Данте Алигьери - Божественная комедия [1307 - 1321]
Язык оригинала:
ИтальянскийИзвестность произведения:
СредняяМетки:
Поэма
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
127
Все смутно жаждут блага, сознавая,
Что мир души лишь в нем осуществим,
И все к нему стремятся, уповая.
130
Но если вас влечет к общенью с ним
Лишь вялая любовь, то покаянных
Казнит вот этот круг, где мы стоим.
133
Еще есть благо, полное обманных,
Пустых отрад, в котором нет того,
В чем плод и корень благ, для счастья данных.
136
Любовь, чресчур алкавшая его,
В трех верхних кругах предается плачу;
Но в чем ее тройное естество,
139
Я умолчу, чтоб ты решил задачу».
Песнь восемнадцатая
Круг четвертый (продолжение)
1
Закончил речь наставник мой высокий
И мне глядел в глаза, чтобы узнать,
Вполне ли я постиг его уроки.
4
Я, новой жаждой мучимый опять,
Вовне молчал, внутри твердил: «Не дело
Ему, быть может, слишком докучать».
7
Он, как отец, поняв, какое тлело
Во мне желанье, начал разговор,
Чтоб я решился высказаться смело.
10
И я: «Твой свет так оживил мне взор,
Учитель, что ему наглядным стало
Все то, что перед ним ты распростер;
13
Но, мой отец, еще я знаю мало,
Что есть любовь, в которой всех благих
И грешных дел ты полагал начало».
16
«Направь ко мне, – сказал он, – взгляд своих
Духовных глаз, и вскроешь заблужденье
Слепцов, которые ведут других.
19
В душе к любви заложено стремленье,
И все, что нравится, ее влечет,
Едва ее поманит наслажденье.
22
У вас внутри воспринятым живет
Наружный образ, к вам запав – таится
И душу на себя взглянуть зовет;
25
И если им, взглянув, она пленится,
То этот плен – любовь; природный он,
И наслажденьем может лишь скрепиться.
28
И вот, как пламень кверху устремлен,
И первое из свойств его – взлетанье
К среде, где он прочнее сохранен, –
31
Так душу пленную стремит желанье,
Духовный взлет, стихая лишь тогда,
Когда она вступает в обладанье.
34
Ты видишь сам, как истина чужда
Приверженцам той мысли сумасбродной,
Что, мол, любовь оправдана всегда.
37
Пусть даже чист состав ее природный;
Но если я и чистый воск возьму,
То отпечаток может быть негодный».
40
«Твои слова послушному уму
Раскрыли суть любви; но остается
Недоуменье, – молвил я ему. –
43
Ведь если нам любовь извне дается
И для души другой дороги нет,
Ей отвечать за выбор не придется».
46
«Скажу, что видит разум, – он в ответ. –
А дальше – дело веры; уповая,
Жди Беатриче, и обрящешь свет.
49
Творящее начало, пребывая
Врозь с веществом в пределах вещества,
Полно особой силы, каковая
52
В бездействии незрима, хоть жива,
А зрима лишь посредством проявленья;
Так жизнь растенья выдает листва.
55
Откуда в вас зачатки постиженья,
Сокрыто от людей завесой мглы,
Как и откуда первые влеченья,
58
Подобные потребности пчелы
Брать мед; и нет хвалы, коль взвесить строго,
Для этой первой воли, ни хулы.
61
Но вслед за ней других теснится много,
И вам дана способность править суд
И делать выбор, стоя у порога.
64
Вот почему у вас ответ несут,
Когда любви благой или презренной
Дадут или отпор, или приют.
67
И те, чья мысль была проникновенной,
Познав, что вам свобода врождена.
Нравоученье вынесли вселенной.
70
Итак, пусть даже вам извне дана
Любовь, которая внутри пылает, –
Душа всегда изгнать ее вольна.
73
Вот то, что Беатриче называет
Свободной волей; если б речь зашла
О том у вас, пойми, как подобает».
76
Луна в полночный поздний час плыла
И, понуждая звезды разредиться,
Скользила, в виде яркого котла,
79
Навстречу небу, там, где солнце мчится,
Когда оно за Римом для очей
Меж сардами и корсами садится.
82
И тень, чьей славой Пьетола славней
Всей мантуанской области пространной,
Сложила бремя тяготы моей.
85
А я, приняв столь ясный и желанный
Ответ на каждый заданный вопрос,
Стоял, как бы дремотой обуянный.
88
Но эту дрему тотчас же унес
Внезапный крик, и показались тени,
За нами обегавшие утес.
91
Как некогда Асоп или Исмений
Видали по ночам толпу и гон
Фивян во время Вакховых радений,
94
Так здесь несутся, огибая склон, –
Я смутно видел, – в вечном непокое
Те, кто благой любовью уязвлен.
97
Мгновенно это скопище большое,
Спеша бегом, настигло нас, и так,
Всех впереди, в слезах кричали двое:
100
«Мария в горы устремила шаг,
И Цезарь поспешил, кольнув Марсилью,
В Испанию, где ждал в Илерде враг».
103
«Скорей, скорей, нельзя любвеобилью
Быть вялым! – сзади общий крик летел. –
Нисходит милость к доброму усилью».
106
«О вы, в которых острый пыл вскипел
Взамен того, как хладно и лениво
Вы медлили в свершенье добрых дел!
109
Вот он, живой, – я говорю нелживо, –
Идет наверх и только солнца ждет;
Скажите нам, где щель в стене обрыва».
112
Так встретил вождь стремившийся народ;
Одна душа сказала, пробегая:
«Иди за нами и увидишь вход.
115
Потребность двигаться у нас такая,
Что ноги нас неудержимо мчат;
Прости, наш долг за грубость не считая.
118
Я жил в стенах Сан-Дзено как аббат,
И нами добрый Барбаросса правил,
О ком в Милане скорбно говорят.
121
Одну стопу уже во гроб поставил
Тот, кто оплачет этот божий дом,
Который он, имея власть, ославил,
124
Назначив сына, зачатого злом,
С душой еще уродливей, чем тело,
Не по уставу пастырствовать в нем».
127
Толпа настолько пробежать успела,
Что я не знаю, смолк он или нет;
Но эту речь душа запечатлела.
130
И тот, кто был мне помощь и совет,
Сказал: «Смотри, как двое там, зубами
Вцепясь в унынье, мчатся им вослед».
133
«Не раньше, – крик их слышался за нами, –
Чем истребились те, что по дну шли,
Открылся Иордан пред их сынами.
136
И те, кто утомленья не снесли,
Когда Эней на подвиг ополчился,
Себя бесславной жизни обрекли».
139
Когда их сонм настолько удалился,
Что видеть я его уже не мог,
Во мне какой-то помысел родился,
142
Который много всяких новых влек,
И я, клонясь от одного к другому,
Закрыв глаза, вливался в их поток,
145
И размышленье претворилось в дрему.
Песнь девятнадцатая
Круг четвертый (окончание) – Круг пятый – Скупцы и расточители
1
Когда разлитый в воздухе безбурном
Зной дня слабей, чем хладная луна,
Осиленный землей или Сатурном,
4
А геомантам, пред зарей, видна
Fortuna major там, где торопливо
Восточная светлеет сторона,
7
В мой сон вступила женщина: гугнива,
С культями вместо рук, лицом желта,
Она хромала и глядела криво.
10
Я на нее смотрел; как теплота
Живит издрогнувшее за ночь тело,
Так и мой взгляд ей развязал уста,
13
Помог ей тотчас выпрямиться смело
И гиблое лицо свое облечь
В такие краски, как любовь велела.
16
Как только у нее явилась речь,
Она запела так, что я от плена
С трудом бы мог вниманье уберечь.
19
«Я, – призрак пел, – я нежная сирена,
Мутящая рассудок моряков,
И голос мой для них всему замена.
22
Улисса совратил мой сладкий зов
С его пути; и тот, кто мной пленится,
Уходит редко из моих оков».
25
Скорей, чем рот ее успел закрыться,
Святая и усердная жена
Возникла возле, чтобы той смутиться.
28
«Вергилий, о Вергилий, кто она?» –
Ее был возглас; он же, стоя рядом,
Взирал, как эта чистая гневна.
31
Она ее схватила с грозным взглядом
И, ткань порвав, открыла ей живот;
Меня он разбудил несносным смрадом.
34
«Я трижды звал, потом оставил счет, –
Сказал мой вождь, чуть я повел очами. –
Вставай, пора идти! Отыщем вход».
37
Я встал; уже наполнились лучами
По всей горе священные круги;
Мы шли с недавним солнцем за плечами.
40
Я следом направлял мои шаги,
Изогнутый под грузом размышлений,
Как половина мостовой дуги.
43
Вдруг раздалось: «Придите, здесь ступени», –
И ласка в этом голосе была,
Какой не слышно в нашей смертной сени.
46
Раскрыв, подобно лебедю, крыла,
Так говоривший нас наверх направил,
Туда, где в камне лестница вела.
49
Он, обмахнув нас перьями, прибавил,
Что те, «qui lugent», счастье обрели,
И утешенье, ждущее их, славил.
52
«Ты что склонился чуть не до земли?» –
Так начал говорить мне мой вожатый,
Когда мы выше ангела взошли.
55
И я: «Иду, сомненьями объятый;
Я видел сон и жаждал бы ясней
Понять язык его замысловатый».
58
И он: «Ты видел ведьму древних дней,
Ту самую, о ком скорбят над нами;
Ты видел, как разделываться с ней.
61
С тебя довольно; землю бей стопами!
Взор обрати к вабилу , что кружит
Предвечный царь огромными кругами!»
64
Как сокол долго под ноги глядит,
Потом, услышав оклик, встрепенется
И тянется туда, где будет сыт,
67
Так сделал я; и так, пока сечется
Ведущей вверх тропой громада скал,
Всходил к уступу, где дорога вьется.
70
Вступая в пятый круг, я увидал
Народ, который, двинуться не смея,
Лицом к земле поверженный, рыдал.
73
«Adhaesit pavimento anima mea!» –
Услышал я повсюду скорбный звук,
Едва слова сквозь вздохи разумея.
76
«Избранники, чье облегченье мук –
И в правде, и в надежде, укажите,
Как нам подняться в следующий круг!»
79
«Когда вы здесь меж нами не лежите,
То, чтобы путь туда найти верней,
Кнаруже правое плечо держите».
82
Так молвил вождь, и так среди теней
Ему ответили; а кто ответил,
Мой слух мне указал всего точней.
85
Я взор наставника глазами встретил;
И он позволил, сделав бодрый знак,
То, что в просящем облике заметил.
88
Тогда, во всем свободный, я мой шаг
Направил ближе к месту, где скорбело
Созданье это, и промолвил так:
91
«Дух, льющий слезы, чтобы в них созрело
То, без чего возврата к богу нет,
Скажи, прервав твое святое дело:
94
Кем был ты; почему у вас хребет
Вверх обращен; и чем могу хоть мало
Тебе помочь, живым покинув свет?»
97
«Зачем нас небо так ничком прижало,
Ты будешь знать; но раньше scias quod
Fui successor Petri, – тень сказала. –
100
Меж Кьявери и Сьестри воды льет
Большой поток, и с ним одноименный
Высокий титул отличил мой род.
103
Я свыше месяца влачил, согбенный,
Блюдя от грязи, мантию Петра;
Пред ней – как пух все тяжести вселенной.
106
Увы, я поздно стал на путь добра!
Но я познал, уже как пастырь Рима,
Что жизнь земная – лживая мара.
109
Душа, я видел, как и встарь томима,
А выше стать в той жизни я не мог, –
И этой восхотел неудержимо.
112
До той поры я жалок и далек
От бога был, неизмеримо жадный,
И казнь, как видишь, на себя навлек.
115
Здесь явлен образ жадности наглядный
Вот в этих душах, что окрест лежат;
На всей горе нет муки столь нещадной.
118
Как там подняться не хотел наш взгляд
К высотам, устремляемый к земному,
Так здесь возмездьем он к земле прижат.
121
Как жадность там порыв любви к благому
Гасила в нас и не влекла к делам,
Так здесь возмездье, хоть и по-иному,
124
Стопы и руки связывает нам,
И мы простерты будем без движенья,
Пока угодно правым небесам».
127
Став на колени из благоговенья,
Я начал речь, но и по слуху он
Заметил этот признак уваженья
130
И молвил: «Почему ты так склонен?»
И я в ответ: «Таков ваш сан великий,
Что совестью я, стоя, уязвлен».
133
«Брат, встань! – ответил этот дух безликий. –
Ошибся ты: со всеми и с тобой
Я сослужитель одного владыки.
136
Тому, кто звук Евангелья святой,
Гласящий «Neque nubent», разумеет,
Понятно будет сказанное мной.
139
Теперь иди; мне скорбь моя довлеет;
Ты мне мешаешь слезы лить, стеня,
В которых то, что говорил ты, зреет.
142
Есть добрая Аладжа у меня,
Племянница, – и только бы дурного
В ней не посеяла моя родня!
145
Там у меня нет никого другого».
Песнь двадцатая
Круг пятый (продолжение)
1
Пред лучшей волей силы воли хрупки;
Ему в угоду, в неугоду мне,
Я погруженной не насытил губки.
4
Я двинулся; и вождь мой, в тишине,
Свободными местами шел под кручей,
Как вдоль бойниц проходят по стене;
7
Те, у кого из глаз слезой горючей
Сочится зло, заполнившее свет,
Лежат кнаруже слишком плотной кучей.
10
Будь проклята, волчица древних лет,
В чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет!
13
О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли,
Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?
16
Мы скудным шагом медленно брели,
Внимая теням, скорбно и устало
Рыдавшим и томившимся в пыли;
19
Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,
И так тоска казалась тяжела,
Как если бы то женщина рожала;
22
И далее: «Как ты бедна была,
Являет тот приют, где пеленицей
Ты свой священный отпрыск повила».
25
Потом я слышал: «Праведный Фабриций ,
Ты бедностью безгрешной посрамил
Порок, обогащаемый сторицей».
28
Смысл этой речи так был сердцу мил,
Что я пошел вперед, узнать желая,
Кто из лежавших это говорил.
31
Еще он славил щедрость Николая,
Который спас невест от нищеты,
Младые годы к чести направляя.
34
«Дух, вспомянувший столько доброты! –
Сказал я. – Кем ты был? И неужели
Хваленья здесь возносишь только ты?
37
Я буду помнить о твоем уделе,
Когда вернусь короткий путь кончать,
Которым жизнь летит к последней цели».
40
И он: «Скажу про все, хотя мне ждать
Оттуда нечего; но без сравненья
В тебе, живом, сияет благодать.
43
Я корнем был зловредного растенья,
Наведшего на божью землю мрак,
Такой, что в ней неплодье запустенья.
46
Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак
Могли, то месть была б уже свершенной;
И я молюсь, чтобы случилось так.
49
Я был Гугон, Капетом нареченный,
И не один Филипп и Людовик
Над Францией владычил, мной рожденный.
52
Родитель мой в Париже был мясник;
Когда старинных королей не стало,
Последний же из племени владык
55
Облекся в серое, уже сжимала
Моя рука бразды державных сил,
И мне земель, да и друзей достало,
58
Чтоб диадемой вдовой осенил
Мой сын свою главу и длинной смене
Помазанных начало положил.
61
Пока мой род в прованском пышном вене
Не схоронил стыда, он мог сойти
Ничтожным, но безвредным тем не мене.
64
А тут он начал хитрости плести
И грабить; и забрал, во искупленье,
Нормандию, Гасконью и Понти .
67
Карл сел в Италии; во искупленье,
Зарезал Куррадина; а Фому
Вернул на небеса, во искупленье.
70
Я вижу время, близок срок ему, –
И новый Карл его поход повторит,
Для вящей славы роду своему.
73
Один, без войска, многих он поборет
Копьем Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.
76
Не землю он, а только грех и стыд
Приобретет, тем горший в час расплаты,
Что этот груз его не тяготит.
79
Другой, я вижу, пленник, в море взятый,
Дочь продает, гонясь за барышом,
Как делают с рабынями пираты.
82
О жадность, до чего же мы дойдем,
Раз кровь мою так привлекло стяжанье,
Что собственная плоть ей нипочем?
85
Но я страшнее вижу злодеянье:
Христос в своем наместнике пленен,
И торжествуют лилии в Аланье.
88
Я вижу – вновь людьми поруган он,
И желчь и уксус пьет, как древле было,
И средь живых разбойников казнен.
91
Я вижу – это все не утолило
Новейшего Пилата; осмелев,
Он в храм вторгает хищные ветрила.
94
Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев
Твой суд, которым, в глубине безвестной,
Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?
97
А возглас мой к невесте неневестной
Святого духа, вызвавший в тебе
Твои вопросы, это наш совместный
100
Припев к любой творимой здесь мольбе,
Покамест длится день; поздней заката
Мы об обратной говорим судьбе.
103
Тогда мы повторяем, как когда-то
Братоубийцей стал Пигмалион,
Предателем и вором, в жажде злата;
106
И как Мидас в беду был вовлечен,
В своем желанье жадном утоляем,
Которым сделался для всех смешон.
109
Безумного Ахана вспоминаем,
Добычу скрывшего, и словно зрим,
Как гневом Иисуса он терзаем.
112
Потом Сапфиру с мужем мы виним,
Мы рады синякам Гелиодора,
И вся гора позором круговым
115
Напутствует убийцу Полидора;
Последний клич: «Как ты находишь, Красс,
The script ran 0.006 seconds.
Поделиться: