---

Александр Твардовский - «За далью - даль» [1950-1960 ]
Известность произведения: Низкая

1 2 3 4 5 


С людьми в дороге надо сжиться,
Чтоб стали, как свои, тебе
Впервые встреченные лица
Твоих соседей по купе.
Как мой майор, седой и тучный,
С краснотцей жёсткой бритых щёк,
Иль этот старичок научный,
Сквозной, как молодой сморчок.

И чтоб в привычку стали вскоре,
Как с давних пор заведено,
Полузнакомства в коридоре,
Где на двоих-троих окно.
Где моряка хрустящий китель
В соседстве с мягким пиджаком.
Где областной руководитель -
Не в кабинете со звонком.
Где в орденах старик кудрявый
Таит в улыбке торжество
Своей, быть может, громкой славы,
Безвестной спутникам его.
Где дама строгая в пижаме
Загромоздит порой проход,
Смущая щёголя с усами,
Что не растут такие сами
Без долгих, вдумчивых забот.
Где все - как все: горняк, охотник,
Путеец, врач солидных лет
И лысый творческий работник,
С утра освоивший буфет.

Все сведены дорожной далью:
И тот, и та, и я, и вы,
И даже - к счёту - поп с медалью
Восьмисотлетия Москвы...

И только держатся особо,
Друг другом заняты вполне, -
Выпускники, наверно, оба -
Молодожёны в стороне.
Рука с рукой - по-детски мило -
Они у крайнего окна
Стоят посередине мира -
Он и она,
Муж и жена.
Своя безмолвная беседа
У этой новенькой четы.
На край земли, быть может, едут,
А может, только до Читы.
Ну, до какой-нибудь Могочи,
Что за Читою невдали.
А может, путь того короче.
А что такое край земли?
Тот край и есть такое место,
Как раз такая сторона,
Куда извечно, как известно,
Была любовь устремлена.
Ей лучше знать, что всё едино,
Что место, где ни загадай,
Оно - и край,
И середина,
И наша близь, и наша даль.
А что ей в мире все напасти,
Когда при ней её запас!
А что такое в жизни счастье?
Вот это самое как раз -
Их двое, близко ли, далёко.
В любую часть земли родной,
С надеждой ясной и высокой
Держащих путь - рука с рукой...

Нет, хорошо в дороге долгой
В купе освоить уголок
С окошком, столиком и полкой
И ехать, лежа поперёк
Дороги той.
И ты не прежний,
Не тот, что звался, знался, жил,
А безымянный, безмятежный,
Спокойный, дальний пассажир.
И нет на лбу иного знака,
Дымишь, как всякий табакур.
Отрада полная.
Однако
Не обольщайся чересчур...
Хоть не в твоей совсем натуре
Трибуной тешиться в пути,
Но эту дань литературе
И здесь приходится нести.
Провинциальный ли, столичный -
Читатель наш воспитан так,
Что он особо любит личный
Иметь с писателем контакт;
Заполнить устную анкету
И на досуге, без помех
Призвать, как принято, к ответу
Не одного тебя, а всех.
Того-то вы не отразили,
Того-то не дали опять.
А сколько вас в одной России?
Наверно, будет тысяч пять?
Мол, дело, собственно, не в счёте.
Но мимо вас проходит жизнь,
А вы, должно быть, водку пьёте,
По кабинетам запершись.
На стройку вас, в колхозы срочно,
Оторвались, в себя ушли...
И ты киваешь:
- Точно, точно,
Не отразили, не учли...

Но вот другой:
- Ах, что там - стройка,
Завод, колхоз! Не в этом суть.
Бывает, их наедет столько,
Творцов, певцов. А толку - чуть.
Роман заранее напишут,
Приедут, пылью той подышат,
Потычут палочкой в бетон,
Сверяя с жизнью первый том.
Глядишь, роман, и всё в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед.
Она и он передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал...

И всё похоже, всё подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом - вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть.
Да неужели в самом деле
Тоска такая всё кругом -
Все наши дни, труды, идеи
И завтра нашего закон?
Нет, как хотите, добровольно
Не соглашусь, не уступлю.
Мне в жизни радостно и больно,
Я верю, мучаюсь, люблю.
Я счастлив жить, служить Отчизне,
Я за неё ходил на бой.
Я и рождён на свет для жизни -
Не для статьи передовой.

Кончаю книгу в раздраженье.
С души воротит: где же край?
А края нет. Есть продолженье.
Нет, братец, хватит. Совесть знай.

И ты киваешь:
- Верно, верно,
Понятно, критика права...
Но ты их слышать рад безмерно -
Все эти горькие слова.
За их судом и шуткой грубой
Ты различаешь без труда
Одно, что дорого и любо
Душе, мечте твоей всегда, -
Желанье той счастливой встречи
С тобой иль с кем-нибудь иным,
Где жар живой, правдивой речи,
А не вранья холодный дым.
Где всё твоё незаменимо,
И есть за что тебя любить,
И ты тот самый, тот любимый,
Каким ещё ты можешь быть.
И ради той любви бесценной,
Забыв о горечи годов,
Готов трудиться ты и денно
И нощно - душу сжечь готов.
Готов на все суды и толки
Махнуть рукой. Всё в этом долге,
Всё в этой доблести. А там...

Вдруг новый голос с верхней полки
- Не выйдет...
- То есть как?
- Не дам...
Не то чтоб этот окрик зычный,
Нет, но особый жёсткий тон,
С каким начальники обычно
Отказ роняют в телефон.

- Не выйдет, - протянул вторично.
- Но кто вы там, над головой?
- Ты это знаешь сам отлично...
- А всё же?
- Я редактор твой...

И с полки голову со смехом
Мой третий свесил вдруг сосед:
- Ты думал что? Что ты уехал
И от меня? Нет, милый, нет.
Мы и в пути с тобой соседи,
И всё я слышу в полусне.
Лишь до поры мешать беседе,
Признаться, не хотелось мне.
Мне было попросту занятно,
Смотрю: ну до чего хорош,
Ну как горяч невероятно,
Как смел! И как ты на попятный
От самого себя пойдёшь.
Как, позабавившись игрою,
Ударишь сам себе отбой.
Зачем? Затем, что я с тобою -
Всегда, везде - редактор твой.

Ведь ты над белою бумагой,
Объятый творческой мечтой,
Ты, умник, без меня ни шагу,
Ни строчки и ни запятой.

Я только мелочи убавлю
Там, сям - и ты как будто цел.
И всё нетронутым оставлю,
Что сам ты вычеркнуть хотел.
Там карандаш, а тут резинка,
И всё по чести, всё любя.
И в свет ты выйдешь, как картинка,
Какой задумал я тебя.

- Стой, погоди, - сказал я строго,
Хоть самого кидало в дрожь. -
Стой, погоди, ты слишком много,
Редактор, на себя берёшь!
И, голос вкрадчиво снижая,
Он отвечает:
- Не беру.
Отнюдь. Я всё препоручаю
Тебе и твоему перу.
Мне самому-то нет расчёту
Корпеть, черкать, судьбу кляня.
Понятно? Всю мою работу
Ты исполняешь за меня.
Вот в чём секрет, аника-воин,
И спорить незачем теперь.
Всё так. И я тобой доволен
И не нарадуюсь, поверь.
Я всем тебя предпочитаю,
Примером ставлю - вот поэт,
Кого я просто не читаю:
Тут опасаться нужды нет.

И подмигнул мне хитрым глазом:
Мол, ты, да я, да мы с тобой...
Но тут его прервал я разом:
- Поговорил - слезай долой.
В каком ни есть ты важном чине,
Но я тебе не подчинён
По той одной простой причине,
Что ты не явь, а только сон
Дурной. Бездарность и безделье
Тебя, как пугало земли,
Зачав с угрюмого похмелья,
На белый свет произвели.
В труде, в страде моей бессонной
Тебя и знать не знаю я.
Ты есть за этой только зоной,
Ты - только тень.
Ты - лень моя.
Встряхнусь - и нет тебя в помине,
И не слышна пустая речь.
Ты только в слабости, в унынье
Меня способен подстеречь,
Когда, утратив пыл работы,
И я порой клоню к тому,
Что где-то кто-то или что-то
Перу помеха моему...
И о тебе все эти строчки,
Чтоб кто другой, смеясь, прочёл, -
Ведь я их выдумал до точки,
Я сам. А ты-то здесь при чём?
А между тем народ вагонный,
Как зал, заполнив коридор,
Стоял и слушал возбуждённо
Весь этот жаркий разговор...
И молча тешились забавой
Майор с научным старичком,
И пустовала полка справа:
В купе мы ехали втроём.

И только - будь я суевером -
Я б утверждать, пожалуй мог,
Что с этой полки запах серы
В отдушник медленно протёк...


Огни Сибири

Сибирь! Леса и горы скопом,
Земли довольно, чтоб на ней
Раздаться вширь пяти Европам
Со всею музыкой своей.

Могучий край всемирной славы,
Что грозной щедростью стяжал,
Завод и житница державы,
Её рудник и арсёнал.

Край, где несметный клад заложен, -
Под слоем - слой мощней вдвойне.
Иной ещё не потревожен,
Как донный лёд на глубине.

Родимый край лихих сибирских
Трём войнам памятных полков
С иртышских,
Томских,
Обских,
Бийских
И енисейских берегов...

Сестра Урала и Алтая,
Своя, родная вдаль и вширь,
С плечом великого Китая,
Плечо сомкнувшая Сибирь!

Сибирь! И лёг и встал - и снова -
Вдоль полотна пути Сибирь.
Но как дремучестью суровой
Ещё объят её пустырь!

Идёт, идёт в окне экспресса
Вдоль этой просеки одной
Неотодвинутого леса
Оббитый ветром перестой.

По хвойной тьме - берёзы проседь,
Откосы сумрачные гор...
И всё кругом - как бы укор
Из давней давности доносит.

Земля пробитых в глушь путей,
Несчётных вёрст и редких дымов,
Как мало знала ты людей,
Кому б была землёй родимой!
Кому была бы той одной,
Что с нами в радости и в горе,
Как юг иль степь душе иной,
Как взморье с тёплою волной,
Как мне навек моё Загорье...

Недоброй славы край глухой,
В новинку твой нелёгок норов.
Ушёл тот век, настал другой,
Но ты - всё ты - с твоим укором.

И в старых песнях не устал
Взывать с тоской неутолимой
Твой Александровский централ
И твой бродяга с Сахалина.

Да, горделивая душа
Звучит и в песнях, с бурей споря,
О диком бреге Иртыша
И о твоём священном море.

Но, может быть, в твоей судьбе,
И величавой и суровой,
Чего недодано тебе -
Так это мощной песни новой.

Что из конца прошла б в конец
По всем краям с зазывной силой
И с миллионами сердец
Тебя навеки породнила.

Та честь была бы дорога
И слава - не товар лежалый,
Когда бы мне принадлежала
В той песне добрая строка...

И снова - сутки прочь, и снова -
Сибирь! Как свист пурги - Сибирь, -
Звучит и ныне это слово,
Но та ли только эта быль!

В часы дорожные ночные
Вглядишься - глаз не отвести:
Как Млечный путь, огни земные
Вдоль моего текут пути.

Над глухоманью вековечной,
Что днём и то была темна.
И точно в небе эта млечность
Тревожна чем-то и скрытна...

Текут, бегут огни Сибири,
И с нерассказанной красой
Сквозь непроглядность этой шири
И дали длятся полосой.
Лучатся в тех угрюмых зонах,
Где время шло во мгле слепой.
Дробятся в дебрях потрясённых,
Смыкая зарево бессонных
Таёжных кузниц меж собой.

И в том немеркнущем свеченье
Вдали угадываю я
Ночное позднее движенье,
Осёдлый мир, тепло жилья,
Нелёгкий труд и отдых сладкий,
Уют особенной цены,
Что с первой детскою кроваткой
У голой лепится стены...

Как знать, какой отрадой дивной
И там бывает жизнь полна -
С тайгою дикой, серединной,
Чуть отступившей от окна,
С углом в бараке закопчённом
И чаем в кружке жестяной, -

Под стать моим молодожёнам,
Что едут рядом за стеной,
У первой нежности во власти,
В плену у юности своей...

И что такое в жизни счастье,
Как не мудри, а им видней...
Так час ли, два в работе поезд,
А точно годы протекли,
И этот долгий звёздный пояс
Уж опоясал полземли.

А что там - в каждом поселенье
И кем освоена она,
На озарённом протяженье
Лесная эта сторона.

И как в иной таёжный угол
Издалека вели сюда
Кого приказ,
Кого заслуга,
Кого мечта,
Кого беда...

Но до того как жизнь рассудит,
Судьбу назвав, какая чья,
Любой из тысяч этих судеб
И так и так обязан я.
Хотя бы тем одним, что знаю,
Что полон памятью живой
Твоих огней, Сибирь ночная,
Когда всё та же, не иная,
Видна ты далее дневной.

Тот свет по ней идёт всё шире,
Как день сменяя ночи тьму,
И что! Какие силы в мире
Потщатся путь закрыть ему!

Он и в столетьях не померкнет,
Тот вещий отблеск наших дней.
Он - жизнь. А жизнь сильнее смерти:
Ей больше нужно от людей.

И перемен бесповоротных
Неукротим победный ход.
В нём власть и воля душ несчётных,
В нём страсть,
Что вдаль меня зовёт.

Мне дорог мир большой и трудный,
Я в нём - моей отчизны сын.
Я полон с ней мечтою чудной -
Дойти до избранных вершин.

Я до конца в походе с нею,
И мне все тяготы легки.
Я всех врагов её сильнее:
Мои враги - её враги.

Да, я причастен гордой силе
И в этом мире - богатырь
С тобой, Москва,
С тобой, Россия,
С тобою, звёздная Сибирь!

Со всем - без края, без предела,
С чем людям жить и счастью быть.
Люблю! И что со мной ни делай,
А мне уже не разлюбить.

И той любви надёжной мерой
Мне мерить жизнь и смерть до дна.
И нет на свете больше веры,
Что сердцу может быть дана.


С самим собой

Избыток лет бесповоротных
Не лечит слабостей иных:
Я всё, как в юности, охотник
До разговоров молодых.
Я всё, как в дни мои былые,
Хоть до утра часов с восьми
Решать вопросы мировые
Любитель, хлебом не корми.

Любитель дружеских признаний,
Изустных повестей живых
В дому, в пути,
А то хоть в бане,
Где место самое для них.

Мне дорог дружбы неподдельной
Душевный лад и обиход,
Где слово шутки безыдейной
Тотчас тебе не ставят в счёт,
Где о грядущих днях Сибири,
Пути гвардейского полка,
Целинных землях и Шекспире,
Вреде вина и табака
И обо всём на белом свете
Беспротокольный склад речей, -
Ты лишь у смеха на примете
На случай глупости твоей...

Так вот, как высказано выше,
С годами важен я не стал,
Ещё не весь, должно быть, вышел
Живучей юности запал.
Нет, я живу, спешу тревожно -
Не тем ли доля хороша -
Заполнить мой дневник дорожный
Всем, чем полна ещё душа,
Что бьётся, просится наружу, -
И будь такой ли я, сякой, -
Читатель-друг, я не нарушу
Условий дружбы дорогой.
Согласно принятому плану,
Вернусь назад, рванусь вперёд,
Но я, по совести, не стану
Зазря вводить тебя в расход.
Я не позволю на мякину
Тебя заманивать хитро.
И не скажу, что сердце выну:
Ему на месте быть добро.
С меня довольно было б чуда
И велика была бы честь
То слово вынуть из-под спуда,
Что нужно всем, как пить и есть.

У бога дней не так уж много,
Но стану ль попусту скорбеть,
Когда не вся ещё дорога,
И есть, что видеть, есть, что петь;

Когда для нынешней задачи
В годах натаскан прожитых,
И не бедней, скорей богаче
Друзей и сверстников иных.

Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу - света и тепла.

И сказок в трепетную память,
И песен матери родной,
И старых праздников с попами,
И новых с музыкой иной.

И в захолустье, потрясённом
Всемирным чудом наших дней, -
Старинных зим с певучим стоном
Далёких - за лесом - саней.

И вёсен в дружном развороте,
Морей и речек на дворе,
Икры лягушечьей в болоте,
Смолы у сосен на коре.
И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп в траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слёз над книгой дорогой.
И ранней горечи и боли,
И детской мстительной мечты,
И дней, не высиженных в школе,
И босоты, и наготы.
Всего - и скудости унылой
В потёмках отчего угла...

Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.

Ни щедрой выдачей здоровья
И сил, что были про запас;
Ни первой дружбой и любовью,
Что во второй не встретишь раз;

Ни славы замыслом зелёным,
Отравой сладкой строк и слов;
Ни кружкой с дымным самогоном
В кругу певцов и мудрецов -

Тихонь и спорщиков до страсти,
Чей толк не прост и речь остра
Насчёт былой и новой власти,
Насчёт добра и недобра...

Чтоб жил и был всегда с народом,
Чтоб ведал всё, что станет с ним,
Не обошла тридцатым годом.
И сорок первым.
И иным...

И только в сердце поместила,
Что диву даться до поры,
Какие жёсткие под силу
Ему ознобы и жары.

И что мне малые напасти
И незадачи на пути,
Когда я знаю это счастье -
Не мимоходом жизнь пройти.
Не мимоездом, стороною
Её увидеть без хлопот,
Но знать горбом и всей спиною
Её крутой и жёсткий пот.
И будто дело молодое -
Всё, что затеял и слепил,
Считать одной лишь малой долей
Того, что людям должен был.

Зато порукой обоюдной
Любая скрашена страда:
Ещё и впредь мне будет трудно,
Но чтобы страшно -
Никогда.


Друг детства

И дружбы долг, и честь, и совесть
Велят мне в книгу занести
Одной судьбы особой повесть,
Что сердцу встала на пути...
Я не скажу, что в ней отрада,
Что память эта мне легка,
Но мне своё исполнить надо,
Чтоб вдаль глядеть наверняка.
В ней и великой нет заслуги -
Не тем помечена числом...

А речь идёт о старом друге,
О лучшем сверстнике моём.
С кем мы пасли скотину в поле,
Палили в залесье костры,
С кем вместе в школе,
В комсомоле
И всюду были до поры.
И врозь по взрослым шли дорогам
С запасом дружбы юных дней.
И я-то знаю: он во многом
Был безупречней и сильней.
Я знаю, если б не случиться
Разлуке, горшей из разлук,
Я мог бы тем одним гордиться,
Что это был мой первый друг.
Но годы целые за мною,
Весь этот жизни лучший срок -
Та дружба числилась виною,
Что мне любой напомнить мог...

Легка ты, мудрость, на помине:
Лес рубят - щепки, мол, летят.
Но за удел такой доныне
Не предусмотрено наград.
А жаль! Вот, собственно, и повесть,
И не мудрён её сюжет...

Стояли наш и встречный поезд
В тайге на станции Тайшет.

Два знатных поезда, и каждый
Был полон судеб, срочных дел
И с независимостью важной
На окна встречного глядел.

Один туда, другой обратно.
Равны маршруты и права.
- «Москва - Владивосток»? - Понятно.
- Так-так: «Владивосток - Москва»...

Я вышел в людный шум перронный,
В минутный вторгнулся поток
Газетой запастись районной,
Весенней клюквы взять кулёк.
В толпе размять бока со смаком,
Весь этот обозреть мирок -
До окончаний с твёрдым знаком
В словах «Багажъ» и «Кипятокъ»...

Да, я люблю тебя душевно
И, сколько еду, всё не сыт
Тобой, дорожный, многодневный,
Простой и в меру быстрый быт.
Вагон, и эти остановки
Всего бегущего в окне,
И даже самозаготовки
По среднерыночной цене...

Так, благодушествуя вволю,
Иду. Не скоро ли свисток?
Вдруг точно отзыв давней боли
Внутри во мне прошёл, как ток...

Кого я в памяти обычной,
Среди иных потерь своих,
Как за чертою пограничной,
Держал -
он, вот он был,
в живых...

Я не ошибся, хоть и годы
И эта стёганка на нём.
Он!
И меня узнал он, с ходу
Ко мне работает плечом.

И чувство стыдное испуга,
Беды пришло ещё на миг,
Но мы уже трясли друг друга
За плечи, за руки...
- Старик!
Старик! -
Взаимной давней клички
Пустое, в сущности, словцо
Явилось вдруг по той привычке.
А я смотрю ему в лицо:
Всё тоже в нём, что прежде было,
Но седина, усталость глаз,
Зубов казённых блеск унылый -
Словцо то нынче в самый раз,
Ровесник-друг. А я-то что же?
Хоть не ступал за тот порог,
И я, конечно, не моложе,
Одно, что зубы уберёг.
- Старик... -
И нет нелепей муки:
Ему ли, мне ль свисток дадут,
И вот семнадцать лет разлуки,
И этой встречи пять минут!

И вот они легли меж нами -
Леса, и горы, и моря,
И годы, годы с их мечтами,
Трудами,
войнами,
смертями -
Вся жизнь его,
Вся жизнь моя...

- Ну вот, и свиделись с тобою.
Ну, жив, здоров?

- Как видишь, жив.
Хоть непривычно без конвоя,
Но, так ли, сяк ли - пассажир
Заправский: с полкой и билетом...
- Домой?
- Да как сказать, где дом...
- Ах, да! Прости, что я об этом...
- Ну, что там, можно и о том.
Как раз, как в песенке не новой,
Под стать приходятся слова:
Жена найдёт себе другого,
А мать...
Но если и жива...

Так. Ты туда, а я обратно...
- Да, встреча: вышел, вдруг - смотрю...
- И я смотрю: невероятно...
- Не куришь?
- Как ещё курю!..

Стоим. И будто все вопросы.
И встреча как ни коротка,
Но что ещё без папиросы
Могли мы делать до свистка?
Уже его мы оба ждали,
Когда донёсся этот звук.
Нам разрешали
Наши дали
Друг друга выпустить из рук...
- Пора!
- Ну что же, до свиданья.
- Так ты, смотри - звони, пиши... -
Слова как будто в оправданье,
Что тяжесть некая с души.

И тут, на росстани тайшетской,
Когда вагон уже потёк,
Он, подбодрившись молодецки,
Вдруг взял мне вслед под козырёк.

И этот жест полушутливый,
Из глаз ушедший через миг,
Тоской безмолвного порыва
Мне в сердце самое проник.

И всё. И нету остановки.
И не сойти уже мне здесь,
Махнув на все командировки,
Чтоб в поезд к другу пересесть.

И от нелегкой этой были,
На встречной скорости двойной,
Мы в два конца свои спешили
Впритирку с ветром за стеной.

Бежал, размеченный столбами,
Как бы кружась в окне, простор.
И расстоянье между нами
Росло на запад и восток.

И каждый миг был новой вехой
Пути, что звал к местам иным...
А между тем я как бы ехал
И с ним, товарищем моим.

И подо мной опять гудела
В пути оставленная сталь.
И до обратного предела
Располагалась та же даль.

И от вокзала до вокзала
Я снова в грудь её вбирал:
И тьму тайги, и плёс Байкала,
И степь, и дымчатый Урал.

И к Волге-матушке с востока
Я приближался в должный срок,
И, стоя с другом локоть в локоть,
Её заранее стерёг.

А через сутки с другом вместе,
Вцепившись намертво в окно,
Встречал столичные предместья
Как будто их давным-давно,
Как он, не видел. И с тревогой
В вокзальный тот вступал поток...

А между тем своей дорогой
Всё дальше ехал на восток.

И разве диво то, что с другом
Не мог расстаться я вполне?
Он был недремлющим недугом,
Что столько лет горел во мне.

Он сердца был живою частью,
Бедой и болью потайной.
И годы были не во власти
Нас разделить своей стеной.

И, не кичась судьбой иною,
Я постигал его удел.
Я с другом был за той стеною
И видел всё. И хлеб тот ел.

В труде, в пути, в страде походной
Я неразлучен был с одной
И той же думой неисходной, -
Да, я с ним был, как он со мной.

Он всюду шёл со мной по свету,
Всему причастен на земле.
По одному со мной билету,
Как равный гость, бывал в Кремле.

И те же радости и беды
Душой сыновней ведал он:
И всю войну,
И День Победы,
И будни нынешних времён.

Я знал: вседневно и всечасно
Его любовь была верна.
Винить в беде своей безгласной
Страну?
При чём же здесь страна!
Он жил её мечтой высокой,
Он вместе с ней глядел вперёд.
Винить в своей судьбе жестокой
Народ?
Какой же тут народ!..

И минул день в пути и вечер.
И ночь уже прошла в окне,
А боль и радость этой встречи,
Как жар, теснилися во мне.

Врываясь в даль, работал поезд,
И мне тогда ещё в пути
Стучала в сердце эта повесть,
Что я не вправе обойти.

Нет, обойти её - не дело
И не резон душе моей:
Мне правда Партии велела
Всегда во всём быть верным ей.

С той правдой малого разлада
Не понесёт моя строка.
И мне своё исполнить надо,
Чтоб в даль глядеть наверняка.


Фронт и тыл

Быть может, этот спор дорожный,
Порой почти пустопорожний,
Но жаркий - грудь на грудь, в упор -
В вагоне шёл бы до сих пор,
Не встрянь с улыбкой осторожной
И лёгким вздохом мой майор.

А может, перед вспышкой новой
Он сам собою поостыл,
Всегда, везде зайти готовый
Тот спор на тему:
Фронт и тыл...

Давно война отгрохотала,
Давно в страде иной страна,
По данным выхода с гектара
В пудах и центнерах зерна
И данным - на душу - металла,
Свои убытки наверстала, -
Душа, казалось бы, полна.

Однако, - нужды нет лукавить, -
Душа, минуя давность лет,
Той горькой памяти оставить
Ещё не может и нет-нет -
В тот самый заступает след.

И неизмеренное море
Печали, тяжких мук и горя
И славы - тот душевный пыл,
Что вновь и вновь родится в споре
На эту тему: фронт и тыл.

Он возникает не по знаку
Организованных начал,
А сам собой и тоже всяко:
То днём, а то и по ночам.

В пути, в гостинице, в больнице,
На переправе затяжной,
В районе, в области, в столице,
В гостях и дома, - хоть с женой;

В бараке, клубе и сторожке,
В тайге, в степи, на целине,
«На кукурузе», «на картошке», -
Как говорят ещё в стране;

На даче, на горячем пляже,
В Крыму и в заполярной тьме,
Во льдах торосистых, и даже
Не диво, если и в тюрьме...

Но время лучшее для спора,
Когда Москва его исток,
А устье - где-то там, не скоро,
В конце, вдали - Владивосток.

Итак, в дороге три-четыре,
А то и пять, пожалуй, дней
Шёл спор о фронте и о тыле, -
Не что важней,
А где трудней.

Спор в постановке чисто русской:
Где круче в смысле всех страстей -
Обычной на душу нагрузки,
Жары, морозов и харчей.

Горячность пылкая без меры
Со стороны фронтовика,
Минувшей службы офицера,
Рвалася вон из пиджака.

Казалось, был он кровный, личный,
Извечный враг тыловиков,
Да и оратор был каков! -
Куда там - наш трибун столичный,
Любимец публики Сурков.

Казалось так в разгаре спора,
Что он, случись в иную пору,
Отцу б родному не простил,
The script ran 0.001 seconds.