---

Николай Асеев - Маяковский начинается - Четырнадцатый год [1936 - 1939 [1] ]
Известность произведения: Низкая

1 2 3 

Однажды мы выехали
с Оксаной
вдвоём из гостей
по дорожке санной...
А он рядком
зашагал пешком,
подошвы печатая
свежим снежком.
Тогда ещё в моде
извозчики были
и редко работали
автомобили.
Возница на клячу
чмок да чмок
и всё же его
обогнать не смог.
И нас
на полсажня опередя,
дорогу под носом
у нас перейдя,
он стал
и палкой нам отсалЮтовал,
дескать: «Привет!
До свиданья! Покудова!»

И в этом жесте
мальчишеском, гордом,
который движенье и радость таит,
хотел бы я,
чтоб стал он
над городом,
как в памяти нынче в моей
он стоит.
Стоял,
весельем
и силою вея,
чтоб так бы его
наблюдала толпа:
в пальтишке коротеньком
от Москвошвея,
в шапчонке,
сбитой к затылку со лба.
Вот так,
во всём и везде
впереди, -
ещё ты и слова не вымолвишь, -
он шёл,
за собой увлекая ряды,
Владимир Необходимович!

Но мысли о памятнике -
пустые.
Что толку,
что чучело вымахнут ввысь?!
Пускай эти толпы
людские густые
несут его силу,
движенье
и мысль.
Пока поток
не устанет струиться,
пока не иссякнет
напор буревой,
он будет в глазах
двоиться, троиться,
в миллионные массы
внедряясь живой.
На Мехико-сити,
в ущельях Кавказа,
в протоках парижского сквозняка -
он будет повсюду
в упор, большеглазо,
строкою раскручиваясь,
возникать.
И это -
не окаменелая глыба,
не бронзовой маски
условная ложь,
а вечная зыбь
человечьих улыбок,
сердец человеческих
вечная дрожь!


Эпилог

Сегодня
с дерев срываются листья,
и угол меняет
земная ось,
и лес
как шуба становится лисья -
продут
и вызолочен насквозь.
И в свисте
этих порывов грубых,
что мусорный шлейф
подымают, влача, -
писатель
задумывается о шубах
и прочем отребье
с чужого плеча.
Писательство -
не искусство наживы,
и зря нашу жизнь
проверять рублём.
При этом
всплывут -
которые лживы,
потонут -
кто в строчку до слёз влюблён...

А впрочем,
к чему предъявлять обвиненья, -
нужны организму
и нервы,
и слизь.
Страна была - светом,
они были - тенью,
а свету без тени
не обойтись.
Пускай существуют,
меня не тревожа,
и если
о них я теперь и пишу, -
крепка моя сила,
груба моя кожа, -
я землю
для будущего пашу.
Чтоб новая
радостная эпоха -
отборным зерном человечьим
густа -
была от бурьяна
и чертополоха
обезопашена
и чиста.
Чтоб не было в ней
ни условий,
ни места
для липких лакеев,
ханжей
и лжецов,
для льстивого слова,
трусливого жеста;
чтоб люди людей -
узнавали в лицо.
Чтобы Маяковского
облик весёлый
сквозь гущу веков
продирался всегда...
Им будет -
я знаю! -
Земли новосёлы,
какая-то названа
вами
звезда.
The script ran 0.001 seconds.