---

Александр Твардовский - Василий Теркин [1942]
Известность произведения: Средняя
Метки: Поэма

1 2 3 4 5 6 7 

В сторону мою, родимую,
Может, где-нибудь свернёшь.

Может, где-нибудь излучиной
По пути зайдёшь туда,
И под проволокой колючею
Проберёшься без труда,

Меж немецкими окопами,
Мимо вражеских постов,
Возле пушек, в землю вкопанных,
Промелькнёшь из-за кустов.

И тропой своей исконною
Протечешь ты там, как тут,
И ни пешие, ни конные
На пути не переймут,

Дотечешь дорогой кружною
До родимого села.
На мосту солдаты с ружьями,
Ты под мостиком прошла,

Там печаль свою великую,
Что без края и конца,
Над тобой, над речкой, выплакать,
Может, выйдет мать бойца.

Над тобой, над малой речкою,
Над водой, чей путь далёк,
Послыхать бы хоть словечко ей,
Хоть одно, что цел сынок.

Помороженный, простуженный
Отдыхает он, герой,
Битый, раненый, контуженный,
Да здоровый и живой…

Тёркин – много ли дремал он,
Землю-мать прижав к щеке, —
Слышит:
– Тёркин, к генералу
На одной давай ноге.

Посмотрел, поднялся Тёркин,
Тут связной стоит,
– Ну что ж,
Без штанов, без гимнастёрки
К генералу не пойдёшь.

Говорит, чудит, а всё же
Сам, волнуясь и сопя,
Непросохшую одёжу
Спешно пялит на себя.
Приросла к спине – не стронет.

– Тёркин, сроку пять минут.
– Ничего. С земли не сгонят,
Дальше фронта не пошлют.

Подзаправился на славу,
И хоть знает наперёд,
Что совсем не на расправу
Генерал его зовёт, —
Всё ж у главного порога
В генеральском блиндаже —
Был бы бог, так Тёркин богу
Помолился бы в душе.

Шутка ль, если разобраться:
К генералу входишь вдруг, —
Генерал – один на двадцать,
Двадцать пять, а может статься,
И на сорок вёрст вокруг.

Генерал стоит над нами, —
Оробеть при нём не грех, —
Он не только что чинами,
Боевыми орденами,
Он годами старше всех.

Ты, обжегшись кашей, плакал,
Ты пешком ходил под стол,
Он тогда уж был воякой,
Он ходил уже в атаку,
Взвод, а то и роту вёл.

И на этой половине —
У передних наших линий,
На войне – не кто как он
Твой ЦК и твой Калинин.
Суд. Отец. Глава. Закон.

Честью, друг, считай немалой,
Заработанной в бою,
Услыхать от генерала
Вдруг фамилию свою.

Знай: за дело, за заслугу
Жмёт тебе он крепко руку
Боевой своей рукой.

– Вот, брат, значит, ты какой.
Богатырь. Орёл. Ну, просто —
Воин! – скажет генерал.

И пускай ты даже ростом
И плечьми всего не взял,
И одет не для парада, —
Тут война – парад потом, —
Говорят: орёл, так надо
И глядеть и быть орлом.
Стой, боец, с достойным видом,
Понимай, в душе имей:
Генерал награду выдал —
Как бы снял с груди своей —
И к бойцовской гимнастёрке
Прикрепил немедля сам,
И ладонью:
– Вот, брат Тёркин, —
По лихим провёл усам.

В скобках надобно, пожалуй,
Здесь отметить, что усы,
Если есть у генерала,
То они не для красы.

На войне ли, на параде
Не пустяк, друзья, когда
Генерал усы погладил
И сказал хотя бы:.
– Да…

Есть привычка боевая,
Есть минуты и часы…
И не зря ещё Чапаев
Уважал свои усы.

Словом – дальше. Генералу
Показалось под конец,
Что своей награде мало
Почему-то рад боец.

Что ж, боец – душа живая,
На войне второй уж год…
И не каждый день сбивают
Из винтовки самолёт.

Молодца и в самом деле
Отличить расчёт прямой,

– Вот что, Тёркин, на неделю
Можешь с орденом – домой…

Тёркин – понял ли, не понял,
Иль не верит тем словам?
Только дрогнули ладони
Рук, протянутых по швам.

Про себя вздохнув глубоко,
Тёркин тихо отвечал:

– На неделю мало сроку
Мне, товарищ генерал —
Генерал склонился строго;
– Как так мало? Почему?

– Потому – трудна дорога
Нынче к дому моему.
Дом-то вроде недалечко,
По прямой – пустяшный путь…

– Ну а что ж?
– Да я не речка;
Чтоб легко туда шмыгнуть.
Мне по крайности вначале
Днем соваться не с руки.
Мне идти туда ночами,
Ну, а ночи коротки…

Генерал кивнул:
– Понятно!
Дело с отпуском – табак. —
Пошутил:
– А как обратно
Ты пришёл бы?..
– Точно ж так…

Сторона моя лесная,
Каждый кустик мне – родня.
Я пути такие знаю,
Что поди поймай меня!
Мне там каждая знакома
Борозденка под межой.
Я – смоленский. Я там дома.
Я там – свой, а он – чужой .

– Погоди-ка. Ты без шуток.
Ты бы вот что мне сказал…

И как будто в ту минуту
Что-то вспомнил генерал.
На бойца взглянул душевней
И сказал, шагнув к стене:

– Ну-ка, где твоя деревня?
Покажи по карте мне.

Тёркин дышит осторожно
У начальства за плечом.

– Можно, – молвит, – это можно.
Вот он Днепр, а вот мой дом.
Генерал отметил точку.
– Вот что, Тёркин, в одиночку
Не резон тебе идти.
Потерпи уж, дай отсрочку,
Нам с тобою по пути…

Отпуск точно, аккуратно
За тобой прошу учесть.

И боец сказал:
– Понятно. —
И ещё добавил:
– Есть.

Встал по форме у порога,
Призадумался немного,
На секунду на одну…

Генерал усы потрогал
И сказал, поднявшись:
– Ну?..

Скольких он, над картой сидя,
Словом, подписью своей,
Перед тем в глаза не видя,
Посылал на смерть людей!

Что же, всех и не увидишь,
С каждым к росстаням не выйдешь,
На прощанье всем нельзя
Заглянуть тепло в глаза.

Заглянуть в глаза, как другу,
И пожать покрепче руку,
И по имени назвать,
И удачи пожелать,
И, помедливши минутку,
Ободрить старинной шуткой:
Мол, хотя и тяжело,
А, между прочим, ничего…

Нет, на всех тебя не хватит,
Хоть какой ты генерал.

Но с одним проститься кстати
Генерал не забывал.

Обнялись они, мужчины,
Генерал-майор с бойцом, —
Генерал – с любимым сыном,
А боец – с родным отцом.

И бойцу за тем порогом
Предстояла путь-дорога
На родную сторону,
Прямиком – через войну.

 
О себе

 
Я покинул дом когда-то,
Позвала дорога вдаль.
Не мала была утрата,
Но светла была печаль.

И годами с грустью нежной –
Меж иных любых тревог –
Угол отчий, мир мой прежний
Я в душе моей берёг.

Да и не было помехи
Взять и вспомнить наугад
Старый лес, куда в орехи
Я ходил с толпой ребят.

Лес – ни пулей, ни осколком
Не пораненный ничуть,
Не порубленный без толку,
Без порядку как-нибудь;

Не корчёванный фугасом,
Не поваленный огнём,
Хламом гильз, жестянок, касок
Не заваленный кругом;

Блиндажами не изрытый,
Не обкуренный зимой,
Ни своими не обжитый,
Ни чужими под землёй.

Милый лес, где я мальчонкой
Плёл из веток шалаши,
Где однажды я телёнка,
Сбившись с ног, искал в глуши…

Полдень раннего июня
Был в лесу, и каждый лист,
Полный, радостный и юный,
Был горяч, но свеж и чист.

Лист к листу, листом прикрытый,
В сборе лиственном густом
Пересчитанный, промытый
Первым за лето дождём.

И в глуши родной, ветвистой,
И в тиши дневной, лесной
Молодой, густой, смолистый,
Золотой держался зной.

И в спокойной чаще хвойной
У земли мешался он
С муравьиным духом винным
И пьянил, склоняя в сон.

И в истоме птицы смолкли…
Светлой каплею смола
По коре нагретой ёлки,
Как слеза во сне, текла…

Мать-земля моя родная,
Сторона моя лесная,
Край недавних детских лет,
Отчий край, ты есть иль нет?

Детства день, до гроба милый,
Детства сон, что сердцу свят,
Как легко всё это было
Взять и вспомнить год назад.

Вспомнить разом что придётся –
Сонный полдень над водой,
Дворик, стёжку до колодца,
Где песочек золотой;

Книгу, читанную в поле,
Кнут, свисающий с плеча,
Лёд на речке, глобус в школе
У Ивана Ильича…

Да и не было запрета,
Проездной купив билет,
Вдруг туда приехать летом,
Где ты не был десять лет…

Чтобы с лаской, хоть не детской,
Вновь обнять старуху мать,
Не под проволокой немецкой
Нужно было проползать.

Чтоб со взрослой грустью сладкой
Праздник встречи пережить –
Не украдкой, не с оглядкой
По родным лесам кружить.

Чтоб сердечным разговором
С земляками встретить день –
Не нужда была, как вору,
Под стеною прятать тень…

Мать-земля моя родная,
Сторона моя лесная,
Край, страдающий в плену!
Я приду – лишь дня не знаю,
Но приду, тебя верну.

Не звериным робким следом
Я приду, твой кровный сын, –
Вместе с нашею победой
Я иду, а не один.

Этот час не за горою,
Для меня и для тебя…

А читатель той порою
Скажет:
– Где же про героя?
Это больше про себя,

Про себя? Упрёк уместный,
Может быть, меня пресёк.

Но давайте скажем честно!.
Что ж, а я не человек?

Спорить здесь нужды не вижу,
Сознавайся в чём в другом.
Я ограблен и унижен,
Как и ты, одним врагом.

Я дрожу от боли острой,
Злобы горькой и святой.
Мать, отец, родные сёстры
У меня за той чертой.
Я стонать от боли вправе
И кричать с тоски клятой.
То, что я всем сердцем славил
И любил – за той чертой.

Друг мой, так же не легко мне,
Как тебе с глухой бедой.
То, что я хранил и помнил,
Чем я жил – за той, за той –
За неписаной границей,
Поперёк страны самой,
Что горит, горит в зарницах
Вспышек – летом и зимой…

И скажу тебе, не скрою, –
В этой книге, там ли, сям,
То, что молвить бы герою,
Говорю я лично сам.
Я за всё кругом в ответе,
И заметь, коль не заметил,
Что и Тёркин, мой герой,
За меня гласит порой.

Он земляк мой и, быть может,
Хоть нимало не поэт,
Всё же как-нибудь похоже
Размышлял. А нет, ну – нет.

Тёркин – дальше. Автор – вслед.

 
Бой в болоте

 
Бой безвестный, о котором
Речь сегодня поведём,
Был, прошёл, забылся скоро…
Да и вспомнят ли о нём?

Бой в лесу, в кустах, в болоте,
Где война стелила путь,
Где вода была пехоте
По колено, грязь – по грудь;

Где брели бойцы понуро,
И, скользнув с бревна в ночи,
Артиллерия тонула,
Увязали тягачи.

Этот бой в болоте диком
На втором году войны
Не за город шёл великий,
Что один у всей страны;

Не за гордую твердыню,
Что у матушки-реки,
А за некий, скажем ныне,
Населённый пункт Борки.

Он стоял за тем болотом
У конца лесной тропы,
В нём осталось ровным счётом
Обгорелых три трубы.

Там с открытых и закрытых
Огневых – кому забыть! —
Было бито, бито, бито,
И, казалось, что там бить?

Там в щебёнку каждый камень,
В щепки каждое бревно.
Называлось там Борками
Место чёрное одно.

А в окружку – мох, болото,
Край от мира в стороне.
И подумать вдруг, что кто-то
Здесь родился, жил, работал,
Кто сегодня на войне.

Где ты, где ты, мальчик босый,
Деревенский пастушок,
Что по этим дымным росам,
Что по этим кочкам шёл?

Бился ль ты в горах Кавказа,
Или пал за Сталинград,
Мой земляк, ровесник, брат,
Верный долгу к приказу
Русский труженик-солдат.

Или, может, а этих дымах,
Что уже недалеки,
Видишь нынче свой родимый
Угол дедовский, Борки?

И у той черты недальной,
У земли многострадальной,
Что была к тебе добра,
Влился голос твой в печальный
И протяжный стон: «Ура-а…»

Как в бою удачи мало
И дела нехороши,
Виноватого, бывало,
Там попробуй поищи.

Артиллерия толково
Говорит – она права:
– Вся беда, что танки снова
В лес свернули по дрова.

А ещё сложнее счёты,
Чуть танкиста повстречал:
– Подвела опять пехота.
Залегла. Пропал запал.

А пехота не хвастливо,
Без отрыва от земли
Лишь махнёт рукой лениво:
– Точно. Танки подвели.

Так идёт оно по кругу,
И ругают все друг друга,
Лишь в согласье все подряд
Авиацию бранят.

Все хорошие ребята,
Как посмотришь – красота.
И ничуть не виноваты,
И деревня не взята.

И противник по болоту,
По траншейкам торфяным
Садит вновь из миномётов —
Что ты хочешь делай с ним.

Адреса разведал точно,
Шлёт посылки спешной почтой,
И лежишь ты, адресат,
Изнывая, ждёшь за кочкой,
Скоро ль мина влепит в зад.

Перемокшая пехота
В полный смак клянёт болото,
Не мечтает о другом —
Хоть бы смерть, да на сухом.

Кто-нибудь ещё расскажет,
Как лежали там в тоске.
Третьи сутки кукиш кажет
В животе кишка кишке.

Посыпает дождик редкий,
Кашель злой терзает грудь.
Ни клочка родной газетки —
Козью ножку завернуть;

И ни спичек, ни махорки —
Всё раскисло от воды.
– Согласись, Василий Тёркин,
Хуже нет уже беды?

Тот лежит у края лужи,
Усмехнулся:
– Нет, друзья,
о сто раз бывает хуже,

Это точно знаю я.

– Где уж хуже…
– А не спорьте,
Кто не хочет, тот не верь,
Я сказал бы: на курорте
Мы находимся теперь.

И глядит шутник великий
На людей со стороны.
Губы – то ли от черники,
То ль от холода черны,

Говорит:
– В своём болоте
Ты находишься сейчас.
Ты в цепи. Во взводе. В роте.
Ты имеешь связь и часть.

Даже сетовать неловко
При такой, чудак, судьбе.
У тебя в руках винтовка,
Две гранаты при тебе.

У тебя – в тылу ль, на фланге, —
Сам не знаешь, как силён, —
Бронебойки, пушки, танки.
Ты, брат, – это батальон.
Полк. Дивизия. А хочешь —
Фронт. Россия! Наконец,
Я, скажу тебе короче
И понятней: ты – боец.

Ты в строю, прошу усвоить,
А быть может, год назад
Ты бы здесь изведал, воин,
То, что наш изведал брат.

Ноги б с горя не носили!
Где свои, где чьи края?
Где тот фронт и где Россия?
По какой рубеж своя?

И однажды ночью поздно,
От деревни в стороне
Укрывался б ты в колхозной,
Например, сенной копне…

Тут, озноб вдувая в души,
Долгой выгнувшись дугой,
Смертный свист скатился в уши,
Ближе, ниже, суше, глуше —
И разрыв!
За ним другой…

– Ну, накрыл. Не даст дослушать
Человека.
– Он такой…

И за каждым тем разрывом
На примолкнувших ребят
Рваный лист, кружась лениво,
Ветки сбитые летят.

Тянет всех, зовёт куда-то,
Уходи, беда вот-вот…
Только Тёркин:
– Брось, ребята,
Говорю – не попадёт.

Сам сидит как будто в кресле,
Всех страхует от огня.
– Ну, а если?..
– А уж если…
Получи тогда с меня.

Слушай лучше. Я серьёзно
Рассуждаю о войне.

Вот лежишь ты в той бесхозной,
В поле брошенной копне.

Немец где? До ближней хаты
Полверсты – ни дать ни взять,
И приходят два солдата
В поле сена навязать.

Из копнушки вяжут сено,
Той, где ты нашёл приют,
Уминают под колено
И поют. И что ж поют!

Хлопцы, верьте мне, не верьте,
Только врать не стал бы я,
А поют худые черти,
Сам слыхал: «Москва моя».

Тут состроил Тёркин рожу
И привстал, держась за пень,
И запел весьма похоже,
Как бы немец мог запеть.

До того тянул он криво,
И смотрел при этом он
Так чванливо, так тоскливо,
Так чудно, – печёнки вон!

– Вот и смех тебе. Однако
Услыхал бы ты тогда
Эту песню, – ты б заплакал
От печали и стыда.

И смеёшься ты сегодня,
Потому что, знай, боец:
Этой песни прошлогодней
Нынче немец не певец.

– Не певец-то – это верно,
Это ясно, час не тот…
– А деревню-то, примерно,
Вот берём – не отдаёт.

И с тоскою бесконечной,
Что, быть может, год берёг,
Кто-то так чистосердечно,
Глубоко, как мех кузнечный,
Вдруг вздохнул:
– Ого, сынок!

Подивился Тёркин вздоху,
Посмотрел, – ну, ну! – сказал, —
И такой ребячий хохот
Всех опять в работу взял.

– Ах ты, Тёркин. Ну и малый.
И в кого ты удался,
Только мать, наверно, знала…
– Я от тётки родился.

– Тёркин – тёткин, ёлки-палки,
Сыпь ещё назло врагу.

– Не могу. Таланта жалко.
До бомбёжки берегу.
Получай тогда на выбор,
Что имею про запас.

– И за то тебе спасибо.
– На здоровье. В добрый час.

Заключить теперь нельзя ли,
Что, мол, горе не беда,
Что ребята встали, взяли
Деревушку без труда?

Что с удачей постоянной
Тёркин подвиг совершил:
Русской ложкой деревянной
Восемь фрицев уложил!

Нет, товарищ, скажем прямо:
Был он долог до тоски,
Летний бой за этот самый
Населённый пункт Борки.

Много дней прошло суровых,
Горьких, списанных в расход.

– Но позвольте, – скажут снова, —
Так о чём тут речь идёт?.

Речь идёт о том болоте,
Где война стелила путь,
Где вода была пехоте
По колено, грязь – по грудь;

Где в трясине, в ржавой каше,
Безответно – в счёт, не в счёт —
Шли, ползли, лежали наши
Днём и ночью напролёт;

Где подарком из подарков,
Как труды ни велики,
Не Ростов им был, не Харьков,
Населённый пункт Борки.

И в глуши, в бою безвестном,
В сосняке, в кустах сырых
Смертью праведной и честной
Пали многие из них.

Пусть тот бой не упомянут
В списке славы золотой,
День придёт – ещё повстанут
Люди в памяти живой.

И в одной бессмертной книге
Будут все навек равны —
Кто за город пал великий,
Что один у всей страны;

Кто за гордую твердыню,
Что у Волги у реки,
Кто за тот, забытый ныне,
Населённый пункт Борки.

И Россия – мать родная —
Почесть всем отдаст сполна.
Бой иной, пора иная,
Жизнь одна и смерть одна.

 
О любви

 
Всех, кого взяла война,
Каждого солдата
Проводила хоть одна
Женщина когда-то…

Не подарок, так бельё
Собрала, быть может,
И что дольше без неё,
То она дороже.

И дороже этот час,
Памятный, особый,
Взгляд последний этих глаз,
Что забудь попробуй.

Обойдись в пути большом,
Глупой славы ради,
Без любви, что видел в нём,
В том прощальном взгляде.

Он у каждого из нас
Самый сокровенный
И бесценный наш запас,
Неприкосновенный.

Он про всякий час, друзья,
Бережно хранится.
И с товарищем нельзя
Этим поделиться,
Потому – он мой, он весь –
Мой, святой и скромный,
У тебя он тоже есть,
Ты подумай, вспомни.

Всех, кого взяла война,
Каждого солдата
Проводила хоть одна
Женщина когда-то…

И приходится сказать,
Что из всех тех женщин,
Как всегда, родную мать
Вспоминают меньше.

И не принято родной
Сетовать напрасно, –
В срок иной, в любви иной
Мать сама была женой
С тем же правом властным.

Да, друзья, любовь жены, –
Кто не знал – проверьте, –
На войне сильней войны
И, быть может, смерти.

Ты ей только не перечь,
Той любви, что вправе
Ободрить, предостеречь,
Осудить, прославить.

Вновь достань листок письма,
Перечти сначала,
Пусть в землянке полутьма,
Ну-ка, где она сама
То письмо писала?

При каком на этот раз
Примостилась свете?
То ли спали в этот час,
То ль мешали дети,
То ль болела голова
Тяжко, не впервые,
Оттого, брат, что дрова
Не горят сырые?..

Впряжена в тот воз одна,
Разве не устанет?
Да зачем тебе жена
Жаловаться станет?

Жёны думают, любя,
Что иное слово
Всё ж скорей найдёт тебя
На войне живого.

Нынче жёны все добры,
Беззаветны вдосталь,
Даже те, что до поры
Были ведьмы просто.

Смех – не смех, случалось мне
С жёнами встречаться,
От которых на войне
Только и спасаться.

Чем томиться день за днём
С той женою-крошкой,
Лучше ползать под огнём
Или под бомбёжкой.

Лучше, пять пройдя атак,
Ждать шестую в сутки…
Впрочем, это только так,
Только ради шутки.

Нет, друзья, любовь жены, –
Сотню раз проверьте, –
На войне сильней войны
И, быть может, смерти.

И одно сказать о ней
Вы б могли вначале:
Что короче, что длинней –
Та любовь, война ли?

Но, бестрепетно в лицо
Глядя всякой правде,
Я замолвил бы словцо
За любовь, представьте.

Как война на жизнь ни шла,
Сколько ни пахала,
Но любовь пережила
Срок её немалый.

И недаром нету, друг,
Письмеца дороже,
Что из тех далёких рук,
Дорогих усталых рук
В трещинках по коже.

И не зря взываю я
К жёнам настоящим:
– Жёны, милые друзья,
Вы пишите чаще.

Не ленитесь к письмецу
Приписать, что надо.
Генералу ли, бойцу,
Это – как награда.

Нет, товарищ, не забудь
На войне жестокой:
У войны короткий путь,
У любви – далёкий.

И её большому дню
Сроки близки ныне.

А к чему я речь клоню?
Вот к чему, родные.

Всех, кого взяла война,
Каждого солдата
Проводила хоть одна
Женщина когда-то…

Но хотя и жалко мне,
Сам помочь не в силе,
Что остался в стороне
Тёркин мой Василий.

Не случилось никого
Проводить в дорогу.

Полюбите вы его,
Девушки, ей-богу!

Любят лётчиков у нас,
Конники в почёте.

Обратитесь, просим вас,
К матушке-пехоте!

Полюбите молодца,
Сердце подарите,
До победного конца
Верно полюбите!

Пусть тот конник на коне,
Лётчик в самолёте,
И, однако, на войне
Первый ряд – пехоте.

Пусть танкист красив собой
И горяч в работе,
А ведёшь машину в бой –
Поклонись пехоте.

Пусть форсист артиллерист
В боевом расчёте,
Отстрелялся – не гордись,
Дела суть – в пехоте.

Обойдите всех подряд,
Лучше не найдёте:

Обратите нежный взгляд,
Девушки, к пехоте.

 
Отдых Тёркина

 
На войне – в пути, в теплушке,
В тесноте любой избушки,
В блиндаже иль погребушке, —
Там, где случай приведёт, —
The script ran 0.002 seconds.