---

Эдуард Асадов - Галина - Часть I [1958 ]
Известность произведения: Низкая

1 2 3 4 

От зависти сгорят наверняка!

Представь: на синем поле без узора...
Ах, нет. Чтоб ты наглядней представлял
Дай карандаш! - Но тут из коридора
В дверь кто-то еле слышно постучал.

Она вошла, шагнув тяжеловато,
Осыпанная снегом и дождём,
И, улыбнувшись как-то виновато,
Вдруг прислонилась к косяку плечом.

- Галина! - Варя бросилась к порогу,
Порывисто подругу обняла. -
У нас испорчен лифт, а ты, ей-богу,
Одна на пятый... Ведь с ума сошла!

- Постой, Варюша! Я же вся в снегу!
Где вешалка? Мне помнится, в передней? -
Максим шагнул: - Позвольте, помогу,
Я кавалер как будто не последний!

Галина взгляд на Варю подняла.
А в нём тоска... безжизненное море...
- Что, Галка? Что? Неважные дела?
Беда случилась? - Нет, Варюша, горе!

Прошла... Безмолвно села на диван,
Смотрела в сумрак строго и печально.
Взяла зачем-то поданный стакан
И всё крутила ложкой машинально.

Потом взглянула в круглое трюмо:
- Что ж, тут любой, наверно, отшатнётся...
Мне, Варя, нынче принесли письмо.
Андрей... Он не приедет... Не вернётся...

Слова звенели холодно, как льдинки.
Казалось, что душе её сейчас
Чужды все чувства. Ни одной слезинки
Не пролилось из потемневших глаз.

- Oн пишет мне... постой-ка, что ж он пишет?
Ах да... О том, что он не может лгать,
Что мой привет в таёжном ветре слышит,
А сам в душе не в силах отыскать

Ни ласки, ни ответного огня,
В нём, как он пишет, что-то вдруг сломалось.
Нет, он не то чтоб разлюбил меня,
«Но жалость, Галка, понимаешь, жалость!

Она, как спрут, мне сердце оплела.
Прости, я знаю: жалость унижает.
Но если сердце с ней не совладает,
Любовь уйдёт. И вот она ушла...

Нет, даже не ушла, но рядом с нею
Живёт вот этот леденящий спрут.
Суди сама: ну разве так живут?
Живут - любя и вместе с тем жалея?

Нет, ты ни в чём, ни в чём не виновата!
Но я никак привыкнуть не могу...
И, всё былое сохраняя свято,
Я честно ухожу, а не бегу.

Прости, Галина, мне ужасно больно.
Ведь я сижу, как Каин, над письмом...»
А дальше он... Но, кажется, довольно!
Хотя постой... Тут вот ещё о чём.

Ещё одна томит его кручина:
Мне будет трудно. Я же скоро мать!
А он отец. Он не забудет сына.
Он нам обоим станет помогать.

Вся эта многослойная постройка
Имеет и довольно прочный гвоздь:
В конце он пишет про Татьяну Бойко...
Да, без того, видать, не обошлось.

Нет, Варя, мне не надо состраданья.
Я думала. А впрочем, что слова?!
Прочти сама «сердечное» посланье.
А вдруг и я тут где-то не права.

Прочтя письмо, Варвара помолчала.
- Нет, не на том стоит, Галинка, мир! -
И вдруг со злобой тихо прошептала
Презрительно и твёрдо: - Дезертир!

2

- Вот я и дома! Ничего, Варюша,
Теперь, спасибо, я дойду одна.
А час теперь который? Ты послушай,
Какая вдруг повисла тишина!

Свежо. Морозит. Ну, Максим, давайте
Увесистую вашу пятерню.
Нет, нет, благодарю, не провожайте!
Да, завтра непременно позвоню!

Они ушли. И слабую улыбку
Вмиг будто ветром сдунуло, смело.
«Что ж, может, вправду сделала ошибку,
Иль мне, как говорят, не повезло?»

По лестнице взошла, не отдохнула.
Ну что усталость? Это ли печаль?
Дверь комнаты привычно распахнула
И долго, опершись о спинку стула,
Смотрела в ночь, в заснеженную даль.

Потом, раздевшись, села, оглянулась.
Всё пусто, странно, как нелепый сон.
Такое чувство, будто бы вернулась
Сейчас она с тяжёлых похорон.

Как будто бы из комнаты недавно,
Ну, может статься, с час назад всего...
Брось! Перестань, Галина Николавна!
Ты не одна! Не забывай о главном:
Не забывай про сына своего!

Но он ещё для жизни не разбужен,
А от него уже и отреклись...
«Теперь ты, видно, только мне и нужен,
Мой несмышлёный маленький «сюрприз!»

Кто б ей на все вопросы мог ответить?
Кто мог бы самый мудрый дать совет?
Скажи: есть человек такой на свете?
- Да, есть! А впрочем, может быть, и нет.

К нему прийти б с любой бедой-кручиной,
К щеке припасть, заплакать наконец!
Но кто же этот человек, Галина?
- Кто? Николай Васильич - мой отец.

Вот он на фотографии альбомной,
В будёновке и с шашкой на ремне,
Плечистый, загорелый, запылённый,
Сидит на сером в яблоках коне.

А здесь он на субботнике копает
Для домны котлован на пустыре,
По пояс голый в гуле и жаре...
Устал, наверно, а глаза сияют.

А вот он с милой синеглазой Маней
Сидит у речки, робок и суров.
Она - в цветистом лёгком сарафане,
С большим букетом полевых цветов.

Тут ряд цехов, дымы до небосвода,
Кружатся листья, будто мотыльки...
И он, директор, во дворе завода
Осматривает новые станки.

А это школьный лагерь под Красковом.
Весёлая, живая детвора,
А в центре папа в галстуке пунцовом
Сидит у пионерского костра.

Ей вспомнилось, как слушали ребята
Будённовского славного бойца
О сабельных атаках, и охватах,
И выходе из вражьего кольца.

Он с ними пел о красных эскадронах.
Потом фанфарный прозвенел сигнал,
И лучший звеньевой Андрюша Громов
Ему на шею галстук повязал.

Мать - ласковая, добрая... И всё же
Галина, неизвестно почему,
Бывало, с тем, чего понять не может,
Не к маме шла, а к строгому - к нему.

И что бы дочь порой ни натворила,
Всё разберёт по совести отец.
Нахмурит брови - значит, заслужила,
Похвалит - значит, вправду молодец!

Но как-то зимней сумрачной порою,
Когда в домах укладывались спать,
Случилось вдруг нелепое, такое,
Чего ни объяснить и ни понять...

* * *

По большому ледяному кругу
С каждою секундой всё быстрей
Галя с Зиной - школьные подруги -
Мчались мимо лунных фонарей.

Толстенькая Зина отставала
И пищала где-то позади:
- Галка! Галка! Ты же обещала...
Так нечестно... Слышишь, подожди!

Ветер бил в лицо упруго, колко,
Грохотал оркестр издалека.
И большая огненная ёлка
Отражалась в зеркале катка.

А потом, держа коньки под мышкой,
Шли подруги весело домой.
Вдруг какой-то озорной парнишка
Их нагнав, шутливо крикнул: - Стой!

Обернулись. Громов! Вот так встреча!
- Вы куда, девчонки? Я в кино.
В «Арсе» - «Цирк», причём последний вечер!
И билетов, я звонил, полно!

Вы домой идёте? Подождите!
До кино всего кварталов шесть.
Двинемся все вместе! Ну, хотите?
У меня и деньги, кстати, есть.

Зина понимающе вздохнула:
- Нет уж, извините, я пойду. -
И в толкучку с хохотом нырнула.
Подмигнув подруге на ходу.

Возвращались поздно. Падал снег,
Будто с ёлки, пышный и блестящий.
Галя вдруг сказала: - А ведь негр,
Ну, малыш тот, он ведь настоящий.

- Вот ещё! - Андрей захохотал. -
Где в Москве достанешь негритёнка?
Попросту гримёр замалевал
Самого обычного ребёнка.

- Ну, а губы? Губы? Никогда
Губ таких у наших не бывает!
- Что там губы? Губы - ерунда!
Губы тоже клеем прилепляют.

Галя стала спорить: - Вот и нет! -
А потом подумала: «К чему?
Дома папа. Расскажу ему,
Он-то сыщет правильный ответ».

Всё ж у дома робко повздыхала.
Папа скажет: «На дворе уж ночь.
Это где ж ты столько пропадала?
Ну, вконец избаловалась дочь!»

Подымаясь лестницей, храбрилась:
«Папа, но ведь я же в первый раз...
Папа, я скажу, у нас сейчас
Вышел спор...» И вдруг остановилась:

Свет в прихожей... Дверь полуоткрыта...
Это в час-то ночи! Ну, дела!
Видно, мама тоже так сердита,
Что в расстройстве дверь не заперла.

В кабинете за портьерой свет.
Папа ждёт. Сейчас он глянет строго...
Ну, да будь что будет! И с порога
Девочка шагнула в кабинет.

Дальше было всё как в лихорадке...
Нелегко об этом вспоминать!
Папы нет... Все вещи в беспорядке,
Бледная, встревоженная мать.

- Что случилось? - А уж сердце бьётся.
Тихий мамин голос: - Ничего...
Тут ошибка, Галя, он вернётся,
Просто с кем-то спутали его.

Сам сказал мне: «Завтра же приеду.
Погоди, заране не тужи!
Значит, завтра, ровно в три, к обеду.
И Галинке это же скажи!»

Да ошибся, видно, просчитался!
Мчались дни, тянулась цепь годов,
Но домой не шёл, не возвращался
Николай Васильевич Ершов.

* * *

Эх, Андрюшка! В трудные года
Ты не трусил косности людской.
Почему ж ты храбрым был тогда,
А теперь сробел перед бедой?

Что с тобой случилось в самом деле?
Красота... Да в ней ли только суть?
Шрам! Скажи, Андрюша, неужели
Он любовь способен зачеркнуть?

Если б вдруг тебе пришлось вернуться
С фронта без руки или без глаза,
То, клянусь, мне не пришла б ни разу
Мысль, чтобы уйти иль отвернуться.

Говорят: «То женская любовь!»
А мужская разве не такая?
Что за глупость: женская... мужская...
Ведь у нас одни душа и кровь!

Впрочем, дело даже не в крови.
Остывает ведь и сталь кипящая.
Просто есть подобие любви
И любовь - большая, настоящая!


Часть IVГлава VIIIСын

1

И вот он - сын! Ножонками суча,
Глядит на мир спокойно и открыто
И клюв у целлулоидного грача
Беззубым ртом сжимает деловито.

Ему всего три месяца, и он
Ещё ни дум не знает, ни забот.
Без туч над ним синеет небосвод.
А мир его - еда да крепкий сон...

Но мать уже до острой боли любит
И то, как сын смешные бровки супит,
И золотой пушистый хохолок,
И жилку, что бежит через висок.

Ей иногда не верится, что он,
Вот этот сверток чуть побольше книжки,
Не выдумка, не сказка и не сон,
А настоящий маленький сынишка!

И смех и грех смотреть, как он порой,
Барахтаясь в короткой рубашонке,
Через себя фонтанчик пустит тонкий,
Подушку всю облив за головой,

Подобных «дел», нескромных и сумбурных,
Немало доведётся наблюдать.
В три месяца всех «навыков культурных»
Не в силах человек ещё понять.

Да не беда! Вот станет повзрослее
И всё постигнет. А пока что сын
Глядит на мать... И нет его роднее!
Ведь он такой для матери один!

2

- Можно к вам, Галина Николавна? -
В дверь пролез заснеженный букет.
За букетом девочка вослед.
- Вы, ребята? Вот как это славно!

Как я рада! Ну, прошу, входите!
Да смелее. Сколько же там вас?
Нина, Лена, два Алёши, Митя...
О, да тут почти что целый класс?!

В платьях, отутюженных заране,
В галстуках, что зорь любых алей,
Вот они уселись на диване
Стайкой красногрудых снегирей.

Староста Петров, как самый главный,
Произнёс с торжественным лицом:
- Мы пришли, Галина Николавна,
Рассказать, что мы вас очень ждём.

Двойки есть... Ослабла дисциплина... -
И, смутившись, отошёл к окошку.
- Брось! - вскочила чёрненькая Нина, -
Можно, мы посмотрим на Серёжку?

- Он не спит, Галина Николавна?
- Нет, не спит, поближе подойдите.
Только чур: спокойно, не галдите!
- Нет, мы тихо... Ой, какой забавный!

- А глаза большущие какие!
- Карие, совсем не как у вас.. -
Ким утешил: - Это так сейчас.
Подрастёт - и станут голубые.

- Вот как всё предугадали славно!
До чего же, право, мы мудры! -
И, смеясь, Галина Николавна
Потрепала детские вихры.

Нина, розовея смуглой кожей,
Подошла к ней. - Я хочу спросить:
Можно иногда нам приходить
Посидеть и поиграть с Серёжей?

Через час - в квартире тишина...
Щебеча, умчались снегирята...
А она стояла у окна,
Вслед им улыбаясь виновато.

Любят, ждут... Нет, эти не солгут!
Взгляд ребячий не привык лукавить.
А она? Давно ль хотела тут
Всё забыть, всё бросить и оставить...

Думалось: районный городок...
Школа, дом, за окнами картошка,
Из трубы клубящийся дымок.
Книги, труд и маленький Серёжка...

Школа, труд... А разве здесь не труд?
Разве нет и тут друзей горячих?
А ребята? Разве же бегут
От таких вот чистых глаз ребячьих?

Струсила? Обида сердце гложет?
Пусть! Тут важно только не сломаться!
Трус не тот, кто может испугаться.
Трус - кто страха одолеть не сможет!

Сын промолвил с важностью: - Агу!
- Да, малыш, уйдёт, затихнет гром.
Никуда-то я не побегу,
Мы и здесь с тобою заживём.

3

- Галина, можно? - Распахнулась дверь,
И появилась Эльза Вячеславиа. -
Не спит малыш? - Не спит.
- Ну, вот и славно!
На, детка, зебру - презанятный зверь.

Одета гостья ярко и нарядно:
Шелка, серёжки, кольца, кринолин...
Всё бьёт в глаза, всё пестро, всё нескладно.
Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!

- Мы, Галочка, квартиру получаем.
Хлопот по горло: с мебелью беда!
То купим шкаф, то кресло прозеваем...
Вот всё обставлю, приходи тогда.

- Что ж, как-нибудь визит такой устроим,
Сейчас же попрошу я вот о чём:
С полчасика побудь с моим героем,
Пока я отлучусь за молоком.

- Ах, я не прочь! Но тут меня тревожит
Боязнь: а вдруг чего недогляжу?
К тому же платье... Подызмяться может...
А впрочем, ладно, мчись, я посижу.

Она с надрывом что-то стала петь,
Потом младенцу показала рожки.
Но край пеленки, там, где были ножки,
Вдруг начал подозрительно влажнеть.

Авария! Что делать новой маме?
Она к кровати робко подошла
И пальцами с блестящими перстнями
Пелёнки край брезгливо подняла.

Увидев незнакомое лицо,
А может статься, ощутив на теле
Чужой руки холодное кольцо,
Малыш заплакал горько в колыбели.

Он так сучил озябшими ногами,
Так громко плакал, стиснув кулачки,
Что временной и неумелой «маме»
Осталось лишь схватиться за виски.

Нет, где уж этой барыньке столичной,
Чья лишь в нарядах и живёт душа,
Управиться с хозяйством непривычным -
Одеть и успокоить малыша?!

Но что это: мираж? Метаморфоза?
Сняв быстро брошь и положив в карман,
Она накидку цвета чайной розы
Швырнула вдруг, как тряпку, на диван.

Откуда эта быстрая сноровка?
Галина поразилась бы донельзя,
Увидев, как уверенно и ловко
Её Серёжку пеленает Эльза.

Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!
Нет дамы в ярких кольцах и наколках,
Есть просто Лиза - дочка горнового,
Девчонка из рабочего посёлка.

Отец в цеху, мать целый день стирала,
А старшая, вскочив ещё спросонок,
Уже кормила, мыла, пеленала
Своих чумазых братьев и сестрёнок.

Но годы шли, и прошлое забылось.
Богатый муж... Безделье и шелка...
Когда она душою опустилась,
Теперь нельзя сказать наверняка.

Не в тот ли день и час, когда решила,
Что труд придуман только для мужей,
И весь свой пыл душевный посвятила
Кокетствам да наружности своей?

Ответить трудно. Только мир стал тесен.
Вся жизнь: прилавки, моды и кино.
Мурлыканье пустых, пошлейших песен...
И грустно, и противно, и смешно...

Но нынче звонкий, горький плач ребячий
На миг какой-то всю её встряхнул,
Как будто в омут плесени стоячей
С размаху кто-то камень зашвырнул.

И разом точно встала тень былого:
Нет Эльзы в брошах, кольцах и наколках.
Есть просто Лиза - дочка горнового,
Девчонка из рабочего посёлка.

Надолго ль это сердце встрепенётся?
Ворвётся ль в омут свежая струя?
Иль плесень снова медленно сомкнётся?
О том пока и сам не знаю я.


Глава IXНочь

Вешняя безоблачная ночь,
Ветер клейко пахнет тополями...
Сколько губ в такой вот час не прочь
Говорить сердечными стихами?

Хмелем бьёт зелёное вино
От корней травы до небосвода.
Всё сегодня лирики полно:
И дома, и люди, и природа...

Любит ветер вот такую ночь:
Зашумел вдруг, точно стая галок,
И, сорвав, умчал со смехом прочь
Белый тополиный полушалок.

Вон, покинув пёстрый хоровод,
На трубе сидит звезда-красавица,
А гуляка-месяц, будто кот,
К ней по гребню крыши пробирается.

Мерно плещет спящая река...
А над нею песнь и звон гитары.
Песнь любви... В ней радость, и тоска,
И покой, и вьюги, и пожары...

Петь её с подругою вдвоём
Хорошо! И всё же, скажем честно,
Не под каждой дверью и окном
Песне этой прозвучать уместно.

Не всегда. Да вот хотя б сейчас
В комнате, за этой вот гардиной,
Мать сидит и не смыкает глаз
У кровати маленького сына.

На диване в пёстром беспорядке
Кубики, жирафы и слоны,
Зайцы, носороги и лошадки
Дремлют в блеске матовой луны.

Спит «зверьё» беспечно, тихо, мирно...
Лишь солдатик - честная душа,
Сжав приклад и став по стойке «смирно»,
Верно охраняет малыша.

Что мальчишке этой ночью снится?
Впрочем, может быть, и ничего.
Он уснул. А матери не спится.
Мать сидит и смотрит на него.

Вот он спит, не знающий тревоги.
Тот, кому в большую жизнь идти.
Перед ним открытые дороги,
Но уже с ухабами в пути.

Он шагнёт, он солнцу улыбнётся.
Но, хоть трижды будь он молодец,
Сколько раз он больно ушибётся,
Встретясь со словами: «Твой отец».

Да, отец... Он не войдёт открыто,
Не посадит сына на плечо,
Не подбросит к синему зениту,
Не сожмёт в объятьях горячо,

Не притащит ёжика в газете,
Не набьёт за пазуху конфет.
«Твой отец...» Он хоть и есть на свете,
Но считай, что всж равно, что нет!

Он придёт, но не путём победным.
Нет, не старшим другом, не отцом,
А всего лишь сереньким, судебным,
Жалким «исполнительным листом».

За окошком дальний звон гитары...
Сыплет с неба звёздный листопад...
Под луною всюду нынче пары,
И везде о чувствах говорят.

«Я люблю!» - взволнованная фраза.
Сколько тут заманчивых огней!
Всё ж прошу, товарищи, не сразу,
Повстречавшись, обращайтесь к ней.

Не ханжа я. И нравоученья
Мне смешны. А тут вот не смешно.
Слишком уж огромное значенье
В этих двух словах заключено.

Мы ль суровы, или жизнь сурова,
Я не знаю. Только ты пропал,
Если вдруг, сказав большое слово,
Чувств больших при том не испытал.

И когда придёт к тебе иное
И объявит радостно: - Ты мой! -
Как ломать всё то, что ты построил?
Как с другою поступить судьбой?

Всё долой? Ведь тут пришло большое!
Но постой! Проверим, поглядим.
Может быть, и это всё пустое?
Может быть, и это только дым?!

Кто б ты ни был: женщина ль, мужчина,
Всё продумай, прежде чем решать,
Чтоб кому-то у кровати сына
Горьких слёз потом не проливать.

Сон смежил мальчишечьи ресницы.
Тихо ночь над крышами плывёт...
Спит малыш, а матери не спится,
Мать ему вполголоса поёт:

Колыбельная песня

Бьётся в стёкла звёздная метель
Вместе с тополиною порошею.
Пусть, малыш, летят к тебе в постель
Бабочками сны твои хорошие.

Нам пока тревоги не видны,
Что ж, на то и сетовать не станем.
Спи, мальчишка, голубые сны
Снятся людям только в детстве раннем.

Хорошо о подвигах мечтать,
Мчаться к звёздам, плыть по бурным рекам,
Только, прежде чем героем стать,
Стань сначала честным человеком.

Будь таким во всём и до конца,
А преграды - пусть они встречаются!
Знай, что горы, звёзды и сердца
Только честным в жизни открываются.

Млечный Путь, мерцая, смотрит вниз,
Дремлет ива с вербою-подружкой...
А вверху торжественно повис
Месяц золочёной погремушкой.

Речка чуть дрожит под ветерком...
Полночь уж сменилась с караула...
Где-то нынче, чмокая рожком,
Гордая любовь твоя уснула...

Встреча ваша, милый, впереди.
С крепкой дружбой, с песней, с соловьями
Только не обидь её, гляди,
Злыми и ненужными словами.

Скоро день, фанфарами трубя,
Брызнет светом ярко-золотистым.
Пусть же будет счастье у тебя
Вот таким же солнечным и чистым!

Бьётся в стёкла звёздная метель
Вместе с тополиною порошею...
И летят, летят в твою постель
Бабочками сны твои хорошие...


Глава XНегаданный приезд

1

С портфелем и тетрадками под мышкой
Галина быстро шла по переулку.
Она спешила: как-то там сынишка?
Ходил ли с тётей Шурой на прогулку?

Надет ли шарф? Накормлен ли малыш?
Вот так всегда: уходишь на работу,
А в сердце бесконечная забота,
И целый день торопишься, спешишь.

Но скоро, видно, кончится тревога.
И мама рада, и Серёжка рад.
Через неделю - первая дорога!
Малыш пойдёт к ребятам в детский сад.

Пока же мать, по сторонам не глядя,
Спешит, земли не чуя под собой.
В руке - портфель, под мышкою - тетради
И детский синий шар над головой.

В прихожую вошла, заторопилась,
Поспешно пробежала коридор,
Но возле двери вдруг остановилась,
Услышав непривычный разговор.

Мгновенно сердце сжалось и упало,
Охвачено волненьем и тоской,
Два голоса Галина услыхала,
Два голоса: Серёжкин и мужской.

Андрей пришёл? Ах, нет... Ошибка. Где там?
Но чей же это голос? Чей же? Чей?
И вдруг мгновенно нестерпимым светом
Пронзили душу тысячи лучей!

Рванула дверь, и вдруг ослабли ноги.
Как будто кто-то налил в них свинец.
И, тихо покачнувшись на пороге,
Она чуть слышно крикнула: - Отец!

Всё закружилось в странной карусели...
Шагнуть хотела - не хватило сил.
Померкло солнце... Окна почернели...
И пол куда-то медленно поплыл...

Упал портфель, рассыпались тетради...
Цветистый шар взлетел под потолок,
И видел сын, как незнакомый дядя
Мать, подхватив, к груди своей привлёк.

2

Значит, жив он! Жив и снова дома!
Это всё действительность, не сон!
Здесь вот, рядом... Настоящий он!
Как же всё до боли в нём знакомо!

Всё такой же рослый и плечистый,
Та ж привычка гладить жёсткий волос.
Тот же взгляд, внимательный и быстрый,
И всё тот же басовитый голос.

Только стал сутулиться сильнее,
И морщин прибавилось у рта.
Стал весь как-то строже и белее,
И всё ходит (новая черта).

- Говоришь, надеялись и ждали?
Что ж, как видишь, буря улеглась.
Вновь мы вместе. И долой печали!
Жаль, вот только мать не дождалась...

Слышал... Знаю... Помолчи. Не надо.
Это после... Расскажи-ка вот,
Что за внук здесь у меня растёт
И дорос уж даже до детсада?

Он, брат, мне тут всё порассказал,
Дал понять, что он в душе пилот. -
Николай Васильевич привстал
И легонько внука ткнул в живот.

Внук смущённо к матери прижался
И сказал: - А я и не боюсь.
- Не боишься? Ну, коли не трус,
Мы друзья. - И дед заулыбался.

От улыбки и весёлой фразы,
Оттеснивших хмарь минувших дней,
В комнате Галины как-то сразу
И уютней стало и теплей.

Льётся мягкий свет от абажура,
Внук уснул, сказав: - Спокойной ночи! -
На стене колышутся фигуры,
Тихо чайник на столе бормочет...

Галю нынче просто не узнать:
Щёки пышут, голос стал звенящим.
Как ей много надо рассказать
О плохом и светлом, настоящем.

Было всё: хорошая любовь
И обида, острая, как жало.
Но хоть вся любовь и не пропала,
Да былому не вернуться вновь.

Что ж, права пословица о том,
Что друзей познаешь лишь в беде,
И они находятся везде,
Там, где мы их даже и не ждём!

У отца заворожённый взгляд:
Как в кино, проходят перед ним
Педагоги, шумный класс ребят,
Тётя Шура, Варя и Максим.

- Знаешь, папа, в день, когда Серёжа
Должен появиться был на свет,
У меня вдруг холодок по коже -
Вдруг беда, а близких рядом нет?!

Вдруг беда... Но, честное же слово,
Дня того мне в жизни не забыть.
Нам с тобой Максима Рыбакова
Нужно, право, век благодарить.

Так и вышло: в трудную минуту
Не случилось рядом никого.
Только вдруг как ветром почему-то
Занесло мне именно его.

Знаешь, как мы мчались на «Победе»?
В нитку - светофоров огоньки...
Красный свет! А мы несёмся... Едем!
В стёкла ветер... Позади - свистки...

Но когда мы вышли из машины,
Мне вдруг стало худо... Мир качался...
А шофёр... - И тут, смеясь, Галина
Показала, как он растерялся.

- Знаешь, он большой такой, забавный,
Топчется, а щёки побурели.
«Можно мне, Галина Николавна,
Вам помочь... Мы вот уже... У цели...»

Я шепчу: «Спасибо... Где же вам...»
Но уж он меня, как нянька, обнял,
Мягко, будто пёрышко, приподнял
И понёс к распахнутым дверям.

А ведь у него, я говорила,
Нет ноги. Ты умный, ну скажи:
Разве тут физическая сила?
Тут не то. Тут красота души.

И вот так всегда, я убедилась:
В трудный час повсюду есть друзья.
Впрочем, я совсем заговорилась,
Только о себе всё: я да я!

Главное - ты дома! Ты вернулся!
И отныне вместе мы навек!.. -
Николай Васильич улыбнулся:
- Верно, мой хороший человек!

Я же обещал вам, что приеду,
Даже время указал: в обед. -
Дочь вздохнула: - И пришёл к обеду
С опозданьем на семнадцать лет...

Он собрал морщины возле глаз
И сказал: - Мы шли к огромной цели,
Но не всё в дороге разглядели.
Что ж, не раскисать же нам сейчас!

Что скрывать: куда как горько было
Знать, что зря нагрянула беда.
Только верь мне: ленинская сила
Нас не покидала никогда!

Завтра точно жди меня к обеду.
Утром мне вручают партбилет.
Что глядишь? Теперь-то уж приеду!
Ни на миг не опоздаю. Нет!

Дел у нас теперь невпроворот.
Даром, что ли, мы с тобой Ершовы?
Завтра ж из райкома на завод.
Отдыхать? Забудь ты это слово!

Кстати, вот что я хотел спросить:
Ты теперь ведь не Ершова, знаю.
Ну а он? Как он-то хочет жить?
Ты прости, коль что не понимаю.

Про него ты только намекнула.
Мой характер - всё сносить молчком.
Что ж, вы разошлись или подуло
Просто в сердце зимним холодком?

Дочь качнула тихо головой
И оказала, отстранясь от света:
- Он для нас совсем теперь чужой.
Был и нет... И кончено про это.

- Ну, а вдруг (ты потерпи немного),
Вдруг потом развеется гроза? -
И, как в детстве, ласково и строго
Посмотрел ей пристально в глаза.

- Жизнь сложна: порой одно лишь слово -
И от всех барьеров только след...
Вдруг, представь, увидитесь вы снова.
Сердце дрогнет? Дрогнет или нет?

И отметил с гордостью невольной
В синем взгляде лёгкий блеск свинца.
Да, такая, пусть ей очень больно,
Твёрдой быть сумеет до конца!

- Знаешь, папа, да, меня тревожит
Мысль о встрече где-нибудь в пути...
Ну а сердце... Кто ж предвидеть может,
Как оно начнёт себя вести?

Только нет, не жду я перемены.
Наша встреча? Есть ли в ней нужда?
Впрочем, он и сам-то в эти стены
Не придёт, пожалуй, никогда.


Глава XIТрудный разговор

Но он пришёл. Негаданно, нежданно...
Войдя, смутился, робко помолчал...
Потом спросил Галину Николавну
И в дверь жены чуть слышно постучал.

Она сидела с кипою тетрадей
Перед столом, не поднимая глаз.
И шум услышав, молвила не глядя:
- Вам перцу, тётя Шура? Я сейчас!

А возле шкафа над солдатским строем
Пыхтел малыш. Его малыш. Его!
И так вдруг захотелось взять героя,
Прижать к себе, и больше ничего...

Как всё нелепо! Мирная картина:
Жена и сын! И не его семья...
И, вновь взглянув на тоненькую спину,
Он тихо молвил: - Галя, это я...

Она не ожидала этой встречи!
И точно от внезапного толчка,
Он видел, как спина её и плечи
Вдруг, покачнувшись, дрогнули слегка.

И всё же, если честно говорить,
Об этом часе думала Галина.
Пусть с ней расстался. Но не может быть,
Чтоб не пришёл он посмотреть на сына!

Ведь сколько раз бессонными ночами
Она решала, как себя держать.
Во что одеться? Что ему сказать?
И долго воспалёнными глазами
Смотрела в ночь, в заснеженную даль,
Боря в душе обиду и печаль.

На всё: на труд и на улыбки даже
У хрупкой у неё хватало сил.
Всё было ясно, как кивнёт, что скажет,
Но время шло, а он не приходил.

А жизнь вокруг бурлила, клокотала,
Серёжка рос весёлый, озорной.
И боль её сдавалась, отступала,
Сменяясь на спасительный покой.

И вот сегодня точно выстрел грома
Былое вдруг плеснул через края -
Раздался голос близкий и знакомый,
Сказавший тихо:
- Галя, это я...

Взглянув назад, Галина быстро встала,
Пошла... Остановилась перед ним.
И тут слова, что прежде подбирала,
Вдруг разом улетучились как дым.

Решала встретить сухо, деловито.
А с губ слова иные сорвались.
The script ran 0.002 seconds.