---

Евгений Евтушенко - Голубь в Сантьяго [1972–1978, Сантьяго – Москва ]
Известность произведения: Низкая

1 2 3 

но вспомнил, что в московских гастрономах
эрисос никогда не продают.
Всё в моей жизни так переломалось,
что это было невозможно склеить.
Развод, потеря сына, оскорбленья
из уст, когда-то любящих, любимых,
и полужалость-полулюбопытство
во взгляде у народного судьи.
А сколько судей сразу объявилось,
и каждый себя чувствовал народным,
хотя намёка не было на жалость
в злорадно обвинительных глазах.
Меня все обвиняли в себялюбье,
в корыстности, в моральном разложенье,
в зазнайстве, в недостаточном вниманье,
в недооценке тех, кого я должен
ценить, но совершенно не ценю.
Но сам себя я обвинил в убийстве,
в чём обвинить меня не догадались.
Я так устал от причиненья боли
всем родственникам, женщинам, друзьям,
при каждом шаге, вправо или влево,
вперёд, или назад, или на месте,
кого-то убивая невзначай.
И я тогда заскрежетал зубами,
как под хмельком провинциальный трагик:
«Родимые, как мне вас осчастливить?
Что сделать, чтоб вздохнули вы легко?
Причина не во мне одном, наверно,
Но если только я один - причина
несчастий ваших и болезней ваших,
я устранить её вам помогу!»

Но что-то умирать не позволяло.
Была пуста квартира.
Только голубь
с почти что человечьими глазами
на внешнем подоконнике сидел.
А может, он тот самый был - погибший
в Сантьяго, у гостиницы «Каррера»,
и, мёртвый, прилетел ко мне на помощь,
чтобы себе я не позволил смерть?
Несчастье иностранным быть не может.
Когда несчастья все поймут друг друга,
как этот голубь, прилетят на помощь,
тогда и будет счастье на земле.
И если кто-то где-нибудь несчастен -
в Сантьяго, Химки-Ховрино,
Нью-Йорке, -
то всё равно он права не имеет
себя убить. Безвыходности нет.
Когда я молод был, преступно молод,
один поэт великий, изумлённо
доживший до семидесяти лет,
сказал мне:
«Маяковский и Есенин
преступно предсказали свою смерть.
В стихах - самовнушающая сила.
Мой вам совет: пишите что угодно,
о чём угодно, только избегайте
своё самоубийство предсказать».
Я с той поры поставил перед смертью,
как баррикаду, письменный мой стол.
Презренные пророки пессимизма,
торговцы безнадёжностью и смертью,
нисколько вы не лучше, не умнее
сующих нам поддельные надежды
лжеоптимизма наглых торгашей.
Вы в сговоре.
Пытаетесь вы вместе
столкнуть всё человечество с обрыва
и будущее мёртвыми телами,
как голубя в Сантьяго, раздавить.
Я не судья погибшему Альенде,
но я судья всем, кто его столкнули.
Товарищ президент, не умирайте!
Возмездием бессмертья превратите
зарвавшихся убийц - в самоубийц!
Постановите президентской властью:
пусть вешаются только те, кто вешал,
и только те стреляются от страха,
кто на земле свободу расстрелял.


Эпилог

Самоубийство - верить в то, что смертен,
какая скука под землёй истлеть.
Позорней лжи и недостойней сплетен -
внушать другим, что существует смерть.

Я ненавижу смерть, как Циолковский,
который рвался к звёздам потому,
что заселить хотел он целый космос
людьми, бессмертьем равными ему.

Вы приглядитесь к жизни, словно к нитке,
которую столетия прядут.
Воскресшие по фёдоровской книге,
к нам наши прародители придут.

К нам приплывут на стругах, на триреме.
В ракеты с нами сядут Ромул, Рем.
А если я умру - то лишь на время.
Я буду всюду. Буду всеми. Всем.

И на звезде далёкой гололёдной,
бросая в космос к людям позывной,
я буду славить жизнь, как голубь мёртвый,
летающий бессмертно над землёй.
The script ran 0.001 seconds.