---

Джордж Байрон - Осада Коринфа
Известность произведения: Низкая

1 2 

Как жертву сыну принесла.
И если крови страшный пир
Дает теням желанный мир,
То и Патроклъ не так отмщен,
Как сын его, что был сражен
Там где, Европу отделив,
Шумит вдоль Азии пролив,
Где в дни минувшие легло
Бойцов несметное число;
Но мы не знаем, где их прах,
Где пали храбрые в боях.

Нет камня над ними; их пепел истлел;
И жить в песнопеньях - их вечный удел! -


                
            XXVI

Чу! снова крики: Алла-гу!
То Альп теснимому врагу
С отборным войском янычар
Несет решительный удар.
Чтоб мог разить быстрее меч,
У Альпа руки вплоть до плеч
Обнажены; летя вперед,
Манит он рати, он зовет.
Пусть на другом убранство лат
Влечет врагов корыстный взгляд;
Пусть у другого из пашей
Чалма богаче, меч ценней;
Но Альпа всяк узнаетъ вмиг
По грозным взмахам рук нагих.
Где Альп, тамъ жарче бой кипит;
Где он, там яростней разит
Его орда ряды врагов.
Там стяг его средь бунчуков
Всех выше вьется, как лучи
Кометы пламенной в ночи.
Где эта грозная рука
Ведет османские войска,
Повсюду смерть и гибель там;
Там нет пощады беглецам,
Там нет пощады и бойцу,
Который, близкий уж к концу,
Борясь со смертью на земле,
В крови, без страха на челе,
Рукой ослабленной еще
Разит врага, но уж вотще.


                
            XXVII

Минотти бьется, невредим.
Вдруг Альп является пред ним.
"Старик, сдавайся! для любви,
Для дочери твоей живи".

- О, нет, отступник, никогда!
Куплю ли жизнь ценой стыда?

"Франческа, друг души моей!
Ужель погибнуть должно ей,
Старик, по гордости твоей?"
- Ты ей не страшен. - "Где ж она?"

- "В стране, откуда изгнана
Душа злодея - в небесах!"
И с злой усмешкой на губах
Минотти видит, как сражен,
Как громом, страшной вестью он.

"Когда ж, о Боже! дочь твоя
Скончалась?" - "В эту ночь, и я
О ней напрасных слез не лью;
Не посрамишь ты кровь мою
И не падет она рабой
Пред Магометом и тобой.
Сражайся!" Тщетно в бой он звал,
Уж Альп меж трупами лежал.
Пока Минотти злая речь,
Убийственней чем острый меч,
Язвила грудь его тоской,
Раздался выстрел роковой,
Направленный из царских врат
Соседней церкви, где отряд
Бойцов, собрав остатки сил,
Жестокий бой возобновил.
Сверкнул, как молния, в глазах
Огонь и вечной ночи мрак
Покрыл его померкший зрак.
И прежде чем заметил взор,
Откуда выстрел дан в упор, -
Альп, закружившись, пал во прах.
С предсмертной мукой на челе
Лежал он в корчах на земле.
Его приподняли; но лик,
В крови, в пыли, был страшен, дик;
Сочилась кровь из бледных губ
И был он холоден как труп.
Не билось сердце, блеск в глазах
Потух и замер стон в устах.
Он умер, но кончины миг
Не возвестил ни вздох, ни крик,
И прежде чем мелькнула в нем
Мечта о Промысле благом,
Уж дух его умчался в ад,
До самой смерти - ренегат.


                
            XXVIII

Тогда в рядах друзей, врагов
Поднялся вопль до облаков,
И был он радостен и дик,
Крик торжества и мщенья крик.
И снова вспыхнул бой: с плеча
Секут мечи, о меч стуча,
Трещат, ломаясь, древки пик
И всюду смерть и смерти крик.
Межъ тем, в крови, в дыму, в пыли,
Минотти каждый фут земли,
Рубясь, упорно защищал
И шаг за шагом отступал.
С ним горсть отважных удальцов
Путь прорубает сквозь врагов,
Стремясь проникнуть в Божий храм,
Откуда, в мщение врагам,
Тот грянул выстрел, что смирил
В свирепом Альпе рьяный пыл.
Туда-то трудною тропой
Стремился храбрых грозный строй,
И, обратясь лицом к врагу,
Неся на каждом смерть шагу,
Вслед за вождем, сквозь толп густых,
Проник под своды стен святых:
За их твердыней, кончив труд,
Герои дух переведут.


                
            XXIX

Минутный отдых! Вновь орды,
Сомкнувшись в плотные ряды,
Так сильно ринулись, что им
Уж нет возврата и самим.
Так узок путь, ведущий в храм,
Что если б первым их рядам
Вложил страх в душу мысль бежать,
Рядов им задних не прорвать:
Им надо биться, погибать!
Пусть гибнут: где один падет,
Там сотня мстителей встает,
И, не слабея от резни,
Тесней смыкаются они.
И вот уж турки у ворот.
Еще противится им вход;
Еще из окон, из дверей,
Из всех отверстий и щелей
Их поражает частый град
Каменьев, пуль, ручных гранат.
Но дверь колеблется, листы
Железа прочь, трещат болты...
Нагнулась, падает, и вот
Последний час Коринфу бьетъ!


                
            XXX

Пред алтарем суров, угрюм,
Исполненный зловещих дум,
Стоит Минотти; а над ним,
Одеян светом неземным,
Блестит Мадонны лик в лучах,
Со взором благости в очах.
Он там блестит над алтарем,
Чтоб мы сливались с божеством,

Когда, колена преклоня,
Мы зрим, как светлый лик Ея
С предвечным Сыном внемлет нам
И воскрыляет к небесам
Улыбкой кроткой глас молитв.
Она и нын в шум битв
Глядит на гибнущих в крови
Все теми ж взорами любви.
К ней старец взор возвел; потом,
Грудь осенив себе крестом,
Схватил свечу пред алтарем.
Он ждет; меж тем и здесь и там
Османы рвутся в Божий храм.


                
            XXXI

Под мозаикой древних плит
Есть склеп: там прах усопших спит;
Там есть и надписи им в честь,
Но их нельзя теперь прочесть.
Теперь обломками щитов,
Мечами, шлемами бойцов
Покрыты, кровью залиты
Гербы, надгробные щиты.

Теперь там всюду мертвецы:
Вверху - убитые бойцы,
Внизу - под сводами, в гробах,
Усопших предков бренный прах.
Но и усопших мирный сон
Войною не был пощажен:
Она, проникнув в мрак сырой,
Там в корридорах под землей
Скопила страшный свой припас,
И в дни осады, в грозный час,
Там учредила средь пучин
Пороховой свой магазин.
Туда проложен уж привод,
Последний роковой оплот
В борьбе отчаянной! - И вот -


                
            XXXII

Ворвался враг, как лютый зверь,
И кто сразится с ним теперь?
Все пали, некого губить!
Чтоб жажду мщенья утолить,
На трупы враг заносит меч,
Срубает головы им с плеч;
Те с злобой статуи святых
Свергают в прах из нишей их;
Те грабят, рушат все вокруг;
Те друг у друга рвут из рук
Святую утварь, образа
И все, что кинется в глаза.
Уж к алтарю они бегут!
Еще стоит на нем сосуд,
Из злата чистого литой,
Тяжелый, с хитрою резьбой,
Манивший ценностью своей
Глаза свирепых дикарей.
Сегодня утром в нем вино
В Христову кровь освящено
Для очищенья от грехов
Души готовых в бой сынов.
Пред алтарем пылают в ряд
Двенадцать золотых лампад -
Корысть безценная, она
Врагу последней быть должна!


                
            XXXIII

Бегут, и первый из врагов
Схватить добычу уж готов.
Но, упредив,
Минотти пламенной свечой
Поджог привод пороховой,
И - грянул взрыв!
И вмиг свод храма, стены, шпиц,
Алтарь, добыча, ряд гробниц,
И склеп, и все, что было там,
Живые, мертвые, весь храм,
Взлетели с треском к небесам.
И дрогнул город; стены в прах;
Волна отхлынула; в горах,
Как от удара под землей,
Раздался страшный гул глухой.
И с дымом, с пламенем, клубясь,
Пыль к небу вихрем поднялась
И возвестила, что судьбой
Решен свирепый, долгий бой.
И все, что было на земле,
Взвилось ракетами во мгле.
И много воинов живых
Под облака взлетело вмиг,
И, обгорелые, из мглы
Упали вниз с дождем золы,
Кто на долину, кто в залив,
В нем сильно воду возмутив
И оставляя в ней круги.
Кто тут друзья, кто тут враги,
Кто франк, кто турок - как узнать?
Того не скажет нам и мать!
Увы! качая в прежни дни,
Лаская сына у груди
И с нежной кротостью глядя
На спящее свое дитя,
Воображала ли она,
Что день придетъ, когда война
Так эти члены исказит,
Что в них и мать не различитъ
Черты ей милого лица! -
И вниз летели без конца
Каменья, бревна, головни,
И, в землю врезавшись, они
Дымились многие там дни.
И все живое этот гром
Смутил на много мил кругом.
Взвилися птицы; стаи псов
От тел бежали в глубь лесов;
Верблюды вырвались из рук;
Вол опрокинул в поле плуг;
Порвав узду, пугливый конь
Бежал на волю, весь огонь;
Лягушки крик свой средь трясин
В нестройный слили хор один;
А на горах, где гул не молк,
Взвыл не один голодный волк.
И, вторя вою волчьих стай,
Шакалы вдруг подняли лай,
Протяжный, жалобно-глухой,
Как детский плач иль песий вой.
И, мощно крыльями взмахнув,
Орел раскрыл в испуге клюв,
И с криком с горного гнезда
Поднялся медленно туда,
Где за клубами дымных туч
Сияет солнца яркий луч,
И, выше, выше возносясь,
Он наконец исчезнул с глаз
За черной тучей громовой.
Такъ палъ Коринф перед луной!


Источник
The script ran 0.003 seconds.