Поделиться:
  Угадай поэта | Поэты | Карта поэтов | Острова | Контакты

Владимир Маяковский - «Владимир Ильич Ленин» [[1924] ]
Известность произведения: Низкая



1 2 3 4

горы, каторги и рудники. Но и каторг больнее была у фабричных станков кабала. Были страны богатые более, красивее видал и умней. Но земли с ещё большей болью не довиделось видеть мне. Да, не каждый удар сотрёшь со щеки. Крик крепчал: - Подымайтесь за землю и волю вы! - И берутся бунтовщики- одиночки за бомбу и за ревОльвер. Хорошо в царя вогнать обойму! Ну, а если только пыль взметнёшь у колеса?! Подготовщиком цареубийства пойман брат Ульянова, народоволец Александр. Одного убьёшь - другой во весь свой пыл пытками ушедших переплюнуть тужится. И Ульянов Александр повешен был тысячным из шлиссельбуржцев. И тогда сказал Ильич семнадцатигодовый - это слово крепче клятв солдатом поднятой руки: - Брат, мы здесь тебя сменить готовы, победим, но мы пойдём путём другим! - Оглядите памятники - видите героев род вы? Станет Гоголем, а ты венком его величь. Не такой - чернорабочий, ежедневный подвиг на плечи себе взвалил Ильич. Он вместе, учит в кузничной пасти, как быть, чтоб зарплата взросла пятаком. Что делать, если дерётся мастер. Как быть, чтоб хозяин поил кипятком, Но не мелочь целью в конце: победив, не стой так над одной сметённой лужею. Социализм - цель. Капитализм - враг. Не веник - винтовка оружие. Тысячи раз одно и то же он вбивает в тугой слух, а назавтра друг в друга вложит руки понявших двух, Вчера - четыре, сегодня - четыреста. Таимся, а завтра в открытую встанем, и эти четыреста в тысячи вырастут. Трудящихся мира подымем восстанием. Мы уже не тише вод, травинок ниже - гнев у трудящихся густится в туче. Режет молниями Ильичёвых книжек. Сыпет градом прокламаций и летучек, Бился об Ленина тёмный класс, тёк от него в просветленьи, и, обданный силой и мыслями масс, с классом рос Ленин. И уже превращается в быль то, в чём юношей Ленин клЯлся: - Мы не одиночки, мы - союз борьбы за освобождение рабочего класса. - Ленинизм идёт всё далее и более вширь учениками Ильичёвой выверки. Кровью вписан героизм подполья в пыль и в слякоть бесконечной Володимирки. Нынче нами шар земной заверчен. Даже мы, в кремлёвских креслах если, - скольким вдруг из-за декретов Нерчинск кандалами раззвенится в кресле! Вам опять напомню птичий путь я. За волчком - трамваев электрическая рысь. Кто из вас решётчатые прутья не царапал и не грыз?! Лоб разбей о камень стенки тесной - за тобою смыли камеру и замели. «Служил ты недолго, но честно на благо родимой земли». Полюбилась Ленину в какой из ссылок этой песни траурная сила? Говорили - мужичок своей пойдёт дорогой, заведёт социализм бесхитростен и прост. Нет, и Русь от труб становится сторОгой. Город дымной бородой оброс. Не попросят в рай - пожалуйста, войдите - через труп буржуазии коммунизма шаг. Ста крестьянским миллионам пролетариат водитель. Ленин - пролетариев вожак. Понаобещает либерал или эсерик прыткий, сам охочий до рабочих шей, - Ленин фразочки с него пооборвёт до нитки, чтоб из книг сиял в дворянском нагише. И нам уже не разговорцы досужие, что-де свобода, что люди братья, - мы в марксовом всеоружии одна на мир большевистская партия. Америку пересекаешь в экспрессном купе, идёшь Чухломой - тебе в глаза вонзается теперь РКП и в скобках маленькое «б». Теперь на Марсов охотится Пулково, перебирая небесный ларчик. Но миру эта строчная буква в сто крат красней, грандиозней и ярче. Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платье. Хочу сиять заставить заново величественнейшее слово «ПАРТИЯ». Единица! - Кому она нужна?! Голос единицы тоньше писка. Кто её услышит? - Разве жена! И то если не на базаре, а близко. Партия - это единый ураган, из голосов спрессованный тихих и тонких, от него лопаются укрепления врага, как в канонаду от пушек перепонки. Плохо человеку, когда он один. Горе одному, один не воин - каждый дюжий ему господин, и даже слабые, если двое. А если в партию сгрУдились малые - сдайся, враг, замри и ляг! Партия - рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак. Единица - вздор, единица - ноль, один - даже если очень важный - не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный. Партия - это миллионов плечи, друг к другу прижатые туго. Партией стройки в небо взмечем, держа и вздымая друг друга. Партия - спинной хребет рабочего класса. Партия - бессмертие нашего дела. Партия - единственное, что мне не изменит. Сегодня приказчик, а завтра царства стираю в карте я. Мозг класса, дело класса, сила класса, слава класса - вот что такое партия. Партия и Ленин - близнецы-братья кто более матери-истории ценен? Мы говорим Ленин, подразумеваем - партия, мы говорим партия, подразумеваем - Ленин. Ещё горой коронованные глАвы, и буржуи чернеют как вороны в зиме, но уже горение рабочей лавы по кратеру партии рвётся из-под земель. Девятое января. Конец гапонщины. Падаем, царским свинцом косимы. Бредня о милости царской прикончена с бойней Мукденской, с треском Цусимы. Довольно! Не верим разговорам посторонним! Сами с оружием встали пресненцы. Казалось - сейчас покончим с троном, за ним и буржуево кресло треснется. Ильич уже здесь. Он изо дня нА день проводит с рабочими пятый год. Он рядом на каждой стоит баррикаде, ведёт всего восстания ход. Но скоро прошла лукавая вестийка - «свобода». Бантики люди надели, царь на балкон выходил с манифестиком. А после «свободной» медовой недели речи, банты и пения плавные пушечный рёв покрывает басом: по крови рабочей пустился в плавание царёв адмирал, каратель Дубасов. Плюнем в лицо той белой слякоти, сюсюкающей о зверствах Чека! Смотрите, как здесь, связавши зА локти, рабочих нАсмерть секли по щекам. Зверела реакция. Интеллигентчики ушли от всего и всё изгадили. Заперлись дома, достали свечки, ладан курят - богоискатели. Сам заскулил товарищ Плеханов: - Ваша вина, запутали, братцы! Вот и пустили крови лохани! Нечего зря за оружье браться. - Ленин в этот скулёж недужный врезал голос бодрый и зычный: - Нет, за оружие браться нужно, только более решительно и энергично. Новых восстаний вижу день я. Снова подымется рабочий класс. Не защита - нападение стать должно лозунгом масс. - И этот год в кровавой пене и эти раны в рабочем стане покажутся школой первой ступени в грозе и буре грядущих восстаний. И Ленин снова в своём изгнании готовит нас перед новой битвой, Он учит и сам вбирает знание, он партию вновь собирает разбитую. Смотри - забастовки вздымают год, ещё - и к восстанию сумеешь сдвинуться ты. Но вот из лет подымается страшный четырнадцатый. Так пишут - солдат-де раскурит трубку, балакать пойдёт о походах древних, но эту всемирнейшую мясорубку к какой приравнять к Полтаве, к Плевне?! Империализм во всём оголении - живот наружу, с вставными зубами, и море крови ему по колени - сжирает страны, вздымая штыками. Вокруг него его подхалимы - патриоты - приспособились Вовы - пишут, руки предавшие вымыв: - Рабочий, дерись до последней крови! - Земля - горой железного лома, а в ней человечья рвань и рваль, Среди всего сумасшедшего дома трезвый встал один Циммервальд. Отсюда Ленин с горсточкой товарищей встал над миром и поднял над мысли ярче всякого пожарища, голос громче всех канонад. Оттуда - миллионы канонадою в уши, стотысячесабельной конницы бег, отсюда, против и сабель и пушек, - скуластый и лысый один человек. - Солдаты! Буржуи, предав и продав, к туркам шлют, за Верден, на Двину. Довольно! Превратим войну народов в гражданскую войну! Довольно разгромов, смертей и ран, у наций нет никакой вины. Против буржуазии всех стран подымем знамя гражданской войны! - Думалось: сразу пушка-печка чихнёт огнём и сдунет гнилью, потом поди, ищи человечка, поди, вспоминай его фамилию. Глоткой орудий, шипевших и вывших, друг другу страны орут - на колени! Додрались, и вот никаких победивших - один победил товарищ Ленин. Империализма прорва! Мы истощили терпенье ангельское. Ты восставшею Россией прорвана от Тавриза и до Архангельска. Империя - это тебе не кУра! Клювастый орёл с двухглавою властью. А мы, как докуренный окурок, просто сплюнули их династью. Огромный, покрытый кровавою ржою, народ, голодный и голоштанный, к Советам пойдёт или будет буржую таскать, как и встарь, из огня каштаны? - Народ разорвал оковы царьи, Россия в буре, Россия в грозе, - читал Владимир Ильич в Швейцарии, дрожа, волнуясь над кипой газет. Но что по газетным узнаешь клочьям? На аэроплане прорваться б ввысь, туда, на помощь к восставшим рабочим, - одно желанье, единая мысль. Поехал, покорный партийной воле, в немецком вагоне, немецкая пломба. О, если бы знал тогда Гогенцоллерн, что Ленин и в их монархию бомба! Питерцы всё ещё всем на радость лобзались, скакали детишками малыми, но в красной ленточке, слегка припарадясь, Невский уже кишел генералами. За шагом шаг - и дойдут до точки, дойдут и до полицейского свиста. Уже начинают казать ноготочки буржуи из лапок своих пушистых. Сначала мелочь - вроде малькОв. Потом повзрослее - от шпротов до килечек. Потом Дарданельский, в девичестве Милюков, за ним с коронацией прёт Михаильчик, Премьер не власть - вышивание гладью! Это тебе не грубый нарком. Прямо девушка - иди и гладь её! Истерики закатывает, поёт тенорком. Ещё не попало нам и росинки от этих самых февральских свобод, а у оборонцев - уже хворостинки - «марш, марш на фронт, рабочий народ». И в довершение пейзажа славненького, нас предававшие и до и потОм, вокруг сторожами эсеры да Савинковы, меньшевики - учёным котом. И в город, уже заплывающий салом, вдруг оттуда, из-за Невы, с Финляндского вокзала по Выборгской загрохотал броневик. И снова ветер свежий, крепкий валы революции поднял в пене. Литейный залили блузы и кепки. «Ленин с нами! Да здравствует Ленин!» - Товарищи! - и над головами первых сотен вперёд ведущую руку выставил. - - Сбросим эсдечества обветшавшие лохмотья. Долой власть соглашателей и капиталистов! Мы - голос воли низа, рабочего низа всего света, да здравствует партия, строящая коммунизм, да здравствует восстание за власть Советов! - Впервые перед толпой обалделой здесь же, перед тобою, близ, встало, как простое делаемое дело, недосягаемое слово - «социализм». Здесь же, из-за заводов гудящих, сияя горизонтом во весь свод, встала завтрашняя коммуна трудящихся - без буржуев, без пролетариев, без рабов и господ. На толщь окрутивших соглашательских верёвок слова Ильича ударами топора. И речь прерывало обвалами рёва: «Правильно, Ленин! Верно! Пора!» Дом Кшесинской, за дрыгоножество подаренный, нынче - рабочая блузница. Сюда течёт фабричное множество, здесь закаляется в ленинской кузнице. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». Уж лезет к сидящим в хозяйском стуле - как живёте да что жуёте? Примериваясь, в июле за горло потрогали и за животик. Буржуевы зубья ощерились разом. - Раб взбунтовался! Плетями, да в кровь его! И ручку Керенского водят приказом - на мушку Ленина! В Кресты Зиновьева! И партия снова ушла в подполье. Ильич на Разливе, Ильич в Финляндии. Но ни чердак, ни шалаш, ни поле вождя не дадут озверелой банде их. Ленина не видно, но он близ. По тому, работа движется как, видна направляющая ленинская мысль, видна ведущая ленинская рука. Словам Ильичёвым - лучшая почва: падают, сейчас же дело растя, и рядом уже с плечом рабочего - плечи миллионов крестьян. И когда осталось на баррикады выйти, день наметив в ряду недель, Ленин сам явился в Питер: - Товарищи, довольно тянуть канитель! Гнёт капитала, голод-уродина, войн бандитизм, интервенция вОрья - будет! - покажутся белее родинок на теле бабушки, древней истории. - И оттуда, на дни оглядываясь эти, голову Ленина взвидишь сперва. Это от рабства десяти тысячелетий к векам коммуны сияющий перевал. Пройдут года сегодняшних тягот, летом коммуны согреет летА, и счастье сластью огромных ягод дозреет на красных октябрьских цветах. И тогда у читающих ленинские веления, пожелтевших декретов перебирая листки, выступят слёзы, выведенные из употребления, и кровь волнением ударит в виски. Когда я итожу то, что прОжил, и роюсь в днях - ярчайший где. я вспоминаю одно и то же - двадцать пятое, первый день. Штыками тычется чирканье молний, матросы в бомбы играют, как в мячики. От гуда дрожит взбудораженный Смольный. В патронных лентах внизу пулемётчики. - Вас вызывает товарищ Сталин. Направо третья, он там. - - Товарищи, не останавливаться! Чего стали? В броневики и на почтамт! - - По приказу товарища Троцкого! - - Есть! - повернулся и скрылся скоро, и только на ленте у флотского под лампой блеснуло - «Аврора». Кто мчит с приказом, кто в куче споря кто щёлкал затвором на левом колене. Сюда с того конца коридорища бочком пошёл незаметный Ленин. Уже Ильичём поведённые в битвы, ещё не зная его по портретам, толкались, орали, острее бритвы солдаты друг друга крыли при этом. И в этой желанной железной буре Ильич, как будто даже заспанный, шагал, становился и глаз, сощуря, вонзал, заложивши руки зА спину. В какого-то парня в обмотках, лохматого, уставил без промаха бьющий глаз, как будто сердце с-под слов выматывал, как будто душу тащил из-под фраз. И знал я, что всё раскрыто и понято и этим глазом наверное выловится - и крик крестьянский, и вопли фронта, и воля нобельца, и воля путиловца. Он в черепе сотней губерний ворочал, людей носил до миллиардов полутора, Он взвешивал мир в течение ночи, а утром: - Всем! Всем! Всем это - фронтам, кровью пьяным,

The script ran 0.007 seconds.