Данте Алигьери - Божественная комедия [1307 - 1321]
Язык оригинала:
ИтальянскийИзвестность произведения:
СредняяМетки:
Поэма
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
46
Уже я различал у одного
Лицо и грудь, живот до бедер тучных
И руки книзу вдоль боков его.
49
Спасла Природа многих злополучных,
Подобные пресекши племена,
Чтоб Марс не мог иметь таких подручных;
52
И если нераскаянна она
В слонах или китах, тут есть раскрытый
Для взора смысл, и мера здесь видна;
55
Затем что там, где властен разум, слитый
Со злобной волей и громадой сил,
Там для людей нет никакой защиты.
58
Лицом он так широк и длинен был,
Как шишка в Риме близ Петрова храма;
И весь костяк размером подходил;
61
От кромки – ноги прикрывала яма –
До лба не дотянулись бы вовек
Три фриза, стоя друг на друге прямо;
64
От места, где обычно человек
Скрепляет плащ, до бедер – тридцать клалось
Больших пядей. «Rafel mai amech
67
Izabi almi», – яростно раздалось
Из диких уст, которым искони
Нежнее петь псалмы не полагалось.
70
И вождь ему: «Ты лучше в рог звени,
Безумный дух! В него – избыток злобы
И всякой страсти из себя гони!
73
О смутный дух, ощупай шею, чтобы
Найти ремень; тогда бы ты постиг,
Что рог подвешен у твоей утробы».
76
И мне: «Он сам явил свой истый лик;
То царь Немврод, чей замысел ужасный
Виной, что в мире не один язык.
79
Довольно с нас; беседы с ним напрасны:
Как он ничьих не понял бы речей,
Так никому слова его не ясны».
82
Мы продолжали путь, свернув левей,
И, отойдя на выстрел самострела,
Нашли другого, больше и дичей.
85
Чья сила великана одолела,
Не знаю; сзади – правая рука,
А левая вдоль переда висела
88
Прикрученной, и, оплетя бока,
Цепь завивалась, по открытой части,
От шеи вниз, до пятого витка.
91
«Гордец, насильем домогаясь власти,
С верховным Дием в бой вступил, и вот, –
Сказал мой вождь, – возмездье буйной страсти.
94
То Эфиальт ; он был их верховод,
Когда богов гиганты устрашали;
Теперь он рук вовек не шевельнет».
97
И я сказал учителю: «Нельзя ли,
Чтобы, каков безмерный Бриарей ,
Мои глаза на опыте узнали?»
100
И он ответил: «Здесь вблизи Антей;
Он говорит, он в пропасти порока
Опустит нас, свободный от цепей.
103
А тот, тобою названный, – далеко;
Как этот – скован, и такой, как он;
Лицо лишь разве более жестоко».
106
Так мощно башня искони времен
Не содрогалась от землетрясенья,
Как Эфиальт сотрясся, разъярен.
109
Я ждал, в испуге, смертного мгновенья,
И впрямь меня убил бы страх один,
Когда бы я не видел эти звенья.
112
Мы вновь пошли, и новый исполин,
Антей, возник из темной котловины,
От чресл до шеи ростом в пять аршин.
115
«О ты, что в дебрях роковой долины, –
Где Сципион был вознесен судьбой,
Рассеяв Ганнибаловы дружины, –
118
Не счел бы львов, растерзанных тобой,
Ты, о котором говорят: таков он,
Что, если б он вел братьев в горний бой,
121
Сынам Земли венец был уготован,
Спусти нас – и не хмурь надменный взгляд –
В глубины, где Коцит морозом скован.
124
Тифей и Титий далеко стоят;
Мой спутник дар тебе вручит бесценный;
Не корчи рот, нагнись; он будет рад
127
Тебя опять прославить во вселенной;
Он жив и долгий век себе сулит,
Когда не будет призван в свет блаженный».
130
Так молвил вождь; и вот гигант спешит
Принять его в простертые ладони,
Которых крепость испытал Алкид.
133
Вергилий, ощутив себя в их лоне,
Сказал: «Стань тут», – и, чтоб мой страх исчез,
Обвил меня рукой, надежней брони.
136
Как Гаризенда , если стать под свес,
Вершину словно клонит понемногу
Навстречу туче в высоте небес,
139
Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу,
Навис Антей, и в этот миг я знал,
Что сам не эту выбрал бы дорогу.
142
Но он легко нас опустил в провал,
Где поглощен Иуда тьмой предельной
И Люцифер. И, разогнувшись, встал,
145
Взнесясь подобно мачте корабельной.
Песнь тридцать вторая
Круг девятый – Коцит – Обманувшие доверившихся – Первый пояс (Каина) – Предатели родных. – Второй пояс (Антенора) – Предатели родины и единомышленников
1
Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,
4
Мне б это крепче выжать помогло
Сок замысла; но здесь мой слог некстати,
И речь вести мне будет тяжело;
7
Ведь вовсе не из легких предприятий –
Представить образ мирового дна;
Тут не отделаешься «мамой-тятей».
10
Но помощь Муз да будет мне дана,
Как Амфиону , строившему Фивы,
Чтоб в слове сущность выразить сполна.
13
Жалчайший род, чей жребий несчастливый
И молвить трудно, лучше б на земле
Ты был овечьим стадом, нечестивый!
16
Мы оказались в преисподней мгле,
У ног гиганта, на равнине гладкой,
И я дивился шедшей вверх скале,
19
Как вдруг услышал крик: «Шагай с оглядкой!
Ведь ты почти что на головы нам,
Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!»
22
Я увидал, взглянув по сторонам,
Что подо мною озеро, от стужи
Подобное стеклу, а не волнам.
25
В разгар зимы не облечен снаружи
Таким покровом в Австрии Дунай,
И дальний Танаис твердеет хуже;
28
Когда бы Тамбернику невзначай
Иль Пьетрапане дать сюда свалиться,
У озера не хрустнул бы и край.
31
И как лягушка выставить ловчится,
Чтобы поквакать, рыльце из пруда,
Когда ж ее страда и ночью снится,
34
Так, вмерзши до таилища стыда
И аисту под звук стуча зубами,
Синели души грешных изо льда.
37
Свое лицо они склоняли сами,
Свидетельствуя в облике таком
О стуже – ртом, о горести – глазами.
40
Взглянув окрест, я вновь поник челом
И увидал двоих, так сжатых рядом,
Что волосы их сбились в цельный ком.
43
«Вы, грудь о грудь окованные хладом, –
Сказал я, – кто вы?» Каждый шею взнес
И на меня оборотился взглядом.
46
И их глаза, набухшие от слез,
Излились влагой, и она застыла,
И веки им обледенил мороз.
49
Бревно с бревном скоба бы не скрепила
Столь прочно; и они, как два козла,
Боднулись лбами, – так их злость душила.
52
И кто-то молвил, не подняв чела,
От холода безухий: «Что такое?
Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?
55
Когда ты хочешь знать, кто эти двое:
Им завещал Альберто, их отец,
Бизенцский дол, наследье родовое.
58
Родные братья; из конца в конец
Обшарь хотя бы всю Каину, – гаже
Не вязнет в студне ни один мертвец:
61
Ни тот, которому, на зоркой страже,
Артур пронзил копьем и грудь и тень,
Ни сам Фокачча , ни вот этот даже,
64
Что головой мне застит скудный день
И прозывался Сассоль Маскерони;
В Тоскане слышали про эту тень.
67
А я, – чтоб все явить, как на ладони, –
Был Камичон де`Пацци, и я жду
Карлино для затменья беззаконий».
70
Потом я видел сотни лиц во льду,
Подобных песьим мордам; и доныне
Страх у меня к замерзшему пруду.
73
И вот, пока мы шли к той середине,
Где сходится всех тяжестей поток,
И я дрожал в темнеющей пустыне, –
76
Была то воля, случай или рок,
Не знаю, – только, меж голов ступая,
Я одному ногой ушиб висок.
79
«Ты что дерешься? – вскрикнул дух, стеная. –
Ведь не пришел же ты меня толкнуть,
За Монтаперти лишний раз отмщая?»
82
И я: «Учитель, подожди чуть-чуть;
Пусть он меня избавит от сомнений;
Потом ускорим, сколько хочешь, путь».
85
Вожатый стал; и я промолвил тени,
Которая ругалась всем дурным:
«Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?»
88
«А сам ты кто, ступающий другим
На лица в Антеноре, – он ответил, –
Больней, чем если бы ты был живым?»
91
«Я жив, и ты бы утешенье встретил, –
Был мой ответ, – когда б из рода в род
В моих созвучьях я тебя отметил».
94
И он сказал: «Хочу наоборот.
Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:
Нашел, чем льстить средь ледяных болот!»
97
Вцепясь ему в затылок волосатый,
Я так сказал: «Себя ты назовешь
Иль без волос останешься, проклятый!»
100
И он в ответ: «Раз ты мне космы рвешь,
Я не скажу, не обнаружу, кто я,
Хотя б меня ты изувечил сплошь».
103
Уже, рукой в его загривке роя,
Я не одну ему повыдрал прядь,
А он глядел все книзу, громко воя.
106
Вдруг кто-то крикнул: «Бокка, брось орать!
И без того уж челюстью грохочешь.
Разлаялся! Кой черт с тобой опять?»
109
«Теперь молчи, – сказал я, – если хочешь,
Предатель гнусный! В мире свой позор
Через меня навеки ты упрочишь».
112
«Ступай, – сказал он, – врать тебе простор.
Но твой рассказ пусть в точности означит
И этого, что на язык так скор.
115
Он по французским денежкам здесь плачет.
«Дуэра , – ты расскажешь, – водворен
Там, где в прохладце грешный люд маячит»
118
А если спросят, кто еще, то вон –
Здесь Беккерия , ближе братьи прочей,
Которому нашейник рассечен;
121
Там Джанни Сольданьер потупил очи,
И Ганеллон, и Тебальделло с ним,
Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи».
124
Мы отошли, и тут глазам моим
Предстали двое, в яме леденея;
Один, как шапкой, был накрыт другим.
127
Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.
130
И сам Тидей не яростней глодал
Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,
Чем этот призрак череп пожирал.
133
«Ты, одержимый злобою звериной
К тому, кого ты истерзал, жуя,
Скажи, – промолвил я, – что ей причиной.
136
И если праведна вражда твоя, –
Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
Тебе на свете послужу и я,
139
Пока не станет мой язык недвижен».
Песнь тридцать третья
Круг девятый – Второй пояс (Антенора) – Предатели родины и единомышленников (окончание) – Третий пояс (Толомея) – Предатели друзей и сотрапезников
1
Подняв уста от мерзостного брашна,
Он вытер свой окровавленный рот
О волосы, в которых грыз так страшно,
4
Потом сказал: «Отчаянных невзгод
Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;
Не только речь, и мысль о них гнетет.
7
Но если слово прорастет, как семя,
Хулой врагу, которого гложу,
Я рад вещать и плакать в то же время.
10
Не знаю, кто ты, как прошел межу
Печальных стран, откуда нет возврата,
Но ты тосканец, как на слух сужу.
13
Я графом Уголино был когда-то,
Архиепископом Руджери – он;
Недаром здесь мы ближе, чем два брата.
16
Что я злодейски был им обойден,
Ему доверясь, заточен как пленник,
Потом убит, – известно испокон;
19
Но ни один не ведал современник
Про то, как смерть моя была страшна.
Внемли и знай, что сделал мой изменник.
22
В отверстье клетки – с той поры она
Голодной Башней называться стала,
И многим в ней неволя суждена –
25
Я новых лун перевидал немало,
Когда зловещий сон меня потряс,
Грядущего разверзши покрывало.
28
Он, с ловчими, – так снилось мне в тот час, –
Гнал волка и волчат от их стоянки
К холму, что Лукку заслонил от нас;
31
Усердных псиц задорил дух приманки,
А головными впереди неслись
Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки.
34
Отцу и детям было не спастись:
Охотникам досталась их потреба,
И в ребра зубы острые впились.
37
Очнувшись раньше, чем зарделось небо,
Я услыхал, как, мучимые сном,
Мои четыре сына просят хлеба.
40
Когда без слез ты слушаешь о том,
Что этим стоном сердцу возвещалось, –
Ты плакал ли когда-нибудь о чем?
43
Они проснулись; время приближалось,
Когда тюремщик пищу подает,
И мысль у всех недавним сном терзалась.
46
И вдруг я слышу – забивают вход
Ужасной башни; я глядел, застылый,
На сыновей; я чувствовал, что вот –
49
Я каменею, и стонать нет силы;
Стонали дети; Ансельмуччо мой
Спросил: «Отец, что ты так смотришь, милый?»
52
Но я не плакал; молча, как немой,
Провел весь день и ночь, пока денница
Не вышла с новым солнцем в мир земной.
55
Когда луча ничтожная частица
Проникла в скорбный склеп и я открыл,
Каков я сам, взглянув на эти лица, –
58
Себе я пальцы в муке укусил.
Им думалось, что это голод нудит
Меня кусать; и каждый, встав, просил:
61
«Отец, ешь нас, нам это легче будет;
Ты дал нам эти жалкие тела, –
Возьми их сам; так справедливость судит».
64
Но я утих, чтоб им не делать зла.
В безмолвье день, за ним другой промчался.
Зачем, земля, ты нас не пожрала!
67
Настал четвертый. Гаддо зашатался
И бросился к моим ногам, стеня:
«Отец, да помоги же!» – и скончался.
70
И я, как ты здесь смотришь на меня,
Смотрел, как трое пали друг за другом
От пятого и до шестого дня.
73
Уже слепой, я щупал их с испугом,
Два дня звал мертвых с воплями тоски;
Но злей, чем горе, голод был недугом».
76
Тут он умолк и вновь, скосив зрачки,
Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая
Как у собаки крепкие клыки.
79
О Пиза, стыд пленительного края,
Где раздается si! Коль медлит суд
Твоих соседей, – пусть, тебя карая,
82
Капрара и Горгона с мест сойдут
И устье Арно заградят заставой,
Чтоб утонул весь твой бесчестный люд!
85
Как ни был бы ославлен темной славой
Граф Уголино, замки уступив, –
За что детей вести на крест неправый!
88
Невинны были, о исчадье Фив,
И Угуччоне с молодым Бригатой,
И те, кого я назвал, в песнь вложив.
91
Мы шли вперед равниною покатой
Туда, где, лежа навзничь, грешный род
Терзается, жестоким льдом зажатый.
94
Там самый плач им плакать не дает,
И боль, прорвать не в силах покрывала,
К сугубой муке снова внутрь идет;
97
Затем что слезы с самого начала,
В подбровной накопляясь глубине,
Твердеют, как хрустальные забрала.
100
И в этот час, хоть и казалось мне,
Что все мое лицо, и лоб, и веки
От холода бесчувственны вполне,
103
Я ощутил как будто ветер некий.
«Учитель, – я спросил, – чем он рожден?
Ведь всякий пар угашен здесь навеки».
106
И вождь: «Ты вскоре будешь приведен
В то место, где, узрев ответ воочью,
Постигнешь сам, чем воздух возмущен».
109
Один из тех, кто скован льдом и ночью,
Вскричал: «О души, злые до того,
Что вас послали прямо к средоточью,
112
Снимите гнет со взгляда моего,
Чтоб скорбь излилась хоть на миг слезою,
Пока мороз не затянул его».
115
И я в ответ: «Тебе я взор открою,
Но назовись; и если я солгал,
Пусть окажусь под ледяной корою!»
118
«Я – инок Альбериго, – он сказал, –
Тот, что плоды растил на злое дело
И здесь на финик смокву променял».
121
«Ты разве умер?» – с уст моих слетело.
И он в ответ: «Мне ведать не дано,
Как здравствует мое земное тело.
124
Здесь, в Толомее, так заведено,
Что часто души, раньше, чем сразила
Их Атропос , уже летят на дно.
127
И чтоб тебе еще приятней было
Снять у меня стеклянный полог с глаз,
Знай, что, едва предательство свершила,
130
Как я, душа, вселяется тотчас
Ей в тело бес, и в нем он остается,
Доколе срок для плоти не угас.
133
Душа катится вниз, на дно колодца.
Еще, быть может, к мертвым не причли
И ту, что там за мной от стужи жмется.
136
Ты это должен знать, раз ты с земли:
Он звался Бранка д`Орья; наша братья
С ним свыклась, годы вместе провели».
139
«Что это правда, мало вероятья, –
Сказал я. – Бранка д`Орья жив, здоров,
Он ест, и пьет, и спит, и носит платья».
142
И дух в ответ: «В смолой кипящий ров
Еще Микеле Цанке не направил,
С землею разлучась, своих шагов,
145
Как этот беса во плоти оставил
Взамен себя, с сородичем одним,
С которым вместе он себя прославил.
148
Но руку протяни к глазам моим,
Открой мне их!» И я рукой не двинул,
И было доблестью быть подлым с ним.
151
О генуэзцы, вы, в чьем сердце минул
Последний стыд и все осквернено,
Зачем ваш род еще с земли не сгинул?
154
С гнуснейшим из романцев заодно
Я встретил одного из вас, который
Душой в Коците погружен давно,
157
А телом здесь обманывает взоры.
Песнь тридцать четвертая
Круг девятый – Четвертый пояс (Джудекка) – Предатгели благодетелей – Люцифер – Три пасти Люцифера – Предатели величества божеского и человеческого – Центр вселенной – Восхождение к южному полушарию
1
Vexma regis prodeunt inferni
Навстречу нам, – сказал учитель. – Вот,
Смотри, уже он виден в этой черни».
4
Когда на нашем небе ночь встает
Или в тумане меркнет ясность взгляда,
Так мельница вдали крылами бьет,
7
Как здесь во мгле встававшая громада.
Я хоронился за вождем, как мог,
Чтобы от ветра мне была пощада.
10
Мы были там, – мне страшно этих строк, –
Где тени в недрах ледяного слоя
Сквозят глубоко, как в стекле сучок.
13
Одни лежат; другие вмерзли стоя,
Кто вверх, кто книзу головой застыв;
А кто – дугой, лицо ступнями кроя.
16
В безмолвии дальнейший путь свершив
И пожелав, чтобы мой взгляд окинул
Того, кто был когда-то так красив,
19
Учитель мой вперед меня подвинул,
Сказав: «Вот Дит , вот мы пришли туда,
Где надлежит, чтоб ты боязнь отринул».
22
Как холоден и слаб я стал тогда,
Не спрашивай, читатель; речь – убоже;
The script ran 0.006 seconds.
Поделиться: