---

Гомер - Одиссея [VIII век до н.э.]
Язык оригинала: Греческий
Известность произведения: Средняя
Метки: Поэма

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 

Там же Патрокл, как советчик бессмертному богу подобный,
Там же мой сын дорогой Антилох, безупречный и сильный,
Больше блиставший всего, как боец и бегун быстроногий.
Кроме того, мы немало и бедствий других претерпели, –
Кто из людей земнородных про все рассказать тебе смог бы?
Если бы пять. даже лет, даже шесть ты у нас оставался,
Чтоб расспросить, сколько бед мы, ахейцы, тогда претерпели, –
Раньше б ты в землю вернулся родную, наскучив рассказом.
Девять трудились мы лет, чтобы их погубить, вымышляя
Хитростей много. Насилу Кронид нам послал окончанье.
Разумом острым не мог никогда потягаться открыто
Кто либо там с Одиссеем божественным. В выдумке всяких
Хитростей всех побеждал неизменно родитель твой, если
Подлинно сын ты его. На тебя я смотрю с изумленьем:
С ним и речами ты сходен, и кто бы подумал, чтоб было
Юноше можно настолько с ним сходствовать умною речью!
Мы никогда с Одиссеем божественным ни на совете,
Ни на собраньи народном различного не были мненья.
С единодушием полным и в мыслях и в добрых советах
Мы лишь того домогались, что было ахейцам полезней.
После того же как взяли мы город высокий Приама
(В море ушли на судах, и бог раскидал всех ахейцев),
Бедственный в сердце своем замыслил возврат аргивянам
Зевс промыслитель за то, что не все они были разумны
И справедливы. Нашли себе многие жребий печальный,
Гибельный гнев возбудив Совоокой, Могучеотцовной.
Жаркую распрю она разожгла меж сынами Атрея.
Всех аргивян на собранье народное оба созвали, –
Не по обычаю, глупо, когда уже солнце садилось.
И собралися ахейцы, вином отягченные, к месту.
Начали те говорить, для чего на собранье созвали.
Требовал царь Менелай, чтобы вспомнили тотчас ахейцы
О возвращеньи домой по хребту широчайшего моря.
Но Агамемнону это не по сердцу было, хотел он
Весь народ задержать и святые свершить гекатомбы,
Чтоб исцелить у Афины рассерженной гнев ее страшный.
Глупый! Не знал он того, что ее уж склонить не удастся:
Вечные боги не так то легко изменяют решенья!
Так они оба стояли, один обращаясь к другому
С речью обидной. Ахейцы красивопоножные с места
С криком ужасным вскочили, на два разделившися мненья.
Ночь провели мы, питая враждебные друг против друга
Чувства: уже нам готовил великие беды Кронион.
Утром одни совлекли корабли на священное море,
В них нагрузивши богатства и жен, подпоясанных низко.
А половина народа, отплыть не желая, осталась
С сыном Атрея, царем Агамемноном, пастырем войска.
Мы, половина другая, отплыли. Помчалися быстро:
Бог перед нами разгладил глубоко пучинное море.
Скоро пришли в Тенедос. Порываясь всем сердцем в отчизну,
Жертву богам принесли. Но еще не решил нам возврата
Зевс непреклонный; вторично вражду он разжег между нами.
Кто с Одиссеем владыкою был, многоумным и хитрым,
Те на двухвостых судах, повернувши обратно, поплыли
И к Агамемнону снова вернулись, ему угождая.
Я же со всеми своими судами вперед устремился,
Видя, что нам божество великие беды готовит.
Храбрый отплыл и Тидид и товарищей к бегству подвигнул.
Несколько позже к нам также пристал Менелай русокудрый.
В Лесбосе он нас нагнал, переход обсуждавших далекий:
Плыть ли нам выше хиосских заливов и мысов скалистых
К Псире, ее оставляя по левую руку, иль ниже
Хиоса, мимо проплывши Миманта, открытого ветрам.
Бога мы попросили, чтоб знаменье дал нам. Дорогу
Он указал и велел середину нам моря прорезать
Прямо к Евбее, чтоб прочь от беды убежать поскорее.
Ветер попутный со свистом задул. Корабли наши быстро
Рыбообильной дорогой морской пронеслись и к Гересту
Прибыли темною ночью. Отмерив великое море,
Множество бедер быков принесли Посейдону мы в жертву.
День был четвертый, когда привели равнобокие судна
Люди Тидеева сына, коней укротителя быстрых,
В Аргос. Тем временем в Пилос я плыл, и ни разу не стихнул
Ветер попутный, с начала нам самого посланный богом.
Так, милый сын, я приехал и знаю, как видишь, немного,
Кто из ахейцев погиб и кто из них счастливо спасся.
Что ж от других я узнал, под кровлею нашею сидя,
Все это вправе ты знать; от тебя ничего я не скрою.
Счастливо, слышно, домой мирмидонцев своих копьеборных
Вывел блистательный сын Ахиллеса, великого духом.
Счастливо прибыл к себе Филоктет Поянтид знаменитый.
В Крит воротился со всем уцелевшим в сражениях войском
Идоменей: у него никого не похитило море.
А про Атрида уж сами вдали у себя вы слыхали,
Как он вернулся, как злую Эгист ему гибель подстроил.
Но за свое преступленье и тот поплатился жестоко.
Вот как полезно, когда погибающий муж оставляет
Сына! Отмстил за него он коварному отцеубийце,
Злому Эгисту, которым убит был отец его славный.
Вижу, мой друг, что и ты и ростом велик и прекрасен.
Будь же отважен, чтоб слава твоя и в потомстве не сгибла".
Нестору старцу в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Нестор, рожденный Нелеем, великая слава ахейцев!
Да, отомстил он Эгисту ужасно. Ахейцы широко
Славу о нем разнесут и песни оставят потомкам.
О, если б боги меня такою же силой одели,
Чтоб отомстил я за боль приносящую наглость, с какою
Злые дела надо мною творят женихи нечестиво!
Счастья такого, однако, бессмертные мне не судили, –
Мне и отцу моему. И приходится только терпеть мне".
Нестор, наездник геренский, тогда Телемаху ответил:
"Раз уже, друг, ты об этом завел разговор и напомнил,
Много ваш дом женихов, я слыхал, посещают незвано,
Матери ради твоей, и худые дела совершают.
Вот что скажи: добровольно ль ты им поддался иль в народе
Все ненавидят и гонят тебя по внушению бога?
Знает ли кто, – ведь, возможно, вернется отец твой и страшно
Им отомстит за насилья, – один ли, созвав ли ахейцев.
О, если б так же любить и тебя пожелала Афина,
Как окружила она Одиссея своею заботой
В дальнем троянском краю, где так мы, ахейцы, страдали,
Я не видал, чтобы боги кого так открыто любили,
Как Одиссею открыто всегда помогала Афина.
Если б любить и хранить и тебя она так пожелала,
Многие даже и думать из них позабыли б о браке".
Нестору старцу в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Старец, не думаю я, чтобы слово такое свершилось.
Слишком велико, о чем говоришь ты. Берет меня ужас.
Так не случится со мной, пожелай даже этого боги".
И отвечала ему совоокая дева Афина:
"Что за слова у тебя сквозь ограду зубов излетели!
Богу спасти нас нетрудно и издали, если захочет.
Я предпочел бы скорее и множество вытерпеть бедствий,
Но воротиться домой и день возвращенья увидеть,
Чем, воротившись к себе, при своем очаге же погибнуть,
Как Агамемнон погиб коварством жены и Эгиста.
Но и богам невозможно от смерти, для всех неизбежной,
Даже и милого мужа спасти, если гибельный жребий
Скорбь доставляющей смерти того человека постигнет".
Тотчас Афине в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Горько нам, Ментор, но все ж говорить перестанем об этом.
Нет никакой нам надежды, чтоб он воротился обратно.
Смерть и черную Керу уж боги ему присудили.
Нынче с вопросом другим хотелось бы мне обратиться
К Нестору, ибо меж всех справедлив он и мудр наиболе.
Трех поколений людских, говорят, повелителем был он.
Если глядишь на него, пред тобою как будто бессмертный!
Полную правду скажи мне, о Нестор, Нелеем рожденный,
Как погиб Атреид Агамемнон пространнодержавный?
Где Менелай находился? Какую погибель придумал
Для Агамемнона хитрый Эгист? Ведь тот был сильнее!
Или еще не в ахейском он Аргосе был, а скитался
Между чужими и этим отважил того на убийство?"
Нестор, наездник геренский, тогда Телемаху ответил:
"Правду полнейшую, сын дорогой мой, тебе сообщу я.
Все бы как раз и случилось, как сам ты себе уж представил,
Если б Эгиста живого застал, возвращаясь из Трои,
В братнином царском дворце Атреид Менелай русокудрый.
Нет, не могильный бы холм был насыпан тогда над умершим,
В поле вне города он бы лежал, и пожрали бы тело
Хищные птицы и псы, и никто бы из женщин ахейских
Смерти его не оплакал. Задумал большое он дело:
Мы далеко под стенами троянскими бились с врагами,
Он же, спокойно внутри многоконного Аргоса сидя,
Речью опутывал сладкой жены Агамемнона сердце.
На недостойное дело, однако, сперва Клитемнестра
Не захотела пойти: порочных в ней не было мыслей.
Возле нее и певец находился, которому строго,
В Трою идя, приказал Агамемнон смотреть за супругой.
Воля, однако, богов, опутав, ее покорила.
Был тут Эгистом певец тот отправлен на остров пустынный,
Где и оставлен. И труп его хищные птицы склевали.
Он, желавший, привел царицу желавшую в дом свой.
Много бедер он сжег на святых алтарях пред богами,
Много развешал даров – сосудов из золота, тканей,
Дело такое большое с нежданным окончив успехом.
Мы же, отъехав от Трои, одною дорогою плыли,
Я с Менелаем, друг с другом скрепленные дружбой. Когда ж мы
Мимо афинского мыса, священного Суния, плыли,
Там Менелаева кормчего Феб Аполлон дальнострельный
Нежной стрелою своей умертвил, подошедши в то время,
Как у руля он стоял, кораблем управляя бегущим, –
Фронтия Онеторида; меж всех он людей наилучше
Мог кораблем управлять, когда разбушуется буря.
Там Менелай, хоть и очень в дорогу спешил, задержался,
Чтоб погребенью предать товарища с полным почетом.
После того как и он в винно чермное выехал море
В полых своих кораблях и высокого мыса Малеи
Быстро достиг, приготовил ужаснейший путь ему дальше
Зевс протяженно гремящий: направил дыханье свистящих
Ветров и волны тяжелые вздыбил, большие, как горы.
Там, разделив корабли, одни из них к Криту погнал он,
Где возле струй Иардана реки обитали киконы.
Есть над водою стоящий утес, высокий и гладкий,
На море мглисто туманном, у крайних пределов Гортины.
Нот на левый там выступ бросает огромные волны
К Фесту. Но камень тот малый большую волну отражает.
Там очутились они, и погибели еле избегли
Люди, а все корабли о подводные камни разбиты
Были волнами. Другие же пять кораблей синеносых
К самому пригнаны были Египту водою и ветром.
Много в стране той добра собирая и золота, долго
Странствовал там Менелай с кораблями средь чуждых народов.
Дома ж Эгист в это время злодейство свое и затеял.
Семь он властвовал лет над златообильной Микеной
После убийства царя, и народ покорялся Эгисту.
В год же восьмой из Афин воротился, на горе злодею,
Богоподобный Орест и коварного отцеубийцу,
Кем был убит его славный отец, умертвил беспощадно.
После того поминальный обед он устроил ахейцам
В память матери страшной и жалкого труса Эгиста.
В этот же день Менелай воротился могучеголосый,
Столько сокровищ везя, сколько их в кораблях уместилось.
Ты же недолго, мой друг, в отдаленьи от родины странствуй,
Дома ты бросил имущество все и людей, бесконечно
Наглых. Сожрут, берегись, они все у тебя достоянье,
И бесполезным окажется путь, совершенный тобою.
Но к Менелаю тебе я советую, требую съездить.
Он лишь недавно вернулся домой от людей, от которых
Муж ни один не посмел бы надеяться в дом свой вернуться,
Раз уж его занесло ураганом свирепым в то море, –
Море такое большое, что к нам даже птицы оттуда
В год прилететь не смогли бы, – так страшно оно и огромно.
На корабле поезжай – и ты и товарищи – морем,
Если же хочешь, то сушей; к услугам твоим колесница,
Также мои сыновья. Они проводить тебя смогут
В Лакедемон многославный, где царь Менелай русокудрый.
Сам обратись к нему с просьбой, чтоб всю сообщил тебе правду.
Лгать он не станет тебе – он для этого слишком разумен".
Так он сказал. А уж солнце спустилось, и тьма наступила.
Заговорила тогда совоокая дева Афина:
"Старец, про все говорил ты вполне справедливо и верно.
Режьте, однако, быкам языки и вина намешайте,
Чтоб Посейдону и прочим бессмертным свершить возлиянье.
После того б о постелях подумать могли мы. Пора уж!
Свет опустился во мрак, на пире богов оставаться
Не подобает так долго, и время нам всем расходиться".
Так говорила она, и все ее голосу вняли.
Тотчас на руки всем им глашатаи полили воду,
Юноши, вливши в кратеры напиток до самого верху,
Чашами всех обнесли, возлиянье свершая из каждой.
Бросив в огонь языки, поднялись, возлиянье свершили,
А совершивши и выпив, как духу их пожелалось,
Встала Афина и встал Телемах, на бессмертных похожий,
Чтобы обратно к себе идти на корабль изогнутый.
Нестор их удержал, обратясь к ним с такими словами:
"Да не допустят ни Зевс, ни другие бессмертные боги,
Чтоб от меня ночевать вы на быстрый корабль удалились,
Словно бы я у себя – полнейший бедняк, оборванец,
Словно бы мало в дому у меня одеял и подушек,
Чтобы и мне самому и гостям моим спать было мягко.
Нет, одеял и прекрасных подушек найдется довольно!
Милый сын человека подобного, сын Одиссея,
Спать не пойдет на помост корабельный, покуда и сам я
Жив и пока в моем доме мои сыновья остаются,
Чтобы гостей принимать, в жилище мое приходящих".
И отвечала ему совоокая дева Афина:
"Милый старик, справедливо все это сказал ты, и должен
Так Телемах поступить, и будет прекраснее это.
Пусть за тобою теперь он последует, пусть себе в доме
Спать остается. Но сам я на черный корабль наш направлюсь
Распоряженья отдать, успокоить товарищей наших.
Я похвалиться могу, что один лишь меж нами я старший.
Прочие все – молодежь, по дружбе отправились в путь с ним,
Сверстники все по летам Телемаху, высокому духом.
При корабле нашем черном я б там ночевать и остался
Нынче. А утром в страну я отправлюсь отважных кавконов.
Нужно мне долг получить там, старинный и очень немалый.
Ты ж Телемаха, уж раз тебя в доме твоем посетил он,
Дальше отправь в колеснице и с сыном. Запрячь в колесницу
Коней вели побыстрей на ходу, повыносливей силой".
Так сказав, отошла совоокая дева Афина,
Образ принявши морского орла. Ужаснулись пилосцы.
Нестор старик, увидавши глазами, пришел в изумленье,
Руку взял Телемаха, по имени назвал и молвил:
"Вижу я, милый, что ты не худой человек, не ничтожный,
Если тебе, молодому такому, сопутствуют боги.
Был это здесь не иной из богов, на Олимпе живущих,
Как многославная дочь Эгиохова Тритогенея,
Так же отца твоего отличавшая между ахейцев.
Будь благосклонна, Афина, ко мне и хорошую славу
Дай мне, и детям моим, и чести достойной супруге!
Широколобую в жертву тебе годовалую телку
Я принесу, под ярмом не бывавшую в жизни ни разу.
Позолотив ей рога, я тебе принесу ее в жертву".
Так говорил он молясь. И его услыхала Афина.
Кончив, пошел во главе сыновей и зятьев своих Нестор,
Славный наездник геренский, в красиво построенный дом свой.
После того же как в Несторов дом достославный вступили,
Все по порядку они разместились на креслах и стульях.
Старец тогда намешал в кратере вино для прибывших.
Сладкое это вино, десять лет уж стоявшее в бочке,
Ключница только что вскрыла, раскутав и снявши покрышку.
Это вино замешал он в кратере и долго молился
Дочери Зевса Афине, творя возлиянья. Свершили
Их и другие; и, выпив, как духу их пожелалось,
Все поднялись и для сна по жилищам своим разошлися.
В доме, однако, своем ночевать Телемаха оставил
Нестор, наездник геренский, пилосских мужей повелитель,
Под колоннадою гулко звучащей в сверленой кровати.
Рядом лег Писистрат, властитель мужей, копьеборец,
Бывший еще неженатым средь братьев в отцовских чертогах.
Нестор во внутренней спальне высокого дома улегся,
Где с госпожою супругой делил и кровать и постель он.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Нестор владыка, наездник геренский, поднявшись с постели,
Из дому вышел и сел на гладко отесанных камнях,
Возле порога высоких дверей его дома стоявших, –
Белых, до яркого блеска лощеных, больших, на которых
Сиживал прежде Нелей, по разумности схожий с бессмертным.
Керой, однако, смиренный, уж в царство Аида сошел он.
Нестор геренский, защита ахейцев, теперь там уселся.
Жезл в руках он держал. Вкруг него собралися толпою,
Выйдя из спален своих, сыновья его – Стратий, Ехефрон,
Арет, Персей и подобный богам Фрасимед горделивый.
Следом за ними, шестым, и герой Писистрат появился.
И Телемаха сюда привели и с собой усадили.
Нестор, наездник геренский, с такой обратился к ним речью:
"Живо мое пожеланье исполните, милые дети!
Милости прежде всего я хочу испросить у Афины,
К нам самолично пришедшей на пышное пиршество бога.
В поле за телкой отправься один, чтоб была здесь скорее;
Пусть ее с поля пастух, коров там пасущий, пригонит.
Также отправься один к Телемахову черному судну,
Всех товарищей к нам приведи, оставь лишь двоих там.
Также один пусть прикажет Лаэрту прийти поскорее,
Мастеру дел золотых, чтоб рога у телушки оправил
В золото. Все остальные останьтесь. Скажите там в доме,
Чтобы рабыни обед поскорее готовили пышный,
Стулья б поставили, дров и блестящей воды принесли бы".
Так он сказал. Сыновья торопливо за дело взялися.
Телка с поля пришла. Пришли с чернобокого судна
Спутники, вместе сюда с Телемахом приплывшие. Медник
С медным пришел инструментом, пособьем в ковальном искусстве;
Крепкие клещи с собой он принес, наковальню и молот, –
Все, чем над золотом нужно работать. Пришла и Афина
Жертву принять. Престарелый же Нестор, наездник геренский,
Золото дал. Позолотой рога у телушки искусно
Мастер покрыл, чтобы сердце богини порадовать блеском.
Телку вели за рога богоравный Ехефрон и Стратий;
Из дома выйдя, кувшин, расцвеченный узором, с водою
Вынес одною рукою Арет, в другой же корзину
Нес с ячменем. С топором отточенным в руках, перед телкой,
Чтобы удар нанести, стоял Фрасимед боестойкий.
Чашу подставил Персей. Престарелый же Нестор наездник,
Руки омыв, ячменем всю телушку осыпал и, срезав
Шерсть с головы ее, бросил в огонь и молился Афине.
Все помолились потом и осыпали зернами жертву.
Несторов сын, Фрасимед горделивый, мгновенно приблизясь
К жертве, нанес ей удар, разрубив топором сухожилья
Шеи, и силу у телки расслабил. И клик испустили
Дочери все и невестки с самой Евридикой почтенной,
Нестора старца женою, Клименовой дочерью старшей.
Те же, с широкодорожной земли приподнявши, держали
Телку. Ножом Фрасимед ее в шею ударил. Когда же
Черная вытекла кровь и дух ее кости оставил,
Тотчас на части ее разделили и, вырезав бедра
Так, как обычай велит, обрезанным жиром в два слоя
Их обернули и мясо сложили на них остальное.
Нестор сжигал на огне их, багряным вином окропляя.
Юноши, около стоя, держали в руках пятизубцы.
После, как бедра сожгли и отведали потрохов жертвы,
Прочее все, на куски разделив и наткнувши на прутья,
Начали жарить, руками держа заостренные прутья.
Вымыла гостя меж тем Поликаста, прекрасная дева,
Нестора младшая дочь, Нелеева славного сына,
Вымывши, маслом блестящим она ему тело натерла,
Плечи же гостя одела прекрасным плащом и хитоном.
Видом подобный бессмертным богам, из ванны он вышел
И, подойдя, возле Нестора сел, владыки народов.
Было тем временем мясо изжарено, с вертелов снято.
Сели они за обед. Заботливо мужи ходили
Вкруг пировавших, вино в золотых подавая им кубках.
После того как питьем и едой утолили желанье,
Нестор, наездник геренский, с такой обратился к ним речью:
"Ну ка, дети мои, запрягите коней пышногривых
Для Телемаха, введя под ярмо их, чтоб мог он поехать".
Так он сказал. И охотно приказу они подчинились.
Тут же не медля впрягли в колесницу коней легконогих.
Ключница им на дорогу вина положила и хлеба,
Вместе с едою, какую обычно цари потребляют.
На колесницу прекрасную встал Телемах богоравный;
Следом и Несторов сын Писистрат, мужей повелитель,
На колесницу взошел и взялся за блестящие вожжи.
Коней бичом он хлестнул. Охотно они полетели
Полем и сзади себя оставили Пилос высокий.
Кони весь день напролет, ярмо сотрясая, неслися.
Солнце тем временем село, и тенью покрылись дороги.
Прибыли в Феры они и заехали в дом к Диоклею.
Сыном он был Ортилоха, рожденного богом Алфеем.
Там они ночь провели, и он преподнес им гостинцы.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Коней они запрягли и, на пеструю став колесницу,
Быстро к воротам на ней через портик помчалися звонкий.
Коней хлестнул Писистрат. Охотно они полетели.
Вскоре равнины достигли, богато заросшей пшеницей.
Там они кончили путь – так быстро домчали их кони.
Солнце тем временем село, и тенью покрылись дороги.


ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ


В ЛАКЕДЕМОНЕ

Прибыли в низменный Лакедемон, окруженный холмами,
К дому примчались царя Менелая, покрытого славой.
Свадьбу сына в то время он праздновал и непорочной
Дочери в доме своем, средь собравшихся родичей многих.
Сыну Пелида, фаланг разрывателя, дочь посылал он;
В Трое давно уже дал обещание он и согласье
Выдать ее, и теперь этот брак им устроили боги.
Много ей дав колесниц и коней, отправлял к мирмидонцам
Дочь он, в город их славный, где царствовал сын Ахиллеса.
Сыну ж привел он из Спарты Алектора дочь молодую.
Поздно рожден был тот сын, Мегапент многомощный, рабыней
Сыну Атрея. Елене ж детей уже не дали боги,
После того как вначале она родила Гермиону,
Схожую видом прелестным с самой золотой Афродитой.
Так пировали они под высокою кровлею дома,
Сродники все и соседи покрытого славой Атрида,
И наслаждались. Певец же божественный пел под формингу,
Сидя меж ними. И только лишь песню он петь принимался,
Два скомороха тотчас начинали вертеться по кругу.
Путники оба в дворовых воротах – и сами, и кони,
Сын Одиссеев герой и Несторов сын достославный –
Стали. Увидевши, вышел к ним из дому распорядитель,
Етеоней благородный, проворный помощник Атрида.
К пастырю войск Менелаю чрез дом он отправился с вестью,
Близко стал перед ним и слова окрыленные молвил:
"Мужи какие то там, Менелай, о питомец Кронида,
Два чужеземца; как будто из рода великого Зевса.
Как ты прикажешь – распрячь ли у них лошадей быстроногих
Иль их отправить к другому кому, кто б их принял радушно?"
Сильно разгневавшись, молвил ему Менелай русокудрый:
"Етеоней, Боефоем рожденный! Ведь глупым ты не был
Прежде, теперь же ты вздор говоришь, словно малый ребенок!
Мало ль радушья найти нам пришлось у людей чужеземных
Раньше, чем в дом мы вернулись? Дай бог, чтобы кончились беды
Наши на этом!.. Сейчас же коней отпряги чужеземцев!
Их же дальше в наш дом проведи, чтобы нам угостить их".
Етеоней устремился из зала мужского и скликал
Слуг расторопных других, чтоб к нему собрались поскорее.
Быстро лихих отпрягли лошадей, под ярмом запотевших,
К яслям в конюшне они поводьями их привязали,
Полбу засыпали в ясли и к ней ячменю подмешали.
А колесницу приезжих к блестящей стене прислонили.
Их же самих привели в божественный дом. Увидавши
Дом вскормленного Зевсом царя, изумилися оба, –
Так был сиянием ярким подобен луне или солнцу
Дом высокий царя Менелая, покрытого славой.
После того как глазами они нагляделись досыта,
Оба пошли и в прекрасно отесанных вымылись ваннах.
Вымыв, невольницы маслом блестящим им тело натерли,
После надели на них шерстяные плащи и хитоны.
Выйдя, уселися рядом они с Менелаем Атридом.
Тотчас прекрасный кувшин золотой с рукомойной водою
В тазе серебряном был перед ними поставлен служанкой
Для умывания. После расставила стол она гладкий.
Хлеб положила пред ними почтенная ключница, много
Кушаний разных поставив, охотно их дав из запасов,
Кравчий, блюда высоко поднявши, на них преподнес им
Разного мяса и кубки поставил близ них золотые.
Кубком приветствуя их, так сказал Менелай русокудрый:
"Пищи, прошу вас, вкусите и радуйтесь! После ж того как
Голод насытите вы, мы спросим – какие вы люди?
В вас не погибла, я вижу, порода родителей ваших.
Род от царей вы, конечно, ведете, питомцев Зевеса,
Скипетр носящих: худые таких бы, как вы, не родили".
Так сказав, по куску положил он пред ними бычачьей
Жирной спины, отделив от почетной собственной доли.
Руки немедленно к пище готовой они протянули.
После того как желанье питья и еды утолили,
Проговорил Телемах, к Писистрату склонясь Несториду,
Близко к его голове, чтоб его не слыхали другие:
"Вот, посмотри, Несторид, о друг мой, любезнейший сердцу,
Как в этом гулком покое все яркою медью сверкает,
Золотом и серебром, электром и костью слоновой!
У Олимпийского Зевса, наверно, такая же зала.
Что за богатство! Как много всего! Изумляюсь я, глядя!"
То, что сказал Телемах, услыхал Менелай русокудрый
И, обратившись к гостям, слова окрыленные молвил:
"С Зевсом, дети мои, состязаться нельзя человеку,
Ибо сокровища все и жилища у Зевса нетленны,
Люди ж – иные поспорят в богатстве со мной, а иные –
Нет; протерпевши немало, немало скитавшись, добра я
Много привез в кораблях и в восьмом лишь году воротился,
В странствиях Кипр посетив, Финикию и дальний Египет.
У эфиопов, сидонцев, ерембов пришлось побывать мне,
В Ливии был, где ягнята рогатыми на свет родятся,
Где ежегодно три раза и овцы котятся и козы.
Там никогда не бывает, чтоб сам ли хозяин, пастух ли
В сладком имел молоке недостаток, иль в сыре, иль в мясе.
Доится скот в той стране непрерывно в течение года.
Но между тем как, сбирая большие богатства, скитался
В этих я странах, мне брата убил человек посторонний,
Тайно, нежданно, коварством проклятой супруги Атрида.
Так то без радости всякой своим я владею богатством.
Впрочем, про это про все от отцов вы, наверно, слыхали,
Кто б они ни были. Много пришлось мне страдать, потерял я
Дом, для житья превосходный, богатствами многими полный.
С третьей, однако, их частью я дома бы жить согласился,
Только бы живы остались те мужи, какие в то время
В Трое широкой погибли, вдали от любимой отчизны.
Часто, их всех вспоминая, о них сокрушаясь и плача,
Время в нашем пространном дворце провожу я; порою
Сердце себе услаждаю стенаньем, порой прекращаю
Плач: насыщаемся скоро мы горем жестоким и плачем.
Всех их, однако, не так я жалею, хотя и печалюсь,
Как одного. Только вспомню о нем, и становятся сразу
Мне ненавистны и пища и сон. Ни один из ахейцев
Столько не снес, сколько снес Одиссей. Несчислимые беды
Пали на долю ему, а мне – по испытанном друге
Горькая скорбь. Уж давно его нет, и не знаем мы точно,
Умер ли он или жив. Горюют о нем безутешно
Старый родитель Лаэрт, и разумная Пенелопея,
И Телемах, им оставленный дома недавно рожденным".
Плакать о милом отце захотелось тогда Телемаху.
С век он на землю слезу уронил, об отце услыхавши,
Плащ свой багряный руками обеими поднял поспешно,
Чтобы глаза им закрыть. Менелай это сразу заметил.
Он между помыслов двух и умом колебался и духом:
Ждать ли, чтоб сам Телемах говорить об отце своем начал,
Или вопросами выведать все у него понемногу?
Но между тем как рассудком и духом об этом он думал,
Вышла из спальни высокой своей и душистой Елена,
Схожая образом всем с Артемидою золотострельной.
Кресло искусной работы подвинула сесть ей Адреста,
Вынесла под ноги мягкий ковер шерстяной ей Алкиппа,
Фило серебряный ларчик держала; Елене Алькандрой
Был он подарен, женою Полиба, в египетских Фивах
Жившего; граждан дома там богатства вмещают большие.
Две Полиб подарил Менелаю серебряных ванны,
Также треножника два и золотом десять талантов.
Кроме того, и жена одарила богато Елену:
Веретено золотое и ларчик дала на колесах
Из серебра, с золотою каемкой. Его то служанка
Фило несла на руках и поставила возле Елены,
Пряжею полный искусно сработанной; сверху лежало
Веретено золотое с фиалково темною шерстью.
В кресло села она, на скамейку поставила ноги
И начала обо всем по порядку расспрашивать мужа:
"Знаешь ли ты, Атреид Менелай, питомец Зевеса,
Кем похваляются быть эти мужи, пришедшие в дом наш?
Правду ль скажу, ошибусь ли? Но сердце велит говорить мне.
Кажется мне, никогда не видала настолько я схожим
Ни из мужчин никого, ни из жен, – изумляюсь я, глядя! –
Как этот гость наш походит на сына царя Одиссея,
На Телемаха, которого муж тот едва лишь рожденным
Дома оставил, когда к Илиону отплыли ахейцы,
Из за меня, бесстыжей, поход предприняв свой отважный".
И, отвечая Елене, сказал Менелай русокудрый:
"Думаю сам я теперь, как сейчас мне, жена, ты сказала.
Ноги такие ж совсем у него и такие же руки,
Взоры такие же глаз, голова с такими ж кудрями.
Да и сейчас вот, когда в разговоре с гостями я вспомнил
Об Одиссее, как много пришлось за меня ему вынесть,
Из под бровей у него покатилась слеза за слезою,
И, закрывая глаза, он плащ свой пурпуровый поднял".
Тут Несторид Писистрат, отвечая, сказал Менелаю:
"Богорожденный Атрид Менелай, повелитель народов!
Верно! Приходится сыном тому он, о ком говоришь ты.
Но рассудителен гость твой, и в сердце своем он стыдится
Сразу, едва лишь придя, слова рассыпать пред тобою –
Перед тобою, чей голос, как божеский голос, пленил нас.
Что ж до меня, то послал меня Нестор, наездник геренский,
Спутником быть Телемаху. С тобой он желал повидаться,
Чтоб присоветовал слово ему ты какое иль дело.
Много приходится сыну, родитель которого отбыл,
Бедствий терпеть, если нет другого заступника в доме,
Вот как теперь Телемаху: уехал отец, и в народе
Больше уж нет никого, кто его от беды защитил бы".
Так, отвечая ему, Менелай русокудрый воскликнул:
"Боги! Ужели же в доме своем принимаю я сына
Друга, так много трудов за меня перенесшего тяжких!
Я то надеялся: буду, когда мы вернемся, дружить с ним
Больше, чем с кем из ахейцев, лишь дал бы нам дома достигнуть
По морю бурному Зевс Олимпиец, широкогремящий.
Дал бы я в Аргосе город ему для житья и построил
Дом бы ему, из Итаки привезши с богатствами всеми,
С сыном и с целым народом, какой нибудь выселив город,
К Спарте который поближе, который под властью моею.
Часто б тогда мы встречались, любили бы жарко друг друга
И наслаждались друг другом. Не раньше бы разлучились,
Чем одного бы окутало черное облако смерти.
Верно, однако, сам бог позавидовал нашему счастью
И одного лишь того несчастливца лишил возвращенья".
Так он сказал, и у всех появилось желание плакать.
Плакала горько Елена аргивская, дочь Молневержца,
Плакали сын Одиссея и царь Менелай русокудрый.
У Писистрата глаза не бесслезными также остались:
Брат ему милый на память пришел, Антилох безупречный,
Сыном блистательным ясной Зари умерщвленный под Троей.
Вспомнил о нем Писистрат и слова окрыленные молвил:
"Разумом ты, Атреид, между всеми людьми выдаешься, –
Так говорил престарелый нам Нестор, когда вспоминали
Мы о тебе в нашем доме, ведя меж собою беседу.
Нынче послушайся, если возможно, меня. Никакой мне
Радости нет горевать после ужина. Будет еще ведь
Завтрашний день для скорбей. Ничего не имею я против,
Ежели плачут о муже, кто умер и роком настигнут.
Только и почести смертным бессчастным, что волосы срежут
В память его да слезинка другая в глазах навернется.
Брата и я потерял. И не худшим он был средь ахейцев
Воином. Знаешь его ты, наверное. Сам я не видел,
С ним не встречался. Однако меж всех, говорят, выдавался
Брат Антилох, как бесстрашный боец и бегун быстроногий".
Так отвечая ему, сказал Менелай русокудрый:
"Все ты, мой друг дорогой, говоришь, что сказал бы и сделал
Наиразумнейший муж и даже старейший годами.
Сын ты такого отца, потому и сказал так разумно.
Род человека легко познается, которому выпрял
Счастие Зевс промыслитель при браке его иль рожденьи.
Также и Нестору счастие дал он – все дни непрерывно
Стариться в доме своем в весельи и в полном довольстве
И сыновьями иметь копьеборных людей и разумных.
Плач похоронный, какой тут случился, давайте оставим!
Вспомним об ужине снова и руки омоем водою.
Времени ж будет довольно обоим и завтрашним утром
И Телемаху и мне – обменяться словами друг с другом".
Так он сказал. Асфалион, проворный служитель Атрида,
Быстро им подал воды, чтоб они себе руки умыли.
К пище готовой потом они руки свои протянули.
Новая мысль тут явилась у дочери Зевса Елены.
Снадобье бросила быстро в вино им, которое пили,
Тонут в нем горе и гнев и приходит забвение бедствий.
Если бы кто его выпил, с вином намешавши в кратере,
Целый день напролет со щеки не сронил бы слезинки,
Если бы даже с отцом или с матерью смерть приключилась,
Если бы прямо пред ним или брата, иль милого сына
Острою медью убили и он бы все видел глазами.
Некогда было то средство целебное с действием верным
Дочери Зевса дано Полидамной, супругою Фона,
В дальнем Египте, где множество всяческих трав порождает
Тучная почва – немало целебных, немало и вредных.
Каждый в народе там врач, превышающий знаньем обширным
Прочих людей, ибо все в той земле из Пэанова рода.
Снадобье бросив в вино и вино разнести приказавши,
Так начала говорить Елена, рожденная Зевсом:
"Царь Менелай Атреид, питомец Зевеса, и все вы,
Дети отважных мужей! По желанию Зевс посылает
Людям и зло и добро, ибо все для Кронида возможно.
Сидя тут в зале высоком, пируйте в весельи, беседой
Тешьтесь, а я рассказать подходящее вам бы хотела.
Подвигов всех Одиссея, в страданиях твердого духом,
Ни рассказать не смогу я, ни их перечислить подробно.
Но расскажу, на какое деянье дерзнул он бесстрашно
В дальнем троянском краю, где так вы, ахейцы, страдали.
Сам себе страшно позорнейшим способом тело избивши,
Рубищем жалким, подобно невольнику, плечи одевши,
В широкоуличный город враждебных мужей он пробрался.
Так себя скрывши, совсем он другому был мужу подобен –
Нищему, как никогда его возле судов не видали.
Образ принявши его, он прошел в Илион, подозрений
Не возбудивши ни в ком. Только я его сразу узнала,
Спрашивать стала, но он от ответов хитро уклонился.
Только тогда, как его я обмыла и маслом натерла,
Платьем одела и клятвой великой ему поклялася,
Что лишь тогда Одиссея троянцам я выдам, когда он
В стан уж вернется к себе, к ахейским судам быстролетным, –
Только тогда мне раскрыл он весь замысел хитрый ахейцев.
В городе много троянцев избив длиннолезвенной медью,
Он возвратился к ахейцам, принесши им знанье о многом.
Громко другие троянки рыдали. Но радостью полно
Было сердце мое: уж давно я рвалася уехать
Снова домой и скорбела о том ослепленьи, какое
Мне Афродита послала, уведши меня из отчизны,
Бросить заставив и дочку, и брачную спальню, и мужа,
Могшего духом и видом своим потягаться со всяким".
И, отвечая Елене, сказал Менелай русокудрый:
"Что говоришь ты, жена, говоришь ты вполне справедливо.
Случай имел я узнать и стремленья, и мысли, и нравы
Многих мужей благородных, и много земель посетил я,
Но никогда и нигде не случалось мне видеть глазами
Мужа такого, как царь Одиссей, в испытаниях твердый, –
Также и дела такого, какое отважился сделать
Муж тот могучий в коне деревянном, в котором засели
Все мы, храбрейшие в войске, готовя погибель троянцам.
Ты в это время к коню подошла. Побудил тебя, верно,
Бог, нам враждебный, желавший врагам нашим славу доставить.
Вместе с тобой подошел Деифоб, на бессмертных похожий.
Щупая трижды засаду, пустую внутри, обошла ты
И начала называть поименно знатнейших данайцев
(Голосу полное сходство придав с голосами супруг их).
Я, и Тидид Диомед, и царь Одиссей богоравный,
Сидя засадой в коне, услыхали, как ты закричала.
Мы с Диомедом в волненьи вскочили и тотчас хотели
Выйти наружу иль громко тебе изнутри отозваться.
Но Одиссей удержал нас, не дал проявиться порыву.
(Все остальные ахейцы сидели в глубоком молчаньи.
Только Антикл попытался тебе отозваться словами.
Быстро тогда Одиссей руками могучими крепко
Рот Антиклу зажал и от гибели тем нас избавил.
Столько держал он, покуда тебя удалила Афина.)"
Сыну Атрида в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Зевсов питомец Атрид Менелай, повелитель народов!
Тем мне больней, что он все же не спасся от гибели грозной,
Хоть и железное сердце в груди у родителя было.
Ну, а теперь не пора ль нас в постели отправить, чтоб также
Мы получили возможность и сладостным сном насладиться".
Так он промолвил. Елена тотчас приказала рабыням
Две кровати поставить в сенях, из подушек красивых,
Пурпурных ложе устроить, а сверху покрыть их коврами,
Два одеяла пушистых постлать, чтобы сверху покрыться.
С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома
И постелили постели. Глашатай из зала их вывел.
Гости спать улеглися в притворе Атридова дома, –
Сын Одиссеев герой и Несторов сын достославный.
Царь же во внутренней спальне высокого дома улегся
Рядом с Еленою длинноодеждною, светом меж женщин.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Быстро с постели Атрид Менелай поднялся русокудрый,
Платьем оделся, отточенный меч чрез плечо перебросил,
К белым ногам привязал красивого вида подошвы,
Вышел из спальни своей, бессмертному богу подобный,
И к Телемаху подсел, и по имени назвал, и молвил:
"Что за нужда, Телемах благородный, тебя привела к нам,
В Лакедемон наш пресветлый, хребтами широкими моря?
Дело народное или свое? Скажи откровенно".
Сыну Атрида в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Зевсов питомец Атрид Менелай, повелитель народов!
Прибыл сюда я, – не дашь ли каких об отце мне известий?
Дом пожирается мой, и погибло мое достоянье;
Дом мой полон врагов, которые режут без счета
Мелкий скот мой и медленноходных быков криворогих;
Матери это моей женихи, наглейшие люди!
Вот почему я сегодня к коленям твоим припадаю, –
Не пожелаешь ли ты про погибель отца рассказать мне,
Если что видел своими глазами иль слышал рассказы
Странника. Матерью был он рожден на великое горе!
И не смягчай ничего, не жалей и со мной не считайся,
Точно мне все сообщи, что видеть тебе довелося.
Если когда мой отец, Одиссей благородный, словами ль,
Делом ли что совершил, обещанье свое исполняя,
В дальнем троянском краю, где так вы, ахейцы, страдали, –
Вспомни об этом, молю, и полную правду скажи мне!"
В гневе жестоком ему отвечал Менелай русокудрый:
"Как это? Брачное ложе могучего, храброго мужа
Вдруг пожелали занять трусливые эти людишки!
Это как если бы лань для детенышей новорожденных
Выбрала логово мощного льва, их бы там уложила
И по долинам пошла бы пастись, поросшим травою,
Лев же могучий меж тем, к своему воротившися ложу,
И оленятам и ей бы позорную смерть приготовил, –
Так же и им Одиссей позорную смерть приготовит.
Если бы, Зевс, наш родитель, и ты, Аполлон, и Афина, –
В виде таком, как когда то на Лесбосе он благозданном
На состязаньях с Филомелеидом бороться поднялся,
С силой швырнул его наземь и радость доставил ахейцам, –
Пред женихами когда бы в таком появился он виде,
Короткожизненны стали б они и весьма горькобрачны!
То же, что знать от меня ты желаешь, тебе сообщу я,
Не уклоняясь от правды ни в чем, не виляя нисколько.
Все, что мне старец правдивый морской сообщил, ни о чем я
Не умолчу пред тобой, ни единого слова не скрою.
Сердцем домой я рвался, но все время держали в Египте
Боги меня, потому что я им не принес гекатомбы.
Боги хотят, чтоб всегда приказанья их помнили люди.
Остров такой существует на море высокоприбойном;
Перед Египтом лежит он (название острову – Фарос)
На расстояньи, какое в течение дня проплывает
По морю, ветром попутным гонимый, корабль изогнутый.
Гавань прекрасная в нем. Отплывают из гавани этой,
Черной запасшись водой, корабли равнобокие в море.
Двадцать там дней меня боги держали. Все время ни разу
Дующих в сторону моря попутных ветров не явилось,
Что провожают суда по хребту широчайшего моря.
Все бы у нас истощилось – и силы людей и припасы, –
Если бы жалко не стало меня Эйдофее богине,
Дочери старца морского, могучего бога Протея.
Ей всего более дух взволновал я. Когда одиноко
Шел от товарищей я вдалеке, мне она повстречалась.
Все они время, близ моря слоняясь, кривыми крючками
Рыбу ловили: терзал жесточайший им голод желудки.
Близко став предо мною, она мне промолвила громко:
– Глуп ли ты так, чужеземец, иль так легкомыслен? Нарочно ль
Бросил о всем ты заботу и сердце страданьями тешишь?
Так ты на острове долго сидишь – и найти не умеешь
Выхода, тем ослабляя в сердцах у товарищей бодрость! –
Так мне сказала. И я, отвечая богине, промолвил:
– Кто б из богинь ни была ты, всю правду тебе расскажу я.
Нет, не по собственной воле я здесь задержался, но, видно,
Чем то богов я обидел, владеющих небом просторным.
Ты хоть скажи мне, богиня, – ведь все вам, бессмертным, известно, –
Кто из богов меня держит и мне закрывает дорогу
Для возвращенья домой по обильному рыбами морю? –
Так говорил я. И светлая мне отвечала богиня:
– Я, чужеземец, тебе совершенно правдиво отвечу:
Часто бывает старик здесь морской из Египта, правдивый,
Бог бессмертный Протей, которому ведомы бездны
Моря всего и который царю Посейдону подвластен.
Он, говорят, мой отец, и я от него родилася.
Если б тебе удалось овладеть им, устроив засаду,
Все б он тебе рассказал про дорогу, и будет ли долог
Путь к возвращенью домой по обильному рыбами морю.
Если захочешь, спроси и о том его, Зевсов питомец,
Что в твоем доме плохого ль, хорошего ль было в то время,
Как ты домой возвращался далекой и трудной дорогой. –
Так говорила богиня. И я, отвечая, сказал ей:
– Нет, уж придумай сама, как поймать мне бессмертного старца,
Чтобы, заметив меня как нибудь, от меня он не скрылся.
Трудно смертному мужу с бессмертным управиться богом. –
Так сказал я. И светлая мне отвечала богиня:
– Это тебе, чужеземец, правдиво вполне сообщу я.
Только приблизится солнце к средине широкого неба,
Вдруг средь кипения черной воды, при подувшем зефире,
Правду знающий старец морской из пучины выходит.
Выйдя из волн зашумевших, ложится он в полую яму.
Тут же тюлени, потомки прекраснейшей дочери моря,
Стаями спят вкруг него, седые покинувши волны,
Острый смрад издавая глубоко с пучинного моря.
С ранней зарею тебя проведу я туда и устрою
Ложе тебе меж тюленей. А ты на судах твоих прочных
Трех себе выбери в помощь товарищей самых надежных.
Все же уловки того старика тебе сообщу я.
Прежде всего обойдет он тюленей и всех сосчитает.
После того же как их сосчитает старик и осмотрит,
Ляжет средь них отдыхать, как пастух средь овечьего стада.
Только увидите вы, что заснул средь своих он тюленей,
Пусть вас тотчас же забота возьмет об отваге и силе!
Быстро схватите его, как бы он ни рвался и ни бился.
Виды начнет принимать всевозможных существ он, какие
Бродят у нас по земле; и водой и огнем обернется.
Вы же без страха держите его и сжимайте покрепче.
После того как он сам обратится к тебе со словами,
Образ принявши, в каком вы его уже видели спящим,
Тотчас насилье оставь, отпусти старика на свободу
И расспроси его, кем из богов ты, герой, утесняем,
Как тебе в дом свой вернуться по рыбообильному морю. –
Так сказав, погрузилась в волнами кипящее море.
Я же к стоявшим в песках кораблям моим шаг свой направил.
Сильно во время дороги мое волновалося сердце.
После того как пришел к своему кораблю я и к морю,
Ужин сготовили мы. Священная ночь наступила.
Спать мы тогда улеглись близ прибоем шумящего моря.
Рано рожденная встала из тьмы розоперстая Эос.
Двинулся в путь я, бессмертным богам горячо помолившись,
Берегом моря широкодорожного. Вместе с собою
Трех я товарищей вел, для всякого дела пригодных.
Тут погрузилась богиня в широкое лоно морское
И принесла из пучины четыре нам шкуры тюленьих,
Только что содранных: хитрость она на отца замышляла.
На берегу средь песков уже вырыла нам она яму
И в ожиданьи сидела, когда подошли мы к богине.
Каждого в яму она уложила и шкурой покрыла.
Стать ужасной для нас могла бы засада. Ужасно
Мучил нас гибельный запах питаемых морем тюленей.
С чудищем моря в соседстве легко ли лежать человеку!
Но принесла нам спасенье она и великую помощь:
Смазала каждому ноздри амвросией, пахнувшей сладко.
Запахом тем благовонным был смрад уничтожен чудовищ.
Стойко мы целое утро под шкурами там пролежали.
Стаями вышли из моря тюлени и друг возле друга
Все на песке улеглись близ прибоем шумевшего моря.
В полдень вышел старик из соленого моря; увидел
Жирных тюленей своих на песке, обошел, сосчитал их;
Первыми нас между чудищ своих сосчитал он; и мысли
Не было в духе его о засаде. Улегся и сам он.
Выскочив с криком из ям, мы кинулись к старцу, схватили
Крепко его. О коварном искусстве своем не забыл он.
Огненнооким сначала представился львом бородатым,
После того леопардом, драконом и вепрем огромным,
Деревом вдруг обернулся высоким, текучей водою.
Стойкие духом, бесстрашно его мы держать продолжали.
Это наскучило скоро в уловках искусному старцу.
Вдруг, с человеческим словом ко мне обратившись, спросил он:
– Кто из бессмертных тебя, Атреид, обучил из засады
Мной овладеть против воли моей? Чего тебе нужно? –
Так спросил он, и я, ему отвечая, промолвил:
– Знаешь ты, старец, и сам, – для чего отвлекаешь вопросом,
Как я на острове долго сижу и найти не умею
Выхода, как постепенно все более падаю духом.
Ты хоть скажи мне, о старец, – ведь все вам, бессмертным, известно,
Кто из богов меня тут задержал и закрыл мне дорогу
Для возвращенья домой по обильному рыбами морю? –
Так говорил я. Немедленно мне, отвечая, сказал он:
– Но ведь, всходя на корабль, обязательно должен был жертву
Зевсу и прочим богам ты принесть, раз хотел поскорее
По винно чермному морю вернуться в родимую землю.
Ибо тогда лишь судьба тебе – близких увидеть, приехать
В дом твой прекрасный обратно и в милую землю родную,
Если теперь же назад ты поедешь к теченьям Египта,
Зевсом вспоенной реки, и святые свершишь гекатомбы
Вечно живущим богам, владеющим небом широким;
И подадут тебе боги дорогу, какую желаешь. –
Так говорил он. Разбилось тогда мое милое сердце:
Он мне приказывал снова по мглисто туманному морю
Ехать обратно в Египет тяжелой и длинной дорогой!
Но, несмотря и на это, ему отвечая, сказал я:
– Все это точно, о старец, исполню я, как мне велишь ты.
Но расскажи еще вот что и будь откровенен со мною:
Все ль невредимо в судах воротились ахейцы, которых
Нестор и я за собою оставили, Трою покинув?
Или погиб кто нибудь с кораблем своим гибелью горькой,
Или, проделав войну, на руках своих близких скончался? –
Так говорил я. И, мне отвечая, тотчас же сказал он:
– Что ты об этом, Атрид, выспрашивать вздумал? Не надо б
Знать тебе лучше об этом. Не думаю я, чтобы долго
Смог ты остаться бесслезным, когда все подробно узнаешь.
Много из них уж погибло, но много и живо осталось.
Из предводителей меднодоспешных ахейцев лишь двое
При возвращеньи погибли; кто в битвах убит, ты ведь знаешь;
Третий же где то живой задержался на море широком.
С длинновесельными вместе судами Аякс Оилеев
В море погиб. Посейдон о гирейские острые скалы
Раньше суда лишь разбил, самого ж его спас из пучины.
Смерти б он так и избег, хоть и был ненавистен Афине,
Если б в большом ослепленьи хвастливого слова не бросил,
Что, и богам вопреки, он спасся из гибельной бездны.
Дерзкую эту его похвальбу Посейдаон услышал.
Вспыхнувши гневом, трезубец в могучие руки схватил он
И по гирейской ударил скале, и скала раскололась.
Часть на месте осталась, обломок же в море свалился,
Тот, находясь на котором, Аякс погрешил так жестоко.
Вслед за собою увлек и его он в кипящее море.
Так он там и погиб, соленой воды наглотавшись.
Брат же твой Кер избежал, от них ускользнул в изогнутых
Черных своих кораблях. Спасла владычица Гера.
Все же в то время когда уж к высокому мысу Малеи
Близок он был, подхватила его налетевшая буря
И понесла через рыбное море, стенавшего тяжко,
К крайним пределам страны, где Фиест обитал в своем доме
В прежнее время; теперь же Эгист Фиестид обитал там.
Но появился счастливый возврат для него и оттуда.
Ветер боги назад повернули, и прибыл домой он.
Вышел в восторге на землю родную Атрид Агамемнон,
К родине крепко припал, целовал ее. Жаркие слезы,
С радостью землю увидев, из глаз проливал он обильно.
С вышки, однако, тотчас его сторож заметил. Поставлен
Был он Эгистом коварным, который ему два таланта
Золотом дать обещал; сторожил он уж год, чтоб внезапно
Не появился Атрид и о буйной не вспомнил бы силе.
Быстро направился в дом к пастуху он народов с известьем.
Тотчас коварнейший план задумал Эгист. Средь народа
Выбрал надежнейших двадцать мужей, посадил их в засаду,
В доме с другой стороны обед приказал приготовить,
Сам же отправился звать Агамемнона, пастыря войска,
На колесницах с конями, замыслив недоброе дело.
Встретил его, подозрению чуждого, ввел его в дом свой
И, угостивши, зарезал, как режут быка возле яслей.
Ни одного из прибывших с Атридом в живых не осталось,
Но и Эгистовых также: все в мужеском зале погибли. –
Так он сказал. И разбилось тогда мое милое сердце.
Плакал я, сидя в песках. И совсем моему не хотелось
Сердцу ни жить, ни глядеть на сияние яркое солнца.
После того как уж всласть я наплакался, всласть навалялся,
Старец правдивый морской такое промолвил мне слово:
– Сын Атреев, не надо так долго и так неутешно
Плакать. Ведь плачем своим ничего мы не сможем достигнуть.
Лучше подумай о том, как скорее в отчизну вернуться.
Или еще ты застанешь Эгиста живым, иль Орестом
Он уже будет убит, и ты к погребеныо поспеешь. –
Так он ответил. И радость огромная вдруг охватила,
Как ни жестоко скорбел я, и дух мой отважный и сердце.
Громко я старцу морскому слова окрыленные молвил:
– Знаю теперь о двоих. Назови же мне третьего мужа,
Кто, еще будучи жив, задержан на море широком.
Или уж нет и его? Как ни горько, но слушать готов я. –
Так говорил я. И мне отвечая, тотчас же сказал он:
– Третий средь этих мужей – Лаэртов сын из Итаки.
Льющим обильные слезы его я на острове видел:
Там его нимфа Калипсо насильно в дому своем держит,
И воротиться никак он не может в родимую землю.
Нет ни товарищей там у него, ни судов многовеслых,
Чтоб он отправиться мог по хребту широчайшему моря.
Но для тебя, Менелай, приготовили боги иное:
В конепитательном Аргосе ты не подвергнешься смерти.
Будешь ты послан богами в поля Елисейские, к самым
Крайним пределам земли, где живет Радамант русокудрый.
В этих местах человека легчайшая жизнь ожидает.
Нет ни дождя там, ни снега, ни бурь не бывает жестоких.
Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира
Веет с дующим свистом, чтоб людям прохладу доставить.
Ибо супруг ты Елены и зятем приходишься Зевсу. –
Так сказав, погрузился в волнами шумевшее море.
Я ж и товарищей трое пошли к кораблям нашим быстрым.
Сильно во время дороги мое волновалося сердце.
После того как пришли к кораблям чернобоким и к морю,
Ужин сготовили мы. Бессмертная ночь наступила.
Спать мы тогда улеглись близ прибоем шумящего моря.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Прежде всего корабли мы спустили в священное море,
Мачты потом с парусами вовнутрь кораблей уложили,
Люди и сами взошли на суда и к уключинам сели
Следом один за другим и ударили веслами море.
Снова я стал с кораблями вблизи от течений Египта,
Зевсом вспоенной реки, и святые свершил гекатомбы.
После того же как гнев прекратил я богов вечно сущих,
Холм я насыпал над братом, чтоб слава его не угасла.
Сделавши это, поплыл я. Послали мне ветер попутный
Вечные боги и скоро к отчизне доставили милой.
Вот что, однако, тебе, Телемах, предложить я хотел бы:
Дней на одиннадцать или двенадцать останься ка с нами;
После тебя хорошо провожу, одаривши богато:
Трех подарю тебе быстрых коней с колесницей блестящей,
Дам тебе также и чашу прекрасную, чтобы бессмертным
Ты возлиянья творил, всегда обо мне вспоминая".
Сыну Атрея в ответ Телемах рассудительный молвил:
"Очень прошу, Атреид, не удерживай здесь меня долго!
Если бы даже сидел я в течение года с тобою,
Ни о родителях я тосковать бы не стал, ни о доме.
Слушая жадно все речи твои и рассказы, ужасно
Я наслаждаюсь. Однако товарищи ждут с нетерпеньем
В Пилосе многосвященном меня. А ты меня держишь.
Что ж подарить ты мне хочешь, пусть будет лежачее нечто.
Не поведу лошадей я в Итаку; пускай остаются,
Пусть у тебя самого здесь красуются. Ты ведь владеешь
Очень широкой равниной, на ней там и донник, и кипер,
Полба, пшеница и белый ячмень ширококолосистый.
Мы ж ни широких дорог, ни лугов не имеем в Итаке.
The script ran 0.007 seconds.