за стол! К чему шуметь без толку?
А я таких огурчиков достал...
Мечта! Ты любишь пряную засолку?

У нас суббота нынче, не страдай...
Ведь тут пустяк... Совсем пустяк в графине...
- Огурчики? Постой, не открывай!
Огурчики я отнесу Галине.

- Ну что ж, отлично! - молвил Рыбаков. -
Рюмашка есть - закуска не кручина!
- Для рюмки, милый, кстати, есть причина:
Перехожу теперь на шесть станков!

У нас на «Красной Розе» порешили
Такие вскоре выпустить шелка,
Что все другие смежные текстили
От зависти сгорят наверняка!

Представь: на синем поле без узора...
Ах, нет. Чтоб ты наглядней представлял
Дай карандаш! - Но тут из коридора
В дверь кто-то еле слышно постучал.

Она вошла, шагнув тяжеловато,
Осыпанная снегом и дождём,
И, улыбнувшись как-то виновато,
Вдруг прислонилась к косяку плечом.

- Галина! - Варя бросилась к порогу,
Порывисто подругу обняла. -
У нас испорчен лифт, а ты, ей-богу,
Одна на пятый... Ведь с ума сошла!

- Постой, Варюша! Я же вся в снегу!
Где вешалка? Мне помнится, в передней? -
Максим шагнул: - Позвольте, помогу,
Я кавалер как будто не последний!

Галина взгляд на Варю подняла.
А в нём тоска... безжизненное море...
- Что, Галка? Что? Неважные дела?
Беда случилась? - Нет, Варюша, горе!
The script ran 0 seconds.